Судя по всему, Киров попытался избежать образования этих хорошо ему знакомых по Баку, но явно излишних инстанций. Не вышло. Глас народа в лице большинства членов бюро губкома не позволил. И тогда Мироныч настоял на процитированной поправке: ладно, пусть встречаются, рассуждают и голосуют, а реализовывать будем единственно то, что пройдет через сито секретариата, то есть мое. Тем самым все три «рабочие коллегии» де-факто превращались в совещательные органы.
Однако история имела продолжение. На секретариате 11 марта, видимо, Антипов поднял вопрос «О порядке утверждения решений Оргколлегии губкома ВКП(б)». И Киров оказался в меньшинстве. Третий участник заседания – Комаров – поддержал Антипова, и вдвоем они склонили первого секретаря на компромисс: «Протоколы Оргколлегии рассылаются всем членам Секретариата ЛК. При отсутствии возражений со стороны секретарей в течение двух суток, решения Оргколлегии считаются утвержденными. В случае возражений, вопросы, по которым есть возражения, переносятся на Секретариат ЛК».
Протокол заседания секретариата ЛК от 16 февраля 1926 г. [РГАСПИ]
Протокол пленума Ленинградского губкома от 12 апреля 1926 г. [РГАСПИ]
Разумеется, «спикер» Агитколлегии Шверник потребовал распространить аналогичный режим и на свою структуру. Скупые строки протокола от 23 марта («Оставить прежний порядок выполнения протоколов, утвержденный Секретариатом 11/III») намекают на сопротивление Кирова, которое Швернику и Комарову пришлось преодолеть, прежде чем Мироныч согласился применить «этот порядок и к протоколам Агитколлегии»[276]. К счастью, коллегию Женотдела возглавлял не секретарь ЛК (т. Шиткина), и она тех же послаблений не удостоилась.
И.В. Сталин и члены Секретариата ЛК – С.М. Киров, Н.М. Шверник и Н.П. Комаров, апрель 1926 г. [РГАСПИ]
Кстати, будучи первым секретарем ЛК по назначению (с 8 января по 13 февраля), наш герой уже сталкивался с пробивной настойчивостью Шверника. Став 18 января заведующим Агитотделом, Николай Михайлович тут же пожелал переутвердить состав своей «рабочей коллегии». Просьбу исполнили 28 января. Правда, не на состоявшемся в тот день заседании секретариата (Киров присутствовал), а путем опроса секретарей. Участвовал ли в нём Сергей Миронович и как проголосовал, неизвестно…[277].
Тем временем в Москве назревал серьезный политический кризис. И опять по вине Троцкого. Из доклада В.В. Куйбышева на пленуме 21 июля 1926 года: «…хотя первые месяцы работы Политбюро после XIV съезда были богаты фракционными выступлениями оппозиции внутри Политбюро ЦК… это законное отстаивание своих взглядов внутри Политбюро… еще не говорило о каких бы то ни было угрозах единству… Правда… я… постоянно чувствовал, что дальнейшее продолжение работы Политбюро в таком темпе… внесет разложение… и не даст возможности партии во время предупредить… ошибки в руководстве государственным аппаратом». Кроме того, Валериан Владимирович посетовал, что в протоколах «сплошь и рядом такие решения – особая папка, отложить, создать комиссию… снова отложить» и лишь по вопросам, интересующим оппозицию, «Политбюро ЦК имело суждение», а «вопросы злободневные, вопросы государственной жизни… все время откладывались систематически с одной повестки на другую»[278].
Как нетрудно догадаться, подобный эффект произвела прежде всего метаморфоза в поведении Льва Давидовича, вдохновившего на возобновление борьбы и Зиновьева с Каменевым. Оппозиционная коалиция вождей «на заседаниях Политбюро… неутомимо занималась раздуванием разногласий». А это – свидетельство А.С. Бубнова, члена Оргбюро. Что имеем в итоге? Власть Сталина, лидера Политбюро, укреплялась. Режим коллегиальности слабел, выхолащивался, что, конечно, не радовало товарищей генсека по Политбюро. Того же Молотова, Бухарина или Рыкова с Томским. Они понимали, что главная помеха – внезапно проснувшийся Троцкий, к которому примкнули Зиновьев с Каменевым. Троцкого надлежало убрать из Политбюро. Однако тот вел себя аккуратно, «законно отстаивая свои взгляды». Красную черту не пересекал.
Перед нами ещё одна настоящая тайна той эпохи. Кто из соратников Сталина по Политбюро убедил Зиновьева пойти на самоубийственный шаг: организовать в подмосковном лесу нелегальную сходку? На такое безрассудство Григорий Евсеевич мог отважиться, разве что заручившись чьим-то твердым обещанием обеспечить ему большинство в Политбюро… Для чего, между прочим, не хватало всего трех голосов. Зиновьева заманили в ловушку с тем расчетом, что Троцкому придется вступиться за партнера. Разразится дискуссия, после которой пленум ЦК вышвырнет из Политбюро обоих. Вакансии займут сторонники большинства, и коллективное руководство будет восстановлено.
