И чем дальше, тем все чаще Мироныч занимался не делами 11‐й армии, а созданной шаг за шагом им самим подпольной большевистской сетью, раскинувшейся по всему северному и западному побережью Каспия, от «киргизского» Гурьева (в старину киргизами именовали и казахов) до дагестанского Петровска, азербайджанского Баку или Ленкорани. К сентябрю 1919 года «хозяйство» расширилось настолько, что возглавлять его по совместительству Кирову стало довольно сложно. К тому же он видел, что Куйбышев и Бутягин в нём в общем-то не нуждаются, а если что, уполномоченный СНК И.П. Бабкин легко заменит Кирова в РВС. И Сергей Миронович вновь побеспокоил Стасову, предложив позволить ему полностью сосредоточиться «на Каспийском море», а координацию деятельности большевиков «на Кавказе» поручить товарищу Бабкину, если тот не против. Стасова внесла кировскую инициативу на одобрение коллег 22 сентября 1919 года, и Оргбюро её приняло.
Телеграмма Е.Д. Стасовой С.М. Кирову и Ф.Ф. Раскольникову от 28 сентября 1919 г.
Примечательная формулировка: «Работать на Каспийском море». Астрахань – это работа на Каспийском море. Гурьев – тоже работа на Каспийском море. Петровск, Баку, Ленкорань… везде работа на Каспийском море. Киров думал целиком сосредоточиться на своей агентурной сети по всему каспийскому побережью, оставаясь в Астрахани? Вовсе нет. Он намеревался покинуть цитадель большевиков на Волге. Да и Бабкин 30 сентября телеграфировал из Москвы: «Постановлением Цека Вы должны немедленно выехать для выполнения известной Вам и Раскольникову работы. Все материалы оставьте [к] моему приезду товарищу [по] вашему выбору. От Реввоенсовета освобождаетесь. [На] Ваше место назначается товарищ Дастян…»[179] Выехать в каком направлении? Впрочем, ни «немедленно», ни позднее выехать Кирову не довелось…
В двадцатых числах сентября 1919 года в кабинет начальника астраханского рупвода (районного управления водного транспорта) А.П. Демидова постучались. Алексей Павлович сразу узнал посетителя – Рахиль Вассерман, «талантливая и способная женщина… одна из лучших жен[ских] организаторов, агитаторов и пропагандистов». Активная участница «гражданской войны 1918 года». Так астраханцы-большевики называли события января, когда на улицах города сражались с мятежными казаками…
– Ну, здравствуйте! Я только что из Самары. Если угостите чаем, расскажу много нового и о Самаре, и о наших общих знакомых, товарищах Воронкове, Веймарн, которые шлют вам товарищеский привет…
Демидов проводил гостью в соседнюю комнату, к жене, и присоединился к ним, закончив все дела. Они уже во всю чаёвничали, но разговаривали в полголоса.
– Отчего такая таинственность?
– А вы знаете, что творится сейчас в Астрахани?
Следующее заявление Вассерман ошарашило хозяина квартиры:
– У нас в губкоме сидят дашнаки, а товарищ Киров не кто иной, как бывший царицынский поп Илиодор. Астраханский пролетариат не сегодня завтра будет предан!
Демидов опустился на стул, «раскрывши рот», и по инерции спросил:
– Что же делать?
– Необходимо собрать старых партийцев и с ними решить, что предпринять в дальнейшем…
– Подожди, а какие у тебя доказательства?
– У меня в руках есть неопровержимые доказательства. У меня есть карточка Кирова-Илиодора.
Слов нет, фотокарточка С.М. Труфанова (1880–1952), иеромонаха Иллиодора из Свято-Духовского монастыря в Царицыне, друга, затем недруга Григория Распутина, раскаявшегося ещё до революции черносотенца, произвела изумительный переполох среди астраханских большевиков. Правда, А.П. Демидов, хотя и шокированный безапелляционностью Вассерман, здорового скептицизма не утратил. Он предложил ей «заявить об этом в Бюро губкома», поднять вопрос на каком-либо общем собрании коммунистов, обратиться в ЦК, наконец, но не секретничать по углам со «старыми партийцами».
Увы, молодая революционерка не услышала разумных доводов. Демидова она более не тревожила, зато созвала на «конспиративное собрание старых астраханских работников-партийцев», прежде всего Ф.А. Трофимова (профсоюзного лидера и предгорисполкома), И.Е. Иванова (секретаря губисполкома), П.П. Чугунова (военкома, командира гарнизона), М.Г. Непряхина (губпродкомиссара) и других. И почти все они сочли фотографию достаточным основанием, чтобы признать: надо «действовать быстро, необходимо сейчас же арестовать т. Кирова-Илиодора и вывести на свежую воду».
Да, Сергей Труфанов внешне напоминал тезку, Сергея Кострикова. Но разве их сходство – уникальный случай в природе и истории? Тогда почему Непряхин, Чугунов и особенно Иванов так засуетились? Кроме фото и имени (оба Сергеи), других улик на Кирова не было. И самое забавное: даже если бы под фамилией Киров действительно скрывался Труфанов, спешить с арестом, а тем паче с расстрелом иеромонаха астраханским «старым партийцам» не стоило. Ведь Иллиодор, в 1918 году возвратившийся в Россию из эмиграции, публично выразил желание сотрудничать с советской властью «по постройке нового мира» и в интервью заверял журналистов: «К Октябрьской революции отношусь сочувственно». О чем уведомила газета «Известия» ещё 30 марта 1919 года в заметке «Перекрасившийся Илиодор» под рубрикой «В провинции». А советский работник должен быть в курсе того, что пишет центральная пресса… Сам же Труфанов осенью 1919‐го обретался в Москве и имел контакты с председателем ВЦИК М.И. Калининым и председателем Моссовета Л.Б. Каменевым.
