Передовые части XI армии стоят уже на рубеже у Терской области и скоро подадут свою мощную братскую руку горящему революционным пламенем Северному Кавказу».
«Нажим извне» на Баку «с самой южной части юга» не получился. Зато «нажим» с севера отныне выглядел куда перспективнее. Потому ЦК и образовало Кавказский ревком наряду с Кубанским. Обоим вскоре предстояло брать под контроль и наводить советский порядок в областях Северного Кавказа, а затем идти в Закавказье…
С.М. Киров, К.Е. Ворошилов и А.И. Микоян, осень 1920 г. [РГАСПИ]
Между тем формально Сергею Мироновичу членство в РВС 11‐й армии ЦК не возвращал. Весь ноябрь Оргбюро искало ему замену. 3 ноября Л.Б. Каменев, Е.Д. Стасова, Ф.Э. Дзержинский попросили Н.Н. Крестинского обговорить с Лениным и Троцким кандидатуры Назарова из Иваново-Вознесенска и уральца Анучина. Не подошли. Поневоле вспомнили о Мехоношине и 25 ноября откомандировали его в Астрахань. Ленин же в те дни считал необходимым «направить Серго Орджоникидзе на Северный Кавказ». Оргбюро поинтересовалось мнением Сталина. Черту под консультациями подвели 1 декабря. Так Серго и Мироныч оказались в одном ревкоме: Орджоникидзе – председателем, Киров – заместителем[186].
А пока в Москве прикидывали и решали, астраханцы устроили очередной «бунт». Причем на этот раз возглавил фронду… Киров. РВС РСФСР по рекомендации Троцкого определил на должность командарма 11‐й армии начдива 40‐й М.И. Василенко, предписав Ю.П. Бутягину «вернуться к исполнению своих обязанностей члена Реввоенсовета». В Астрахани помощь военного наркома не оценили. Бутягин после отъезда Куйбышева окончательно принял командование армией на себя, и при нём она стала одерживать первые весомые победы. И Киров, и Бабкин резонно сочли, что в ходе успешного наступления смена командующего едва ли разумна. Сергей Миронович собственноручно набросал черновик петиции с аккуратными формулировками, внешне лояльными центру, но с настоятельной просьбой не смещать Бутягина с поста командарма. Её подписали все крупные фигуры Астрахани: С.М. Киров, Ф.Ф. Раскольников, А.И. Соколов и И.П. Бабкин. Обращение наш герой подкрепил телеграммами во все инстанции – в ЦК, Совнарком, РВС республики, РВС ЮВФ, высоко отзываясь о соратнике: Бутягин – «это энергия, распорядительность и организаторские таланты», при нём в войсках «исчезло разгильдяйство, установилась дисциплина, налажены хозяйственные аппараты армии». Даже члена РВС республики и Юго-Восточного фронта И.Т. Смилгу убедил в своей правоте.
Напор оказался столь силен, что Троцкий пожаловался в Оргбюро на «ряд военных работников в Астрахани», «телеграфно» протестующих против назначения нового командарма, Персонально назвал лишь И.П. Бабкина, подписавшего большинство кировских телеграмм. Младшая партийная коллегия рассмотрела вопрос 1 декабря 1919 года. На заседании присутствовал Смилга. Он, видимо, оппонировал Троцкому. Тем не менее Оргбюро (Каменев, Стасова, Дзержинский, Крестинский, Троцкий, Раковский) поддержало мнение наркома: «Шифрованной телеграммой сообщить т. Бабкину, что назначение т. Василенко утверждено ЦК, и чтобы он, поэтому, обеспечил для Василенко обстановку, дающую возможность спокойно и продуктивно работать».
И все же кампания в защиту Бутягина не была напрасной. Юрию Павловичу дали шанс проявить себя, поручив командование особым экспедиционным корпусом с задачей освободить Кизляр. Комкор повел своих бойцов вперед 29 декабря, и повел успешно: 25 января первая бригада корпуса заняла Святой Крест и устремилась на Георгиевск. Вторая бригада 11 января взяла Черный рынок и вскоре достигла подступов Кизляра. Однако уязвленное честолюбие не давало Бутягину покоя. И если Киров принял назначение Василенко и постарался наладить с ним контакт, то Юрий Павлович смириться не смог.
И вот финал. 23 января Киров был вынужден уведомить РВС Кавказского фронта (бывшего Юго-Восточного): «…возможны в ближайшие же дни перемены в командовании нашим экспедиционным корпусом. Я не знаю, говорил ли Вам Смилга о том, что отношения между комкором Бутягиным и командованием армией совершенно ненормальны, чтобы не сказать больше… очевидно, невозможен в дальнейшем никакой компромисс, и Бутягину придется оставить командование, дабы предупредить могущий произойти кавардак, если он останется в корпусе».
Корпус 4 февраля 1920 года возглавил А.С. Смирнов, Бутягина же отстранили за «полное игнорирование… элементарных правил военного дела и неумение… справиться с задачей управления войсками и налаживания тыла». Приказ по 11-й армии завизировал и Киров. Наверное, этого Юрий Павлович простить ему не смог и в июле 1921 года охарактеризовал соратника как проявившего «неуверенность в победе советской власти» меньшевика и одного «из самых активных троцкистов среди руководящей кавказской группы товарищей».
