И пока в эфире шли дебаты о международных перспективах советского рока, Курёхин был неподвижен, как скала. И когда уже все решили, что пронесло, Сергей Анатольевич попросил микрофон. Сейчас для него настал «момент истины», момент его перехода на международный уровень.
«Брайан, вы говорили, что Запад сейчас ориентирован на увеличение количества аппаратуры, улучшение качества видеотехники и всевозможные компьютерные системы, — заговорил Курёхин, обращаясь к знаменитому музыканту. — А у нас невероятно растет искренность — буквально до уровня патологии! А что если нам объединить нашу патологическую искренность вместе с вашим патологическим ощущением компьютеризации? Может быть, тогда получится та самая гармония, в которой так нуждается мир?»
Брайан Ино, заливаясь от смеха и хлопая в ладоши, ответил: Very well, thank you. Переводчик миролюбиво перевел: «Очень интересно сказано».
Финальные кадры телемоста, взятые с очередного выпуска «Музыкального ринга», символизируют дружбу народов: американка Джоанна Стингрей поет Back in the USSR, а гражданин СССР Сергей Курёхин прыгает за клавишами, подпевает и веселится вовсю. Перед ним синеет безоблачный горизонт, и очередная забава удалась Капитану на славу.
И корабль плывет
В начале работы над новым фильмом я занят исключительно тем, что рассеянно рисую женские попки и груди. Это мой метод войти в фильм, начать расшифровывать его посредством этих арабесок. Своего рода нить Ариадны, чтобы выбраться из лабиринта.
На рубеже десятилетий Курёхин разрывался между написанием музыки к кино и европейскими вылазками «Поп-механики», которые становились все радикальнее. По ходу гастролей модельер Сергей Чернов превратился из фэшн-дизайнера в нетрезвого шоумена, который на фестивале в Италии жрал огромного осьминога. В Копенгагене двухметрового Циркуля нарядили в форму советского полковника, а затем начали прилюдно раздевать. На одном из питерских концертов Циркуль и актер Семен Фурман чуть не утопили в тазике с водой звезду фильма «Фотоувеличение» Ванессу Редгрейв, которую Курёхин уговорил проползти по сцене на четвереньках. На этом же перфомансе рядом с раскачивающейся петлей целомудренно возвышалась народная артистка СССР Нани Брегвадзе, а хрупкий юноша Владик Мамышев имитировал оргазмы Мэрилин Монро.
«Курёхин на концертах заставлял меня трясти сиськами, — жалуется спустя двадцать лет Леша Вишня. — Мне это дико не нравилось, и Сергей это отлично чувствовал. Но все равно меня нагибал и не разрешал на сцене надевать рубашку или футболку».
На выступлениях «Поп-механики» Сергей не жалел не только других, но и самого себя. Часто во время европейских концертов Африка, Тимур или Леша Вишня избивали колючими розами спину полуобнаженного Капитана. Его с головы до ног обливали водой, а Курёхин в это время выл в микрофон душераздирающий блюз.
«На фестивале в Мёрсе был построен гигантский шатер, — вспоминает журналист Влад Бачуров. — Капитан упросил фермеров дать поросят, и, как только «Поп-механика» заиграла, свиньи были выпущены на сцену по принципу «Будь что будет». И множество собак, пришедших с хозяевами послушать джаз, ломанулись на сцену. Хозяева бросились на сцену, фермеры — спасать поросят, устроители — прекратить безобразие. Можно представить: собаки лают, поросята хрюкают, хозяева ревут, фермеры ругаются, музыкантов, наверное, бьют. Чистый ад».
Все эти курёхинские хэппенинги, в процессе которых Маэстро заливал водой старинные рояли, срывали крышу сытым бюргерам. Сергей Летов вспоминает, что, когда он оформлял документы для своих гастролей в Австрии, ему посоветовали убрать из пресс-релиза информацию про сотрудничество с «Поп-механикой». Как видите, разрушение транснациональных стереотипов не прошло бесследно.
Так случилось, что незадолго до распада СССР «Поп-механику» пригласили выступить во Франции, на Неделе дружбы городов-побратимов Нанта и Санкт-Петербурга. Недолго думая, Капитан уболтал мэра Анатолия Собчака выделить артистам корабль, на котором они могли бы доплыть до места назначения.
Этот поступок был характерным для Курёхина конца восьмидесятых. Он понимал, что окаменевшая структура советских чиновников рушится и на этих руинах можно строить здание новой российской культуры.
«Капитан не только бесстрашно экспериментировал в плане творчества, но и мог смело общаться с самым высоким начальством, — вспоминает Валерий Алахов из «Новых композиторов». — Он легко находил со всеми общий язык. Мог говорить с людьми из исполкома, с людьми из КГБ, с представителями любых органов власти. У него всегда был огромный круг знакомых, и здесь у него можно было многому поучиться».
Но вернемся к пароходам. По приказу Собчака артистам выделили учебный корабль, на котором плыли в Нант все сливки новой питерской сцены, включая «Колибри», «АВИА», «Два самолета», «Аукцион» и «Лицедеев». Их «хождение за три моря» представляло собой синтез кинематографических находок из позднего Феллини и рокерской психоделики.
