«На днях в Астрахани, очевидно, белогвардейцами была создана гнусная провокация…
Губвоенком Чугунов и другие ночью… подвергли обыску и временному аресту т. Кирова («и временному аресту» вписано поверх строки. – К.П.)… Следствие показало, что выступавшие намерены были арестовать весь состав Ревсовета.
Дабы пресечь провокацию, крайне опасную в переживаемый момент, Ревтрибунал армии решил (зачеркнуто «фронта постановил». – К.П.) немедленно арестовать всех участников этой авантюры…» Далее дважды начертано и зачеркнуто: «Мотивируя свое решение следующим…»
Для объективности картины воспроизведем версию «старых партийцев» Астрахани в изложении А.П. Демидова: «Когда делегация явилась в квартиру т. Кирова, то самым веским аргументом у неё была пресловутая карточка Илиодора, которую они и предъявили т. Кирову с просьбой, признает ли он этот портрет. Т. Киров, взявши портрет в руки, сказал, что портрет очень похож на него, но только фигура на портрете имеет чистое лицо, а у него же немного шадривое (рябое. – К.П.), что человек на портрете немного выше и полнее, но что сходство есть. Тогда делегация уже смелее потребовала от тов. Кирова документы. Т. Киров показал много документов, доказавших его подпольную революционную работу и даже за подписью В.И. Ленина. Тогда делегация, чувствуя, что одурачена, извинилась, сняла роту и отменила патрули. Так мне передавали товарищи…» Важная ремарка: мемуары датированы 18 ноября 1929 года[181].
В общем, авантюра с треском провалилась. Горький урок из неё извлекли все: и астраханцы, и Киров, и Москва. Горький потому, что пришлось расстрелять того, кто спровоцировал инцидент, – Рахиль Вассерман, которая, по отзыву Демидова, «была всегда за дело рабочих, слишком близко принимала к сердцу дело партии и революции». Но она дала повод для «нападения на Реввоенсовет» (выражение Дзержинского), которым вооружился тот, кто виноват ещё больше: Иван Иванов, судя по всему, застрельщик всей акции. Его также приговорили к расстрелу. Впрочем, ему посчастливилось сбежать, а вернувшись из-за границы, попасть под амнистию.
Очень серьезно к астраханскому событию отнесся ЦК. 24 октября 1919 года на Оргбюро Дзержинский настаивал «на присылке арестованных в Астрахани… в распоряжение ВЧК», ибо надо «демонстративно, самым суровым образом покарать виновных» и тем самым «раз, навсегда пресечь возможность склок, подобных выступлению в Астрахани». И.А. Вартанян вспоминал: «Видя, какой оборот принимает это дело, С.М. Киров решил спасти тех большевиков, которые, став жертвой провокации, все-таки сумели вовремя остановиться и раскаяться…
Он посоветовал выделить общественных защитников и обвинителя. Мне было предложено осуществлять защиту… Открытый суд продолжался всю ночь до рассвета. Вассерман и её друг… были приговорены к расстрелу, а мои подзащитные осуждены условно. Киров присутствовал на суде. Он был угрюм, но спокоен… За все время… не проронил ни слова. Только на следующий день… заметил, что доволен результатами суда, особенно, тем, что удалось спасти астраханских партийцев, случайно ставших жертвой провокации».
И все же самым важным следствием «событий 6‐го октября» для Мироныча стало не его заступничество за «астраханских партийцев» в трибунале, а поддержка выдвижения в члены Реввоенсовета 11‐й армии «местного работника». На заседании горкома 10 октября Куйбышев предложил ввести в РВС председателя общегоркома А.И. Соколова. Киров не возражал и не опротестовал в ЦК принятое на собрании постановление. Хотя в Москве сомневались и не постеснялись навести об Александре Ивановиче справки прежде, чем 29 октября 1919 года на Оргбюро утвердить членом РВС-11[182].
Черновик телеграммы РВС 11-й армии в вышестоящие инстанции об инциденте 6 октября 1919 г. [РГАСПИ]
А с Куйбышевым астраханцам действительно пришлось вскоре распрощаться. Решением РВС республики от 27 сентября Юго-Восточный фронт возглавил В.А. Шорин, во фронтовой РВС вошли И.Т. Смилга и В.А. Трифонов. Директиву о переподчинении 11‐й армии Шорину главком утвердил 12 октября. Валериан Владимирович «вступил в исполнение обязанностей члена Реввоенсовета Туркестанского фронта» 8 октября 1919 года и 13 октября выехал из Астрахани в Саратов, а оттуда к Фрунзе, в Ташкент[183].
13. По дороге на Баку
«Дорогая Елена Дмитриевна,
На днях еду по назначению. Досадно, что задержался, но не по своей вине. Дело в том, что заместителя моего в Ревсовете нет до сих пор. Куйбышев отозван в Туркфронт. Здесь остался я и т. Бутягин. Таким образом, уехать никак нельзя…» Это начало письма Кирова Стасовой от 26 октября 1919 года. А вот финал: «Через несколько дней с Вашего «Коммунистического благословения» двигаюсь «в самую южную часть юга». Оттуда будем вливать свежий темперамент в уставшую революцию».
