А теперь поподробнее о секретарских буднях Кирова. Комаров на правах ленинградского завхоза всю текучку и рутину повседневного управления взял на себя, почему она редко попадала в повестку дня секретариата. Если же попадала, то, как правило, постановление гласило: «Передать вопрос на разрешение в советском порядке» или «Вопрос разрешить в советском порядке». Чем же тогда занимался первый секретарь? Формулируя кратко, во-первых, заботой о состоянии рабочих коллективов (занятость, зарплата, номенклатура заказов), во-вторых, сферой образования и печати, в-третьих, проблемами культурного развития.
А ещё много времени отнимала организация разного рода съездов, конференций, собраний, выборов и перевыборов. И не только по партийной или комсомольской линии. Губернские или городские конференции, районные собрания союзов металлистов или текстильщиков, кожевников или печатников, строителей или сельхоз и лесных рабочих, химиков или рабпроса (работников просвещения) созывались после того, как «бюро фракции ВКП(б)» каждого согласует это с секретариатом ЛК. Те же «бюро фракции» в других заведениях – медицинских, образовательных или культурных, в правлениях многочисленных обществ («Смычки города с деревней», «Друг радио», «Друг детей», МОПР и т. д.) за позволением совершить ту или иную акцию то же обращались в секретариат…
Впрочем, интересы ленинградских рабочих все равно стояли на первом месте. Кадровые назначения (директора, управляющие предприятиями, трестами) – компетенция секретариата. К примеру, 22 июня 1926 года Киров, Антипов, Комаров и Угаров сняли т. Баранова с должности директора завода «Красный химик», а т. Пронузо поставили директором спичечной фабрики имени Демьяна Бедного. Другое: 18 октября Киров, Комаров и Угаров предложили ЦК ВКП(б) поменять директора Трубочного завода Семенова А.В. на Сереброва А.А. Спустя два дня, 20 октября, они же обязали «председателя треста Слабого Тока т. Жукова провести снижение расценок на сдельные работы по заводам «Красная Заря» и зав. имени Кулакова до 15 %». И с санкции секретарского квартета от 5 ноября не прекратилась работа «грузчиков в порту в дни Октябрьских торжеств».
Особенно внимательно смотрел секретариат за занятостью рабочих. Уже 1 марта 1926 года коллегия отреагировала на сокращения в Василеостровском трамвайном парке, поручив «губоткомхозу предоставить… другую работу» всем уволенным. Месяц спустя, 1 апреля, она же, признав «ввиду сокращения заказов… возможным» уменьшить штат рабочих Монетного двора, настаивала на выдаче выходного пособия в размере месячного, а не двухнедельного жалованья. Однако по-настоящему надзирать за уровнем безработицы первый секретарь с товарищами начал к концу года, поднабравшись соответствующего опыта. И вот 30 декабря Секретариат требует разобраться, согласовано ли закрытие завода «Автосвеча» с партийной организацией. Если нет, то руководству отделением Автопромторга «поставить это на вид». И тут же после доклада о состоянии безработицы принимается решение «ускорить организацию общественных работ в Ленинграде». Ровно через неделю следуют новые распоряжения по той же проблеме.
6 января 1927 года: фабрику «Светоч» перевести «на сокращенную рабочую неделю». Отместпрому принять меры к «нагрузке фабрики», ибо губком считает, что «не только нельзя итти на сокращение рабочих, но необходимо принять все меры к тому, чтобы рабочая неделя была полная».
13 января 1927 года: «Вопрос об увольнении рабочих и служащих в связи с ликвидацией Совторгфлота или переходе на сокращенную рабочую неделю поручить проработать комиссии в составе т.т. Десова, Коршунова и Луковского». Срок – три дня. «При отсутствии разногласий в комиссии, решение комиссии считать окончательным»[286].
В отношениях с ленинградской прессой кировский секретариат сразу обозначил свои предпочтения. Главной газетой города оказалась не «Ленинградская правда», орган губкома, а «Красная газета», издание Ленсовета, превратившаяся в символ правящего в Питере тандема. Ведь возглавил 18 февраля 1926 года рупор Комарова П.И. Чагин, к которому, как мы помним, благоволил Киров. Оба секретаря, естественно, старались удовлетворять нужды «Красной газеты» в первую очередь.
Они 27 февраля объединили «Новую вечернюю газету» с вечерним выпуском «Красной», спустя полгода, 18 ноября, одобрили запуск Чагиным новых ежемесячных журналов («Журнал для юношества», «Детский журнал», «Вестник иностранной литературы») и еженедельной «литературно-художественной газеты», 20 января благословили на «издание юношеского приключенческого издания «Вокруг света», а 1 марта 1927 года передали на баланс «Красной газеты» реорганизованный журнал «Юный пролетарий». Кроме того, Киров 2 сентября 1926 года провел через секретариат рассылку Чагину всех «протоколов заседаний Секретариата, Бюро и пленума губкома ВКП(б)».
