Из разговора Кирова с Орджоникидзе по прямому проводу, август 1921 года:
«– Вчера пленум подавляющим большинством голосов постановил просить Кавбюро о пересмотре решения в отношении отзыва всех, кроме Каминского. Одновременно просит об этом Цека. Второе. Говорил ли с Москвой? Будем ли проводить кампанию об Экономбюро или будем ждать ответа из Москвы?
Григорий Евсеевич Зиновьев. [РГАСПИ]
– Здравствуй, Мироныч. По-моему, ни в коем случае… не пересматривать, а немедленно провести в исполнение. С Москвой ещё не говорил. Кампанию об Экономбюро проводи…
– То настроение, которое наблюдалось вчера, говорит о том, что наше постановление не будет проведено в жизнь. Большинство Цека может отказаться это выполнить.
– Цека не имеет право обсуждать право не проводить в жизнь. Дело это не Цека, а тех лиц, на которых постановлено. В случае невыполнения надо поставить вопрос об исключении их из партии…
– Все это верно. Но при формальной поддержке Цека, которая формально вправе возбудить какое угодно ходатайство, здесь поднимется на этой почве невероятная буча. А людей у нас свежих нет. Как тут быть?
– Тогда не надо было поднимать вопроса. Уступка теперь, это значит ликвидировать Кавбюро… Я считаю абсолютно недопустимым… уступку им. И немедленно поставить вопрос об исключении из партии их, если они не исполнят…»[228]
В ноябре того же года в период переизбрания Бакинского совета состоялся не менее красноречивый обмен телеграммами.
Киров:
«Тов. Орджоникидзе.
В рабочих районах выборы закончились. Прошли блестяще. Вопрос о председателе совета осложнился. Кандидаты – Варейкис и Крылов. Оба не имеют определенного большинства. [В] связи [с] этим идет борьба [в] ЦК. Мусульмане во главе [с] Мусабековым и Рухулой [Ахундовым] почти все против Варейкиса, что ещё больше осложняет дело. Сообщи срочно твое мнение»[229].
Орджоникидзе:
«Баку. Тов. Кирову. Тебе виднее».
В итоге 28 ноября ЦК постановил «утвердить т. Крылова» В.С., которого Баксовет 2 декабря 1921 года и избрал председателем, а И.М. Варейкиса – заместителем[230].
Из «служебного донесения», март 1922 года:
«Дорогой Серго,
Как я уже сообщал тебе, положение здесь, в общем, ничего.
1. Крики относительно голода в Азербайджане сильно… преувеличены… Наркомпрод обеспечен хлебом до конца апреля… дал задание… свести расходование хлеба до 35 тысяч в месяц – максимум.
2. С саранчей, видимо, кое-как справимся. Помогает Москва кое-чем, кое-что достанем здесь…
5. Здесь организуется акционерное товарищество, устав которого тебе посылаю на заключение. По-моему, надо как-нибудь наладить торговлю, а то расхищение идет форменное. Купцы – акционеры помогут…
7. Жду ответа по поводу акциза на нефть…
9. Султанов здесь порядочно набезобразничал с посылкой членов АКП. По-моему с ним в Закбюро ничего не выйдет…
Сообщи, как с организацией Групра»[231].
И ещё одна аналогия. Между Нариманом Наримановым и Львом Каменевым. Оба предпочитали руководить республиками из Совнаркома, обеспечив за собой большинство в Политбюро. А если большинства нет, то, как уведомлял Киров Орджоникидзе в августе 1921 года, «старик отказывается работать»[232]. В отличие от азербайджанского «Старика», преемник «Старика» московского, то есть Ленина, по поводу и без повода в отставки не подавал. Каменев умел ладить с людьми и добиваться нужного результата, не прибегая к угрозам и шантажу. Одна беда: он слишком часто прислушивался к рекомендациям друга, Григория Зиновьева.
В сентябре 1923 года лидер Петросовета вздумал в преддверии грядущей революции в Германии внедрить в Реввоенсовет СССР своего человека – М.М. Лашевича, чтобы тот взял на себя «наблюдение за военной промышленностью». С Троцким вопрос не согласовывался. Доклад о пополнении РВСР новыми членами (Пятаковым, Лашевичем, Орджоникидзе, Ворошиловым, Сталиным, Мураловым) быстро подготовил секретарь ЦК В.В. Куйбышев и 25 сентября представил на утверждение пленума, третий день заседавшего в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. Киров присутствовал и видел, как наркомвоенмор сначала выступил против, а когда его не услышали, демонстративно покинул зал.
Так неосторожное потакание желаниям Зиновьева спровоцировало то, чего боялся и пытался предотвратить запретами и резолюциями о единстве Ленин: фракционную борьбу за большинство внутри ЦК РКП(б). Политбюро, ведомое в отсутствие Каменева главой Петросовета, 27 сентября одобрило кандидатуру Лашевича «для постоянной работы по РВСР в Москве». В ответ Троцкий инициировал знаменитую дискуссию о «секретарском бюрократизме» и «новом курсе». Похоже, очень немногие, а возможно, лишь Сталин и Киров, будучи «генеральными секретарями», понимали подлинную суть процесса, запущенного с легкой руки Зиновьева. Один за полтора, другой за два года неплохо изучили механику коллективного руководства. Чем чревата любая дискуссия в рамках коллегии, Мироныч обрисовал в беседе с Серго лаконично, образно и точно: «Канитель идет, а дело стоит».