Что касается ревкома, то структура долгое время существовала на бумаге или в лице одного Кирова. Сергей Миронович 23 января 1920 года по прямому проводу торопил центр с приездом Орджоникидзе: «Ревком должен приступить к работе немедленно… Абсолютно необходимо… чтобы приехал председатель Ревкома Орджоникидзе, так как именно он прекрасно знает условия Северного Кавказа и, в частности, работу среди горцев. Без тов. Орджоникидзе работа не пойдет». Москва, однако, колебалась, выбирая, «с какого конца её начинать», из Ростова-на-Дону, Царицына или из Астрахани. Киров, естественно, настаивал на Астрахани: «Здесь имеются связи регулярнее, чем можно было ожидать, с Баку и с Терской областью… будучи в Астрахани, ревком может сразу подойти к работе, а, сидя в Ростове, он должен будет ждать, пока мы прошибем кубанскую пробку».
Обе ключевые фигуры наконец связались 31 января по аппарату Юза, и Киров сообщил: «Сейчас производим регистрацию работавших на Кавказе… Об организации работ Ревкома хотел бы с Вами поговорить по проволоке, как только Вы приедете в Саратов». В Саратове располагался РВС Кавказского фронта, куда Орджоникидзе назначили 23 января. В ЦК сочли, что в приоритете – разгром Деникина, Серго нужнее там, а ревком подождет[187].
Так что встретились они не скоро. Все вокруг свидетельствовало о близком завершении Гражданской войны. Деникинский фронт рассыпался. Регулярные части РККА и бесчисленное множество партизанских отрядов крестьян, горцев, казаков «занимали города» Северного Кавказа: 23 февраля – Ростов-на-Дону, 29 февраля – Ставрополь, 1 марта – Батайск, 10 марта – Тихорецкую, 13 марта – Георгиевск, 17 марта – Екатеринодар, Армавир и Пятигорск, 22 марта – Майкоп, 24 марта – Владикавказ и Грозный, 25 марта – Дербент, 27 марта – Новороссийск, 30 марта – Петровск. 25 марта в Пятигорске Киров прочитал с телеграфной ленты: «Завтра я, думаю, выехать к вам».
Орджоникидзе проделал долгий путь из Саратова в штабном вагоне по железной дороге маршрутом Ртищево – Грязи – Миллерово, а затем вслед за войсками в Ростов. Киров использовал современный транспорт – аэроплан. Вылетел 17 марта с Василенко из Астрахани в Святой Крест с двумя промежуточными посадками – в Яндыках и Хатоне. В Хатоне заночевал среди калмыцких юрт, где пришлось успокаивать хозяев: мол, они с товарищем не шайтаны, спустившиеся с небес, а красные, большевики…
Наконец 31 марта уже во Владикавказе два большевистских вожака сформировали новый Северо-Кавказский ревком. Орджоникидзе – председатель, Киров – первый заместитель. И тут же создали партийное бюро со Смилгой во главе. Члены – Киров и Мдивани. Задача – «учреждение местных партийных организаций» во всех северокавказских областях и губерниях[188]. Понятно, что основная нагрузка должна лечь на Кирова. Однако и этим планам не суждено было сбыться. События развивались слишком стремительно. Ещё 17 марта Ленин написал членам РВС Кавказского фронта Смилге и Орджоникидзе: «Взять Баку нам крайне, крайне необходимо. Все усилия направьте на это…» Да, нефть, бензин сейчас нужнее, чем дееспособный партаппарат в Ставрополье или Дагестане. Партаппарат подождет.
Пробил час помочь бакинским рабочим, «нажимом извне» свергнуть англичан с мусаватистами и убрать «задвижку», мешающую полноценному снабжению Центральной России горючим. Орджоникидзе по образованию медик, Киров – техник-механик. Ему и отвечать за нефть, которую после освобождения Баку речники повезут в Астрахань. Ему подбирать в Бакинском порту исправные суда. А для начала – скоординировать действия 11‐й армии с бакинским подпольем, пообщаться с солдатами накануне вторжения в «независимый» Азербайджан.
Киров с задачей справился. В ночь на 27 апреля четыре бронепоезда из отряда М.Г. Ефремова (будущего командарма 33‐й армии), прежде развернутого с одобрения нашего героя для охраны железной дороги Астрахань – Саратов, пересекли границу Азербайджанской республики и практически без боя утром 28 апреля въехали в Баку. Как и заверяли бакинцы в мае 1919‐го, скромного «нажима извне» вполне хватило, чтобы парализовать волю к сопротивлению местного гарнизона. А при нейтралитете военных вооруженные рабочие к вечеру 27-го числа овладели всеми ключевыми пунктами столицы и принудили официальные власти к капитуляции.
Киров прибыл в Баку со штабом армии и «немедленно взялся за вывоз нефти в Астрахань. Он не терял ни одного дня, ни одного часа… Он сам в тот же день разыскал годные к плаванию транспорты, сам проследил за их наливом нефтью… сам отправил их в Астрахань…». И 4 мая доложил телеграммой Ленину: «Запасов нефтяных продуктов свыше 300 миллионов пудов. Месячная добыча – 20 миллионов пудов. Пока отправлено в Астрахань полтора миллиона пудов».
Оглушительный успех в Баку вскружил Орджоникидзе и Кирову головы так, что они вознамерились «быть в Тифлисе» в скором времени, чуть ли не за неделю. Якобы «для этого все сделано». Однако ЦК умерил пыл дуэта[189]. В Тифлис отп