«Это было сплошное и беспробудное пьянство, — вспоминает саксофонист Леша Рахов. — Мы набрали на неделю запасов алкоголя и буквально за три дня всё выпили. Но у берегов Дании к нашему кораблю подплыл катер с провиантом. Я запомнил водку «Товарищ» крепостью 75 градусов, которая стоила один доллар. «Лицедеи», как отъявленные эстеты, затоварились пивом, а все остальные — водкой, под знаком которой мы и достигли берегов Франции».
Вдогонку «пьяному кораблю» в Нант вылетел боевой костяк оркестра во главе с Курёхиным, Летовым, Костюшкиным и Титовым. Здесь тоже не обошлось без приключений. Из-за нелетной погоды Летов не смог вовремя выбраться из Москвы, поэтому нанял таксиста и в жутком тумане, мчась по трассе А-95 с нарушением всех правил дорожного движения, успел доехать до Пулково. Стоило ему это удовольствие сумасшедших денег, и впоследствии Капитан гордился поступком своего саксофониста. «Так должен поступать каждый советский инженер!» — напутствовал Маэстро музыкантов «Поп-механики», вскользь подшучивая над героической биографией Летова.
«Во Францию Курёхин привез много новой музыки, — вспоминает Костюшкин. — У него был абсолютный слух, но он не любил связываться с нотной грамотой. И в самолете Капитан напел мне новые мелодии и попросил разложить по инструментам. Там было много интересных романтических тем, которые Сергей позднее подклеивал к своим кинофильмам».
Когда питерская фри-джазовая банда наконец-то добрались до Нанта, Капитан тут же отправился на пресс-конференцию, которую проводила местная мэрия. И в разгар официозных речей Курёхин спросил у прилетевшей из Парижа Марины Влади: «Скажи, а организаторы хотя бы догадываются, кого они пригласили на свой фестиваль?»
Дело в том, что в тот момент Сергей Анатольевич был не на шутку рассержен. Точнее, он пребывал в ярости. За полгода до этого французские менеджеры купили его доверие за фантастическую по тем временам сумму в несколько десятков тысяч франков. Первоначально французские продюсеры были как шелковые и пообещали исполнить все курёхинские пожелания. А желал максималист Курёхин, как вы догадываетесь, немало. Он планировал устроить в Нанте невиданное по своей технической оснащенности шоу. К примеру, по концептуальному замыслу Маэстро, потолок над огромным ангаром, в котором должен был состояться концерт, следовало трансформировать так, чтобы в финале на зрителей... начали сыпаться курицы.
«У меня была идея — в разгар концерта задник сцены пробивают две ракеты, которые несут вперед головой Ильича, — рассказывал Курёхин перед выступлением корреспонденту киножурнала «Сеанс». — Они идут под потолком и зависают прямо над зрителями. И организаторы мне сказали: «Как здорово! Как оригинально! Какая фантазия! Мы всё, конечно, сделаем. И дорогу железную проведем, и узкоколейку в зале». А когда они приехали в Ленинград, уже все было вяло: «Вы знаете, средства... И потом, к балкону ничего нельзя привешивать, крыша не выдержит». В общем, все пошло насмарку... Это Франция. Красивая страна, но нация совершенно чудовищная».
Итак, за несколько дней до концерта Капитан был вынужден кардинально поменять концепцию. В экстренном порядке он набрал отряд французских музыкантов: духовую секцию, рок-гитаристов, африканских перкуссионистов, несколько сербов с дудками и двух парижских диджеев. «Будем делать Бородинское сражение на территории Франции», — решил Курёхин и запер музыкантов в ангаре, чтобы отточить программу до автоматизма. «Когда другие артисты шатались по городу и пьянствовали, мы безвылазно сидели на репетициях», — жаловался впоследствии Рахов.
Во время фестивальных выступлений питерских рок-групп Капитан обратил внимание на акустику помещения. В старом кирпичном здании звук летал от стены к стене, отталкивался от каменного пола и концентрировался где-то над микшерным пультом. Сергей заставил организаторов подогнать к ангару звукозаписывающий фургон, чтобы зафиксировать выступление оркестра на многоканальный магнитофон. Звук в зале решили фиксировать так, как пишут оркестры на Deutsche Grammophon, — исключительно с воздуха. «Чтобы запись дышала», — сказал Курёхин остолбеневшим звукоинженерам. И с этими словами вышел на сцену.
Выступление «Поп-механики» началось с фрагмента из «Лебединого озера». После синтезаторного соло Курёхина на сцене побывало гигантское количество музыкантов: море французов, часть питерского рок-десанта, «Новые Художники», группа «Аукцион», Ляпин, Титов, Рахов, Костюшкин, а также Дюша Романов и Сергей Щураков из «Аквариума».
В кульминационный момент «Поп-механика» превратилась во «взбесившийся похоронный оркестр». Особенно впечатлил зрителей Владик Мамышев-Монро, который размахивал над головой бандурой и разбрасывал в зал бесценные талоны на питание. Сам Капитан подошел к вокальному микрофону и истошно заголосил какой-то звериный рок-н-ролл. Он немыслимо орал на непонятном языке, коверкая английские и французские слова, в итоге завершив оргию дикими воплями: «Жюль Верн! Жюль Верн!»