Да, ЦК РКП(б) способен прекратить всякую «канитель» на нижестоящих уровнях. Но кто покончит с ней в самом ЦК РКП(б)? Увы, никто… И тогда произойдет следующее: чем дольше меньшинство будет атаковать и критиковать большинство, тем сильнее большинство во избежание паралича власти сплотится вокруг своего лидера и тем чаще беспрекословно станет голосовать за вносимые им предложения. Парадоксальный эффект. Оппозиция, борясь с диктатурой, фактически содействует её становлению и укреплению, уничтожая попутно основания для наличия какого-либо инакомыслия…
Хуже всего, естественно, Сталину. Коба – генсек, член Оргбюро и Политбюро ЦК РКП(б). От него зависит больше, чем от Кирова, рядового члена ЦК. И надо признать, Сталин предпринял все, чтобы не допустить простоя высшей партийной коллегии. Когда дискуссию осенью – зимой 1923 года развязывал Троцкий, он вместе со всеми противостоял Троцкому. Когда в течение 1924 года Каменев и Зиновьев с целью изгнать «склочника» Троцкого из Политбюро стали провоцировать того на ещё одну дискуссию, Сталин неизменно приходил военному наркому на помощь, мешая этой дискуссии разгореться. Даже не испугался вызвать огонь на себя, выступив 17 июня на курсах секретарей укомов с изумившей всех критикой Каменева за пустяковую опечатку в газете («нэпмановская» Россия вместо «нэповская»), а 19 августа написал заявление об отставке с поста генсека, намереваясь уйти из всех трех партийных коллегий. А Каменев и Зиновьев всерьез собирались заменить Сталина «за поворот на Льва» А.А. Андреевым. И все бы так и случилось, не застрелись 2 сентября 1924 года близкий Троцкому человек – личный секретарь М.С. Глазман…
Заявление И.В. Сталина об отставке со всех постов в ЦК РКП(б), 19 августа 1924 г. [РГАСПИ]
А что же Мироныч, лучший оратор партии? Лучший оратор партии молчал. К примеру, за три дня октябрьского пленума 1923 года наш герой не брал слова ни разу, чтобы сказать что-либо за или против оппозиционной «платформы». Куйбышев, Молотов, Мясников, Варейкис, Мирзоян, Орджоникидзе поднимались на трибуну. Всего сорок четыре человека. Но Кирова среди них не было. Не потому ли, что генсек из Азербайджана, убедившись на практике, что «склочная каша» и Политбюро раскалывать умеет, предпочел не углублять своим талантом, своим красноречием образовавшуюся линию раскола? Зато за резолюцию большинства, резолюцию Радченко, проголосовал. Она, в отличие от двух других вариантов, бескомпромиссно осудила поведение «фракции Троцкого». А именно такой вердикт и требовался, чтобы скорее покончить с дискуссией и разблокировать нормальную управленческую деятельность структур ЦК РКП(б)[233].
И точно так же проголосовало подавляющее большинство коммунистов во всей стране во время ожесточенной дискуссии, вспыхнувшей в декабре с подачи Троцкого. Скорее почувствовав, чем поняв, насколько опасна, губительна дискуссия для республики Советов, они предпочли во избежание чего-то совсем ужасного замолчать сами и заткнуть рот оппозиции, хотя та и обнажила перед всеми чрезвычайно важную проблему…
10. Сохраняя в партии душу Ильича
Поздним вечером 21 января 1924 года Киров прочитал уведомление, присланное из бюро Секретариата ЦК РКП(б): «По поручению тов. Сталина сообщается, что сегодня 21/1 в 2 часа ночи состоится экстренный пленум ЦК в помещении Президиума ЦИК-а СССР (ком. № 37)». Конечно, он уже знал причину срочного вызова в Кремль: в Горках умер Ленин. Ехать издалека ни ему, ни Орджоникидзе не пришлось. Оба, как и многие члены ЦК, находились в Москве как делегаты XIII партийной конференции (16–18 января), что подвела черту под тремя месяцами первой большой дискуссии.
Сообщение бюро Секретариата ЦК РКП(б) о созыве экстренного пленума членов ЦК, 21 января 1924 г. [РГАСПИ]
Той ночью в кремлевском зале ЦИК собралось более полусотни человек. Все со скорбными лицами. Бухарин, Дзержинский, Ворошилов, Калинин, Микоян, Куйбышев, Сокольников, Орахелашвили… Серго с Кобой… Каменев с Зиновьевым – за главных. Отсутствовал Троцкий, на днях уехавший на лечение в Сухуми… Видимо, пленум завершился быстро. Правящая тройка огласила по пунктам заготовленный заранее перечень неотложных решений. Члены и кандидаты в члены ЦК (39 человек) проголосовали за. Представители ведомств – Муралов (московский гарнизон), Енукидзе (секретарь ЦИК), Чичерин и другие – ознакомились с данными им поручениями, после чего собравшиеся разошлись.
«Дорогая Маруся, вчера похоронили Ильича. Подробности найдешь в газетах или расскажут приехавшие. О настроениях писать нечего. Ты их должна понять. Пишу эти несколько строк только для того, чтобы ты не беспокоилась…» – сообщил Киров жене 28 января. Он «думал» вернуться «при первой возможности… в конце… недели». Однако три внеочередных пленума подряд (29 и 31 января, 3 февраля) задержали в Москве нашего героя на целую неделю…