Решение Оргбюро ЦК РКП(б) об откомандировании П.И. Чагина в Ленинград, 4 января 1926 г. [РГАСПИ]
Забавно, но именно «из прибылей» «Красной газеты» секретариат ЛК неоднократно изымал крупные суммы (до 100 000 рублей), чтобы покрыть убытки или дефицит своего официоза «Ленинградской правды»[287]. Отсюда, из патроната Чагину Кирова и Комарова, и проистекал знаменитый расцвет ленинградской литературы, особенно детской и юношеской, рубежа двадцатых – тридцатых годов…
Режим работы секретариата установил пленум губкома 22 февраля 1926 года: «Созывается еженедельно по понедельникам в 12 ч. дня». Однако уже 8 марта днем заседаний стал четверг. Судя по всему, приспосабливались под график Комарова, который помимо президиума Ленсовета посещал заседания Большого и Малого президиумов губисполкома, не считая пленумов ГИК (всего десять дней за три недели). После XXIV конференции в правило внесли новые коррективы: 8 марта 1927 года «в виде опыта» очередное заседание наметили на вторник, в 11 часов утра. Увы, во вторник 15‐го не получилось. Встретились в понедельник 14 марта. Похоже, теперь подлаживались под график нового секретаря А.И. Стецкого. В итоге в среду, 23 марта постановили: «В изменение прежних решений, заседания Секретариата ЛК устраивать еженедельно по понедельникам и начинать в 11 часов утра». В идеале, а реально по-прежнему собирались, как выйдет: и по вторникам, и по средам… и даже по воскресеньям…[288]
7. «Для чего все это нужно»?
Объединенный пленум ЦК и ЦКК 3 ноября 1926 года переизбрал председателя партийной «инквизиции». В.В. Куйбышев уступил место Г.К. Орджоникидзе. Согласно уставу глава ЦКК не мог заседать в коллегиях ЦК, и Серго утратил «кандидатство» в Политбюро. Его заменил «украинец» В.Я. Чубарь.
Перевод друга Кирова на новую, московскую должность вполне вписывался в новый сталинский курс: «мягкотелость руководства» ЦКК Куйбышевым не способствовала развертыванию оппозиционной активности за пределами ЦК. Требовался кто-то более вспыльчивый, нетерпеливый, в запале готовый накричать, чтобы подобным стилем общения и руководства ЦКК породить больше обиженных коммунистов – потенциальных участников оппозиционных акций Троцкого, Зиновьева и Каменева.
Орджоникидзе имел подходящий характер, и Сталин захотел «перебросить» его с Кавказа в Москву, в наркомы Рабоче-Крестьянской инспекции, вскоре после июльского пленума (посты наркома и председателя ЦКК совмещались). Куйбышев «передвинуться» в председатели ВСНХ согласился, а Серго выступил категорически против. Тогда Сталин предложил поэтапный перевод: из Тифлиса в Ростов-на-Дону (главой Северокавказского края), а уже оттуда в Москву.
Из письма Левона Мирзояна Кирову, сентябрь 1926 года: «Недавно в Сочи приехала из Тифлиса делегация поговорить с Кобой об оставлении Серго. Коба, во-первых, поругался с Серго, а, во-вторых, очень здорово обругал несчастную делегацию, грубо высек, как это он умеет делать, всех и отправил. А то, что Серго снимают в Ростов, это прямо возмутительно. Зачем это надо… Нет, брат, все больше и больше начинают думать, что не всегда с горы виднее, что вожди наши очень часто и здорово ошибаются». Орджоникидзе пытался предотвратить отъезд, ссылаясь на обидные формулировки «постановления ЦК»: «отозвать», «вместо»… Не прошло. «Я разругался с Серго, назвал его мелочным и перестал встречаться с ним», – посетовал Сталин в письме Молотову от 16 сентября[289].
А тем временем Троцкий повел оппозицию в народ. Первый митинг 26 сентября устроили в Комакадемии, затем агитаторы направились в рабочие коллективы. Поразительно, но они верили, что в их «пользу сложится баланс». Да, говорили все верно и искренне: об ошибках, «зажимах», «бюрократизме». Однако перед аудиторией вставал все тот же проклятый вопрос: ты за дискуссию или стабильность, за раскол или единство партии? И аудитория в подавляющем большинстве выбирала второе: стабильность и единство.
В Ленинград оппозиционный «десант» прибыл утром 7 октября 1926 года и сразу рассредоточился по предприятиям. Одни поспешили на фабрику «Скороход», другие – на «Светоч», третьи – на «Красный выборжец» и т. д. Лидеры поднимали рабочих «Красного треугольника» и Путиловского. К работницам на «фабрику резиновую» отправились Григорий Евдокимов и Клавдия Николаева, на завод – сам Зиновьев с Куклиным и Зориным. Евдокимову с Николаевой даже не предоставили слова. Освистали и проголосовали резолюцию в поддержку линии ЦК. Несогласных смельчаков насчитали всего тридцать.
Рабочие на «Красном путиловце» повели себя вежливее. В переполненном зале, заметив Зиновьева, встретили пусть «жидкими», но аплодисментами. Ему дали, как и всем, десять минут. Он, привыкший говорить много, конечно, не уложился. К тому же речь прерывалась выкриками: «Зачем приехал?», «Почему нарушаете дисциплину?», «Дезорганизатор!». Тем не менее, когда отведенное время истекло, большая группа рабочих, «человек 200–250», настояла, чтобы оратору позволили договорить. Председательствовавший парторг завода И.И. Газа отмерил Зиновьеву ещё четверть часа. Напрасно! Что услышал коллектив от того, кто «до этого пользовался на Путиловце немалым авторитетом»? «Снова «страшные цифры» о частном капитале, снова речи о «жестком внутрипартийном режиме». «Зиновьев… лепетал что-то «о гибели страны», «о кризисе в партии».