Приехав в Баку, 19 июля Киров присутствовал на заседании Политбюро, а 20 июля на совместном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК АКП. Впрочем, ни то ни другое ничего не решили за неявкой Левона Мирзояна.
Новый лидер «бакинцев» пришел 24 июля и во время обсуждения даты созыва очередного пленума произнес: «Созыв пленума необходим… ЦК не руководит и не влияет на работу… в самом ЦК неизвестно, кто секретарь. В настоящее время там четыре секретаря… Помимо этого имеется ряд важных экономических вопросов, которыми ЦК сейчас не занимается…» Прямой выпад против Г.Н. Каминского, верного сторонника Нариманова, спровоцировал спор о персональных достоинствах секретаря ЦК. Мирзояна поддержали Джабиев, Егоров и наркоминдел Гусейнов, в один голос подтвердившие: «Присутствие Каминского мешает работе. Если Каминского не будет, работу можно будет наладить». Вступился за Григория Наумовича один Нариманов. Впрочем, Каминский в раздражении выразил готовность «в течении 10 часов» покинуть Баку, будь на то воля ЦК.
В разгар возникшей перепалки Нариманов вдруг произнес:
– Давайте прекратим дальнейшие прения… Предлагаю товарищу Кирову принять завтра же дела ЦК, а товарищ Каминский займется работой в Совете.
Сергей Миронович сориентировался в ситуации мгновенно. Это – проверка! И не заглотнул наживку.
– После того, что я услышал на этом заседании, не считаю возможным для себя принять дела ЦК. И даже если будет постановление ЦК, считаю возможным не подчиняться этому постановлению. В конце концов, я нахожусь в распоряжении Кавбюро ЦК.
– А если это будет постановление Кавбюро?
– Кавбюро может это постановление пересмотреть!
И тут, словно по сигналу, Каминский заявил: «С завтрашнего дня я прекращаю работу в ЦК». За ним тотчас в отставку подала и заместитель секретаря Виктория Цейтлин, после чего слово вновь взял Нариманов:
– Предлагаю просить товарища Кирова ввиду создавшегося положения дела ЦК принять.
Руки подняли все члены Политбюро и Оргбюро, единогласно[211]. В тот же вечер по Юзу наш герой поведал Орджоникидзе:
Протоколы заседания Политбюро и Оргбюро ЦК АКП, 24 и 26 июля 1921 г. [РГАСПИ]
«Сегодня… по случайному поводу, а именно по вопросу о созыве пленума, началась невероятная склока, продолжавшаяся часа три. Обе стороны выговорились до конца. Бакинцы устами Гусейнова поставили вопрос о Каминском, видя в нём главного виновника склоки… Если бы вопрос голосовать, то большинство было бы за бакинцами. Нариманов заявил, что… вопрос стоит, по его мнению, так – или он, или Гусейнов, и что только съезд может разрешить этот спор. 15 августа решено созвать пленум. Конечно, пленум мало поможет делу»[212].
Это – все. О главном, о своем избрании секретарем, Киров умолчал… А уже через день, 26 июля 1921 года, он впервые вел в качестве председателя заседание, опять совместное, обеих коллегий ЦК АКП.
Судя по кировской телеграмме, Нариманова вынудили пригласить посредника из Москвы Кирова в секретари ЦК АКП. Позиция Мирзы Гусейнова оказалась решающей и, похоже, неожиданной для главы республики. Именно она пошатнула наримановское большинство на заседании, а отчаянная попытка вождя Азербайджана выставить «гостя» заурядным карьеристом, чтобы повлиять на мнение колеблющихся, успехом не увенчалась.
Нариманов капитулировал, но вскоре обнаружил, что «арбитр» ведет себя пристойно, закулисных интриг чурается и даже больше. На Кавбюро 15 августа инициировал «отзыв из Баку» помимо Каминского и зачинщиков «фракционности» из столичного горкома: Гутина, Агамирова, Султанова и Шатуновскую. Это при том, что сам Нариманов соглашался дать им ещё один шанс.
На пленуме 21 августа после переизбрания Политбюро выяснилось, что трое из пяти членов – явные противники Нариманова (Гусейнов, Ахундов и Егоров). Председатель АзСНК на другой день обратился за содействием к Кирову, и тот 23 августа организовал переголосование, которое кандидата в члены Политбюро Касумова (протеже Нариманова) повысило до члена Политбюро, а Егорова понизило до кандидата. Таким образом, баланс восстановился: Нариманов и Касумов против Гусейнова и Ахундова, а «золотой голос» – у секретаря ЦК Кирова! При этом, надо признать, Сергей Миронович им нисколько не злоупотреблял. Да в том и не было нужды[213].
Конечно же, конфликт азербайджанского Совнаркома с бакинским горкомом не исчерпал себя. «Фракции» Нариманова и Мирзояна по-прежнему пикировались между собой, чем постепенно дискредитировали друг друга и в глазах населения, и в глазах Москвы. А Киров? Киров ограничивался функциями добросовестного мирового судьи, ослабляющего пожар «войны», но… не способного погасить его. Понятно, что ожидало «драчунов» со временем – принудительный развод. Причем, кто должен уехать из Баку, легко догадаться. Конечно, Нариманов. Но не прежде, чем Киров нарастит свой авторитет в республике до уровня достаточного, чтобы смену «вождя» народ воспринял спокойно, без возмущения и протестов. Ясно, что, сидя за столом в уютном кабинете в доме № 1 на Коммунистической улице, где размещался ЦК АКП, сего эффекта не добиться.
