В этот день Политбюро впервые собралось в новом составе, и почти сразу Сталин внес инициативу, знаковую, но вряд ли пришедшуюся по душе присутствовавшему на заседании Молотову. Генсек поставил на голосование назначение новым ответственным редактором «Известий» ЦИК СССР Н.И. Бухарина вместо И.М. Гронского, шесть лет воспевавшего в главной советской газете форсированную коллективизацию и индустриализацию. Киров отсутствовал. А Каганович был.
Между тем Бухарин во главе «Известий» символизировал курс на «потепление», отход от политики «великого перелома», постепенное возвращение к реалиям, утраченным после сворачивания НЭПа. Что планировал Сталин? Прежде чем созывать съезд, призванный реорганизовать систему управления партией, ослабить радикальную группу. В 1928 году генсек с её помощью разгромил «правых уклонистов». Теперь, наоборот, помощь «правых уклонистов» требовалась для нейтрализации сторонников «великого страха». На решающем, судьбоносном для страны съезде не должна появиться сильная оппозиция реформе, только деморализованная. Поэтому вдруг давление на крестьян стало сокращаться, вокруг заговорили о материальном стимулировании рабочего и возрождении нормального судопроизводства с нотариатом и адвокатурой. Параллельно в концертных залах и на танцевальных площадках воцарились «буржуазные» джаз и фокстрот, а в школах начали прекращать левацкие эксперименты. В умах рядовых коммунистов вновь возникали смятение и сумятица. Они опять, как в 1928 году, растерянно пытались понять, какой курс отныне правильный… Идеальное состояние для членов партии, которым вскоре на съезде предстоит голосовать против самих себя….
Советская «красная Россия» на глазах «розовела», как остроумно подметил американский журналист, и понятно, что противники запущенного Сталиным процесса не могли не отреагировать. Партийная дисциплина запрещала им атаковать вождя, но придраться и дискредитировать идеолога попробовать стоило. Вывести сталинского компаньона из игры, совершив что-нибудь в духе 1 сентября 1929 года. Разумеется, генсек предвидел подобное. Отсюда все странности тандема. Ведь бить младшего партнера надо за конкретные «программные» слова или действия. А если таковых нет. Если активность напарника заурядна.
Вот Киров регулярно посещает рабочий кабинет Сталина: в марте 1934 года пять дней подряд; в мае – четыре дня, хотя и не подряд; в июле снова три дня подряд, просиживая за столом и четыре часа, и шесть. Одно плохо: участвует в обсуждении текучки, рутины, а то и вовсе своих ленинградских проблем. Вопросы ключевые, касающиеся проводимой Сталиным «термидорианской» политики, при нём практически не поднимаются.
Как в такой ситуации по нему бить? Никак. Остается бить по Кагановичу, который в Секретариате и Политбюро продвигает на рассмотрение все ревизионистские сталинские проекты. Правда, какой смысл бить по «громоотводу»? Примечательный факт. Незадолго до XVII съезда, 8 января 1934 года, в кабинете Сталина встретились три человека: в половине четвертого вечера к Хозяину зашел Киров, а через полчаса – Каганович, после чего втроем они совещались целых два часа. Не тогда ли «троица» условилась между собой, кто какую роль исполнит после XVII партсъезда?[329]
Из журнала регистрации лиц, принятых И.В. Сталиным в 1934 г. Записи за 8 января, 28 июня и 27 июля. [РГАСПИ]
Хрущев, ссылаясь на Микояна, утверждал, что Киров «на заседаниях… ни разу ни по какому вопросу не выступал. Молчит и все». Верно, Мироныч молчал и 28 июня, и 27 июля 1934 года. В первый день Анастас Иванович находился в кабинете Сталина около трех часов из четырех, что провел в нём Киров. Во второй оба участвовали в заседании от звонка до звонка – четыре с половиной часа. Темы обсуждались самые разные – отношения с Монголией и Афганистаном, продовольственное снабжение внутри СССР, финансирование Академии наук СССР… Но если Киров из раза в раз избегал изрекать что-либо в присутствии соратников, то зачем Сталин приглашал его в кабинет?
Похоже, с одной целью: ознакомить со всеми сведениями и мнениями по той или иной проблеме, которую обговорить вдвоем можно будет позднее, тет-а-тет, без посторонних. Например, в отпуске. В августе 1934 года Киров и Сталин отдыхали вместе в Сочи, и, как наш герой писал М.С. Чудову 16‐го числа, «здесь мы большую часть дня теперь заняты делами». Какими? Точно известны три темы, которые дуэт проанализировал в курортной обстановке: конспекты учебников истории СССР и новой истории, положение о Наркомате обороны, взаимные советско-американские финансовые претензии и американский товарный кредит. Несомненно, обсуждалось и нечто ещё. И это «ещё» кого-то крайне беспокоило в Москве. Беспокойство усилилось после возвращения в середине августа из Сочи в столицу секретаря ЦК А.А. Жданова, свидетеля дружеских «посиделок» новой правящей «двойки». Спустя примерно неделю в Москве появился и Киров с замечаниями генсека – письменными и устными – относительно реорганизации Наркомата обороны.