Вот бы Зиновьеву прежде, чем подаваться на провокацию, вызвать Троцкого на откровенность: чего ты молчал два года, а сейчас ни с того ни с сего задискутировал? Так, нет же. Дважды битый соратник Ильича (в январе 1925-го и январе 1926‐го), не задумываясь, наступил на «грабли» в третий раз…
Заговорщики из большинства Политбюро воспользовались уходом 20 мая в отпуск «для лечения» (сроком на полтора месяца) «доброго» Сталина. Вечером 23 мая генсек приехал в Сочи. В Москве оставались Бухарин, Ворошилов, Зиновьев, Калинин, Молотов, Рыков, Томский, Троцкий. Кто из перечисленных мог привести за собой ещё двух? Скандальное «лесное собрание под Москвой» случилось 6 июня 1926 года. М.М. Лашевич зачитал перед несколькими десятками участников доклад о задаче «положить Центральный комитет на обе лопатки». Иными словами, совершить «внутрипартийный переворот, свержение нынешнего партийного руководства». И странное совпадение: на другой день в отпуск отпросился, «согласно заключения врачей», Томский.
Увы, никто в Политбюро к опальному ленинградскому вождю не примкнул, кроме Троцкого, и не планировал. Пленум, длившийся полторы недели, с 14 по 23 июля, вывел «т. Зиновьева из состава Политбюро ЦК». А вот Троцкий устоял. Понятно почему. Да, за главного возмутителя спокойствия слово замолвил генеральный секретарь ЦК ВКП(б). Из письма Сталина Молотову 25 июня: «Я долго думал над вопросом о «деле Лашевича», колебался… и, наконец, утвердился в следующем…
Зиновьева нужно вывести из Политбюро… вопрос о выводе Троцкого из ПБ не стоит… Пусть Тр[оцкий] и Пятаков защищают Зиновьева, а мы послушаем… так будет лучше на данной стадии. А потом видно будет…» Послушали. Троцкий помимо прочего зачитал целую декларацию «за подписью 13 членов пленума». А пленум, хотя и объявил документ «фракционной платформой», постановил… «оглашенную т. Троцким платформу в стенограмму пленума… не включать и сдать ее в архив ЦК», чем и ограничился[279].
«Дело Лашевича» во многом поворотное в истории ВКП(б). Оно вынудило Сталина изменить тактику. Осознав, что соратники так просто от «коллегиальности» не откажутся, он начал готовиться к смене напарника. За четыре года государственного управления без Ленина партия свыклась и, в принципе, приняла возникшую в Политбюро традицию правящих дуэтов. С декабря 1922 по январь 1925 года в высшей коллегии тон задавал тандем Каменева с Зиновьевым, затем центром притяжения стали Сталин с Бухариным. Однако летом 1926 года Иосиф Виссарионович признал, что Николай Иванович в борьбе с коллективным руководством ему не союзник и не помощник, а скорее наоборот. Значит, прежде, чем что-либо затевать против «коммуны», придется его заменить. Кем? Обратимся к ещё одному постановлению июльского пленума: «Увеличить состав кандидатов в члены Политбюро до 8 человек. Утвердить следующий состав кандидатов – т.т. Петровский, Угланов, Орджоникидзе, Андреев, Киров, Микоян, Каганович, Каменев».
В январе кандидатов избрали пять. Зачем через полгода понадобились ещё трое? В списке новичков пятеро. Из них четверо очень близки к генсеку, особенно «кавказская» троица – Орджоникидзе, Киров, Микоян. С изгнанием из Политбюро Зиновьева вакантных кандидатских мест станет именно четыре: одного из кандидатов (Сталин предлагал Дзержинского) изберут членом Политбюро. Увы, 20 июля 1926 года Феликс Эдмундович скончался. Вакансий образовалось пять. В итоге пятая, нечаянная, досталась А.А. Андрееву, тому самому, который в 1924 году намечался в преемники Сталина на посту генсека и с июня по октябрь реально руководил аппаратом ЦК.
Задумка Иосифа Виссарионовича очевидна. Со временем «квартет» пополнит ряды членов Политбюро и кто-то из них станет младшим партнером лидера партии. Тот, кто не за страх, а за совесть поможет ему перестроить созданную в ней Лениным систему руководства. Коллективную упразднить. Единоличную учредить. И мы догадываемся, кого Сталин прочил в напарники. Да, Кирова.
Но это в будущем. А летом 1926 года «дело Лашевича» круто повлияло и на политическую судьбу Троцкого. Сталин отстоял своего спарринг-партнера. На время, и очень короткое. Было ясно, что «коммунары» в Политбюро не успокоятся, пока не избавятся от того, кто мешает плодотворно коллективно работать. И если они поймут, что очередной «поворот на Льва» у Сталина не тактический прием, а что-то более серьезное, стратегическое, генсека ожидает незавидная доля, постигшая Каменева в январе 1925‐го. Возникнет новый правящий дуэт – Бухарина с Молотовым или Рыковым, за которым пойдет большинство. И Троцкий либо вновь замолчит, либо его выкинут из Политбюро, а «троцкиста» Сталина просто прекратят слушать.
Что ж, раз лидеру оппозиции более нельзя «вносить разложение» в деятельность Политбюро и ЦК кулуарно, на правах члена обеих коллегий, остается один выход: «разлагать» партию публично. Оппонируя открыто, посредством митингов, демонстраций, забастовок, все-таки создать то нужное Сталину давление на членов Политбюро, которое вынудит их, как и прежде, отвлекаться на борьбу с «осточертевшей дискуссией», во всем прочем беспрекословно поддерживая своего лидера, лидера большинства ЦК.