«Самая южная часть юга» на Каспийском море – Персия. Интересная деталь. Стасова 28 сентября телеграфировала в Астрахань: «Кирову. Раскольникову. Вне очереди… Цека одобряет ваш план. Просит немедленно принять меры для выполнения его». В цитированной выше телеграмме Бабкина от 30 сентября Раскольников тоже упоминался. А вот что Киров писал Стасовой ранее, 4 сентября: «Много возможностей для нашей работы открывается с передачей английского флота деникинцам. Об этом сейчас буду говорить с т. Раскольниковым, и наш план, если он наметится, передаст Вам т. Бабкин». И далее: «По личному вопросу. Почему-то меня вновь назначили членом Реввоенсовета XI армии. Повторяю. Полезнее, хотя на время командировать меня на Кавказ. Там мой опыт и знание местных условий принесут гораздо больше пользы, чем здесь, где я засиделся».
Киров рвется на хорошо знакомый ему Северный Кавказ, а «план», одобренный Оргбюро, касается Баку, Закавказья… или Персии. Все зависит от того, где встанет на прикол эскадра, в которой русские белогвардейские экипажи сменят британцев. Задача Мироныча, судя по всему, состояла в том, чтобы распропагандировать их. Понятно, что не в одиночку, но вместе с командой, подобранной из моряков Раскольниковым. В случае успеха бакинцы получат тот самый эффект, о котором Бакинское бюро крайкома сообщало Кирову в мае: «Нам при незначительном нажиме извне легко взорвать наших врагов изнутри», то есть поднять вооруженное восстание. Восставшая под красным флагом белая эскадра на рейде Баку чем не «нажим извне»?[184]
Если же суда будут базироваться в Персии, в Энзели, то можно поработать и с деникинцами, и с местными революционерами из шиитского движения «Джангал» («Лес»). Антифеодальное и антиимпериалистическое, оно под руководством Мирзы Кучек-хана четвертый год партизанило в лесах провинции Гилян, нападая на русских, затем английских оккупантов. Почему не попробовать «влить» в их «уставшую революцию» «свежий темперамент», чтобы превратить всю лесную полосу каспийского побережья Персии в непроходимую чащу для британцев, снабжавших всем необходимым засевшее в Баку правительство мусаватистов.
Но, увы, Киров ни «на днях», ни даже в ноябре из Астрахани так и не уехал. Объяснения он представил 9 декабря 1919 года: «Постановление ЦК о командировании в Закавказье тов. Кирова остается не выполнено и теперь не будет выполнено за окончанием сношений с Кавказом, вернее с Закавказьем. Причиной этого послужило следующее. Постановление ЦК было получено здесь в то время, когда в Ревсовете XI [армии] было всего двое – Бутягин и Киров. Первый исполнял должность командарма… и следовательно, [из] членов Ревсовета был только Киров. Назначенный ему заместитель т. Достян не приехал. Здесь выдвинули в члены Ревсовета местного тов. Соколова (б. предкомпартии), человека нового для военной работы. А последней было много ввиду особенного оживления на всех фронтах армии. Таким образом оставить Ревсовет не представлялось возможным. Назначили сюда в Ревсовет т. Теодорович, но и она не приехала, и положение до сих пор остается прежним…
Полагаем, что изложенные мотивы должны явиться достаточными, чтобы признать неисполнение Кировым приказа ЦК от его воли независящим, хотя желание отправиться на Кавказ не покинуло Кирова до сего дня». Подписали Бабкин и Киров. Под окончанием сношений с Закавказьем подразумевалось окончание навигации.
В общем, кадровый голод в ЦК помешал реализоваться интересному «плану», разработанному Кировым и Раскольниковым. Когда Киров набрасывал черновик процитированной объяснительной, он, наверное, уже знал, что 1 декабря 1919 года Оргбюро постановило: «Утвердить… Кавказский [ревком] в составе председателя т. Серго Орджоникидзе и членами тт. Кирова, Нариманова, Микояна, Мдивани. Вместе с тем аннулировать данное т. Кирову зарубежное поручение»[185].
ЦК передумало потому, что изменилась ситуация на фронтах. В осенние дни девятнадцатого русский крестьянин сделал наконец окончательный выбор в пользу большевиков, после чего и свершилось обыкновенное чудо. Буквально на подступах к Москве добровольцы Деникина вдруг утратили прежнюю силу, а Красная армия, наоборот, её приобрела и с поразительной быстротой погнала неприятеля назад, к Ростову. 20 октября она освободила Орел, 24 октября – Воронеж, 17 ноября – Курск, 25 ноября – Новый Оскол. Общая тенденция затронула и осажденную Астрахань. В течение одного месяца, ноября, 11‐я армия, во-первых, отбросила белых от Черного Яра к Сарепте, предместью Царицына, во-вторых, оттеснила уральских казаков от волжской дельты к Гурьеву и полностью очистила от врага левобережье Волги напротив Царицына.
Киров и Бутягин рапортовали 1 декабря 1919 года: «Части XI армии спешат поделиться с вами революционной радостью по случаю полной ликвидации белого астраханского казачества… После непрерывных боев противник в районе Ганюшкино был крепко прижат к Каспию, а сегодня ему был нанесен окончательный удар… Части его, бившиеся… в районе Царева, исчезли бесследно, похоронив свои остатки в хуторе Букатино (против Царицына)… нами взято свыше 5000 пленных, около шести тысяч винтовок, 117 офицеров, 128 пулеметов, 23 орудия…