Далее цитата из письма Кагановича Сталину от 28 августа: «Сегодня мы собрали Политбюро, где обсудили вопросы хлебозаготовок и уборки… говорили мы о поездке… Жданова в Западную Сибирь… Молотов изъявил согласие поехать либо в Западную Сибирь, либо в Казахстан… Микоян выедет на юг… Просим Вас… сообщить Ваше мнение о поездке… Жданова и Молотова…» Сталин не успел отреагировать, как в ночь с 29 на 30 августа в Сочи получили от Кагановича и Молотова проект директивы по хлебозаготовкам с расписанием командировок по регионам страны. Напротив двух – Западной Сибири и Казахстана – красовался пробел. Сталину предлагалось самому выбрать, в какой из них ехать Молотову. И Сталин заглотил наживку. «Главное в поездке Молотова, Кагановича, Кирова, Жданова, Микояна, Ворошилова и других лидеров в районы хлебозаготовок. Хорошо бы Молотову в Сибирь поехать…» – ответил он днем 30 августа. Политбюро путем опроса утвердило волю Хозяина 31 августа и само заполнило казахстанскую вакансию… Кировым, с которым, как писал Каганович 1 сентября, «ещё точно не сговорились»…
Решению ЦК Киров, естественно, подчинился. А куда деваться, раз сам председатель СНК отправился в Сибирь! Эта поездка в Казахстан длилась почти месяц. Наш герой покинул Ленинград 3 сентября, вернулся – 30‐го. Заметим, что отпуск Сталина, начавшийся 1 августа, заканчивался 1 октября 1934 года. Насколько пребывание Мироныча в Актюбинске, Алма-Ате или Караганде помогло собрать в государственные закрома больше зерна, вопрос спорный. А вот главное политическое следствие казахстанской отлучки не подлежит сомнению: новая конфиденция Кирова со Сталиным до конца сентября уже не могла состояться…[330]
Из телеграммы членов Политбюро И.В. Сталину в Сочи с проектом директивы по хлебозаготовкам, 30 августа 1934 г. [РГАСПИ]
Между тем Иосиф Виссарионович в общении с Миронычем осенью 1934 года крайне нуждался. Грипп превратил его двухмесячный отпуск в трехмесячный. Генсек возвратился в Москву лишь 29 октября. Едва разобрался с накопившимися делами, позвонил с домашней «вертушки» в Ленинград Кирову:
Черновик ответной телеграммы И.В. Сталина членам Политбюро, 30 августа 1934 г. [РГАСПИ]
– Немедленно выезжай в Москву! Обсудим отмену карточек и посмотрим, как защитить Ленинградскую область от скачка цен на хлеб.
Киров ответил уклончиво, и трубку взял Каганович, убеждая появиться в столице хотя бы на денек. В итоге сошлись на том, что Мироныч приедет после праздника, то есть после вошедшей в привычку поездки на охоту. Разговор произошел вечером 3 ноября…
«Денек» же обернулся четырехдневным визитом: с утра 10 ноября до вечера 13 ноября. В эти дни Сталин никого у себя не принимал, проводя время с Миронычем. Причем в первый вечер затеял дружеский прием, пригласив Кирова и Молотова с супругой (П.С. Жемчужиной). В кинозале дважды посмотрели «Чапаева» (Киров впервые), а в перерыве беседовали за ужином. Присутствовали также А.А. Жданов и М.И. Калинин. Неожиданный, а значит, и важный гость – Жемчужина. Судя по всему, Сталин умышленно свел её и Кирова в непринужденной, камерной обстановке. Если под впечатлением талантливой революционной «фильмы» между ними произойдет эмоциональное сближение, то, возможно, Полина Семеновна сумеет повлиять на умонастроение своего мужа…
Из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 13 ноября 1934 г.
Вечер 12 ноября Сталин и Киров провели на дачах в Зубалово и Ивановке. В Зубалово развлекались просмотром кукольного спектакля, подготовленного дочерью генсека Светланой, сыграли в бильярд. В Ивановке – «работали». Днем 13 ноября встретились на Политбюро. В который раз Киров на публике докладывал о банальном, о лесозаготовках для Ленинграда в новом хозяйственном году. А вот вердикт Политбюро не совсем банальный. Оно сформировало по вопросу о лесозаготовках комиссию, чтобы «разработать на основе обмена мнений проект постановления и представить в Политбюро в пятидневный срок». В комиссии – восемнадцать членов (от разных регионов). Председатель – Молотов, а Киров, похоже, заместитель. Ещё одна попытка Сталина снять напряжение в отношениях двух «земляков»? Но вечером того же дня Киров отправился обратно в Ленинград. Так что общаться с Молотовым по делам комиссии он мог лишь телеграфно или по телефону.
Снова оба увидятся в четвертом часу дня 19 ноября в сталинском рабочем кабинете (на отчете комиссии по лесозаготовкам?), а потом в Кремлевском дворце на пленуме ЦК 25, 26 и 28 ноября, том самом, что возвестит об упразднении карточной системы с 1 января нового, 1935 года. Наконец, 28 ноября по окончании пленума в рабочем кабинете Сталина Киров и Молотов просидят часа два, до половины шестого, вместе с Кагановичем, Ждановым, Ворошиловым и другими посетителями. Далее втроем, со Сталиным и… нет, не с Молотовым, а Ждановым, во МХАТ имени Горького, на любимую драму вождя «Дни Турбиных» (вечером 29‐го там же сыграют афиногеновский «Страх»), а из театра Киров поспешит на вокзал…