Кирову предстояло завоевать симпатии в первую очередь тюрок-мусульман. Диаспоры христиан – русская и армянская – доверяли Миронычу априори. Как же переключить внимание огромной, в основном крестьянской массы со «своего» «националиста» Нариманова на «чужака» и «интернационалиста» Кирова? Процитируем воспоминания И.М. Варейкиса, заместителя председателя Бакинского совета: «В Баку тов. Киров повернул немедленно работу всех партийных, хозяйственных, профессиональных организаций на нефть, и очень скоро в несколько раз увеличилась добыча нефти. Он настойчиво «напирал», как любил сам выражаться, на сооружение оросительной сети в Муганской степи и развитие хлопководства»[214].
«Для орошения Муганской степи» Кавбюро 5 сентября 1921 года в присутствии Кирова запросило у Москвы полтора, лучше два миллиарда рублей, а ЦК АКП поручило добиться от азербайджанского Совнаркома ассигнования на то же дело шестнадцати миллиардов рублей. В Москве с Лениным вопрос решал сам Орджоникидзе. По прикидкам особой комиссии к работам предстояло подключить около восьми тысяч человек, крестьян окрестных селений. Совет труда и обороны (СТО) 3 октября одобрил первоочередные меры и финансирование на ближайший год:
1. «Обвалование Аракса и части Куры».
2. «Очищение каналов северной части Мугани», то есть системы имени Шаумяна, «как наиболее заселенной».
А теперь представим, ноябрь или декабрь 1921 года. Вдоль заросшего камышом, кустарниками, деревьями русла канала имени Шаумяна (до революции – голицынского) в сыром, а то и полужидком грунте копошатся десятки, сотни людей, срубая «расцветшую» за время Гражданской войны растительность, выкорчевывая пни и корни. И вот среди них появляется невысокий крепыш в простом френче, сначала заводит разговор с одним рабочим, другим, потом берет в руки топор и с час или больше помогает всем в очищении канала. Кто такой? Да, новый секретарь большевиков из Баку Киров!
Приехал так раз, через какое-то время ещё. В поисках дешевой популярности? Если бы. В перерыве рубки поинтересовался, чего не хватает, как устроен быт. Глядишь, спустя день, ну, несколько на стройку подвезут тот самый недостающий инструмент или в полевой столовой заметно улучшится питание. И какое после этого сложится у местных мусульман-землепашцев, хлопководов мнение о новом важном начальнике, Мироныче, как именовали его начальники рангом пониже?
С нефтепромыслами та же история. Из примерно двадцати пяти тысяч сотрудников «Азнефти» – половина, если не больше, полуквалифицированные или неквалифицированные рабочие. И многие – из крестьян, те же мусульмане. Особый контингент – тартальщики, те, кто черпает, собирает из скважин нефть. Они давали до половины нефтедобычи. Но постепенное введение насосов ставило профессию под угрозу исчезновения. Тартальщиков всего тысячи полторы. Немало выходцев из крестьянских поселений той же Мугани, из-под Гянджа, Кубы или Шуши. Однако они тесно связаны с родными местами, и их мнением пренебрегать опрометчиво. В то же время почти все к процессу механизации относились настороженно. Боялись потерять работу. Так начальству и говорили, когда им предлагали перейти на глубоконасосные качалки:
– Если этот дьявол будет поставлен на свои чугунные лапы, нам больше на промысле делать нечего, нас сейчас же уволят.
Положение в который раз спас Киров. Приезжал на собрания, выступал перед рабочими:
– Почему вы против глубоких насосов? Неужели вам легче стоять у тартальных станков по восьми часов? Неужели не лучше держать в руках масленку и гладить насос, который за вас тартает, чем самим тартать?
А из рабочей среды доносилось:
– У меня вот семья большая, а насосы не дадут заработать!
– Безработицы не будет! Не бойтесь, увольнять никого не будем. Наоборот, вы получите новую, более интересную квалификацию… Нам нужно строить новые фабрики и заводы. Нам нужны будут квалифицированные и грамотные рабочие, а не тартальщики – темный народ… Нам нужно будет много нефти для тракторов и паровозов. Нам нужны будут монтеры, слесари и токари… Мы откроем курсы, где вы будете учиться новому способу добычи нефти… Вы не должны бояться насоса… Если кто боится, сомневается или будет обижен, я даю вам свой адрес, приходите прямо ко мне…
С.М. Киров и М.В. Баринов у буровой № 27. Баку, июль 1924 г. [РГАСПИ]
В общем, Мироныч убедил коллективы опробовать насос, а затем исполнил обещание в части переобучения. Как вспоминал один из тартальщиков, тюрок, «освобождающиеся от тартания переводились на другие работы – в масленщики, слесаря, в подручные слесарей и токарей, а некоторые отправлялись на курсы и в школы. Никто не был уволен»