Можно поверить в искренность одной «взбалмошной бабы» (или «агента англо-деникинской контрразведки»?) Р.Я. Вассерман, но никак в то, что чувство реальности утратила целая группа высокопоставленных товарищей. Скорее она использовала женскую экзальтацию в собственных целях, вполне конкретных и рациональных…
Дело в том, что в двадцатых числах сентября в Москве задумали разделить Южный фронт на два: Южный и Юго-Восточный. Куйбышев тут же поднял вопрос о переподчинении 11‐й армии второму, о чем в Москве хлопотал Фрунзе. Астраханцы призадумались: если командующим ЮВФ будет не Фрунзе, то Куйбышев, несомненно, уедет к нему. А этого им очень не хотелось. Тот же Бутягин 7 октября выдвинул чуть ли не ультиматум ЦК РКП(б), РВС РСФСР и РВС Туркестанского фронта: требую «или перевести меня на другой фронт… или оставить Кирова и Куйбышева до минования ответственного момента». На что Фрунзе заметил: «Насколько мне известно, Киров никуда не отзывается… Оснований для панического настроения нет».
Что ж, Бутягина это устроило, а «старых партийцев» Астрахани вряд ли. Отъезд Куйбышева означал бы, что командовать в городе опять начнет Киров со своим известным всем предубеждением к «местным работникам». С Валерианом Владимировичем те прекрасно сработались, а вот с Сергеем Мироновичем найти тот же уровень взаимопонимания не получалось. Неудивительно, что некоторые мечтали от Кирова избавиться[180]. О решении ЦК, отпускающем Кирова в командировку, в конце сентября они, как и Фрунзе, не знали.
Итак, времени, чтобы, нейтрализовав Кирова скандальным арестом и громким обвинением, задержать у себя Валериана Владимировича, у астраханцев оставалось немного. Цейтнот и вынудил их воспользоваться вздорной «сплетней» Рахиль Вассерман. Конечно, все понимали, что ввязываются в авантюру. Федор Трофимов, к примеру, от участия в ней уклонился. Михаил Непряхин отважился не без колебаний. А Иван Иванов 4 октября попробовал привлечь к акции А.Х. Хумарьянца, комиссара внутренних дел. Кстати, Вассерман под «дашнаками» (армянскими националистами) подразумевала в том числе и его, армянина по национальности, а также нового председателя губкома И.Г. Лазьяна и комиссара юстиции И.А. Вартаняна. Но Хумарьянц подозрения просто не воспринял всерьез. Около полудня 6 октября Непряхин с Ивановым обратились к Куйбышеву. Предъявили портрет, спросили, «похож ли он на Кирова». «В глазах есть сходство», – признал член Реввоенсовета. Этого оказалось достаточно, чтобы открыться: Киров – не Киров, а Илиодор. Куйбышев призвал образумиться, прийти завтра, и он найдет им «массу всяких мелких фактов, которые опровергнут их сомнения», но оба уже не слушали…
Телеграмма И.П. Бабкина С.М. Кирову от 30 сентября 1919 г. [РГАСПИ]
Поздним вечером 6 октября 1919 года военком Чугунов поднял гарнизон в ружье. На телефонной станции ввели чрезвычайный режим: абонентов соединять только по особому паролю. Отряд красноармейцев во главе с Ивановым, Непряхиным и Чугуновым в сопровождении двух сотрудников губчека окружил дом, где жил Киров. Далее – звонок в дверь. На пороге Мироныч.
«Настроение у пришедших было очень тяжелое. Долго молчали. Начал весь разговор Иванов…
– Вокруг Реввоенсовета ходят всякие слухи. Мы решили их пресечь. У нас есть документы, которые многое разъяснят…
Затем он начал… допрашивать, кто знает, где работал, кто знает по работе в Сибири…
– Знает, товарищ Куйбышев.
На это махнул рукой и спросил, как попал в Астрахань…
– По поручению Сталина!..
Иванов допытывался, нет ли легальных документов (метрик).
– Паспорта у меня нет уже с 1902 года…
Затем заставили… расписаться. Продиктовали две нелепые фразы. Потом заставили закрыть глаза. Когда… открыл глаза… [перед ним] фотография монаха. Спросили, похож… ли на него… Затем ту же комбинацию проделали с товарищами [Шатыровым и Козловым]. Затем… посоветовались и начали извиняться, говоря, что это сплошное недоразумение…
– Зачем… заварили такую кашу, когда можно было все недоразумение разрешить через Комитет?»
Внятного ответа Киров не получил. Процитированный отрывок – прямая речь Сергея Мироновича, зафиксированная протоколом заседания горкома партии от 10 октября 1919 года. Кроме того, сохранился черновик текста телеграммы РВС 11‐й армии в вышестоящие структуры – ЦК РКП(б), ВЧК, РВС ЮВФ, написанный Кировым в середине октября. Вот некоторые пассажи, свидетельствующие о степени возбуждения нашего героя: