Итак, 23 сентября 1995 года — дата фактически последнего концерта «Поп-механики». Любопытно, что ровно за пятнадцать лет до того именно здесь, в хмуром сером здании ДК Ленсовета, происходили первые перфомансы курёхинского оркестра. Вначале — вместе с Владимиром Чекасиным, потом — безымянного, потом — известного как Crazy Music Orchestra. От того прообраза «Поп-механики» на сцене помимо Курёхина остался только один человек — скрипач Володя Диканский.
По своей концепции «Поп-механика № 418» являлась своеобразным продолжением скандальной «финской бани» в Хельсинки. Газ со сцены не пускали, но демонизма хватало и без того. В итоге перфоманс в ДК Ленсовета оказался одним из самых страшных концертов за всю историю оркестра Курёхина.
Сцена была усеяна пылающими крестами с распятыми каскадерами, крутилось гигантское колесо, внутри которого томно танцевала вавилонская блудница или бегал одетый в ку-клукс-клановский костюм палач. Взрывались петарды, под ногами ползали карлики и бедуины, а пенсионерки с Ленфильма пели патриотические песни. Какой-то «черт из табакерки» пытался пристроиться сзади к одетому в костюм Ихтиандра четырехрукому Капитану (две руки были сделаны из папье-маше) с намерениями явно маниакального характера.
Дугин под аккомпанемент тибетских ритуальных инструментов произносил магические заклинания, а Лимонов с Курёхиным пели в унисон «Нам нужна одна победа» Окуджавы. На качелях летали седовласые старушки, в леопардовых шкурах бродили эфебы, а Капитан восхвалял дух покойного Кроули. И был в этом какой-то метафизический ужас, нечто темное и дьявольское. «Сатанизм — это суперувлекательно, — признавался Курёхин за кулисами. — Алистер Кроули — это величайший человек эпохи».
Зрители медленно покидали ДК Ленсовета, ошеломленные увиденным. Старшая дочь Курёхина Юля вышла из зала в слезах, с четким ощущением грядущего Апокалипсиса. Говорят, что через несколько месяцев финский промоутер «Поп-механики» ушел из семьи и занялся разведением кактусов.
No pasaran!
Люди искусства ленивы и созерцательны. Как правило, они страстно поют о революции, но организовать революцию выше их сил.
«Переломным актом года, на мой взгляд, стал концерт «Курёхин для Дугина», — писал поэт Виктор Кривулин в одной из петербургских газет. — В культурную жизнь города активно вторглась политика. Это начало конфронтации, разделение музыкальной питерской культуры на действительно радикальную и либеральную части. Такое разделение давно назревало, просто Курёхин его обозначил. И дело не в том, что он стал национал-большевиком, он мог бы стать и троцкистом, и анархистом. Дело в самом стремлении ворваться с художественным арсеналом в политическую жизнь».
Эта цитата — редкий пример объективного анализа перфоманса в ДК Ленсовета. Все остальные рецензии носили критический характер, с обвинениями Капитана в заигрывании с оккультизмом, «коричневой чумой» и едва ли не в пропаганде фашизма.
«Вы с Африкой будете у меня первыми в списке расстрелянных, — чуть ли не с юношеским задором кричал Курёхин через пол-улицы художнику Сергею Ануфриеву. — У меня сегодня руки по локоть в крови!»
«Когда мы придем к власти, почти все газеты будут закрыты, а критики — уволены как некомпетентные, — заявил Капитан в одном из интервью. — Их место — убирать картошку!»
В идеологической конфронтации с режимом Курёхин шел вперед с новыми единомышленниками: Лимоновым, Дугиным, несколькими некрореалистами и десятком молодых национал-большевиков, которые, одетые в черные рубашки, продавали на концерте в ДК Ленсовета партийную прессу. Именно с такой маргинальной командой Капитан планировал изменить жизнь в родной стране.
«У Курёхина с Дугиным кипела искренняя жажда того, что мир может быть другим, — считает Сергей Дебижев, на квартире которого происходили вечеринки с участием Маэстро и его новых московских друзей. — Они ощутили на себе, что старый мир достал до такой степени, что половина жизни была прожита с перетянутыми конечностями, когда нельзя было говорить в полный рост. И тут вдруг образовалась принципиальная возможность, пусть самая маленькая, но они были очарованы этой возможностью. И они искренне верили в то, что смогут что-то изменить. Мол, сейчас настал миг, когда я, гражданин этой страны, в состоянии повлиять на то, что у неё может быть другое будущее. И это стало ключевым моментом».
Сложно ответить на вопрос, сколько избирательных голосов получили в свою поддержку представители НБП после «Поп-механики № 418». Похоже, не очень много. Тем более что концерт проходил в одном округе, а Дугина избирали в Госдуму в другом. Не усилило позиций Александра Гельевича и состоявшееся незадолго до выборов выступление в Питере «Гражданской обороны»...
Последнюю атаку на избирателей Курёхин устроил за месяц до выборов. Он давал отчаянные интервью в газетах и на телевидении, а в это время 18-летние бойцы НБП обклеивали город листовками с изображением Дугина и Курёхина на фоне конспирологической надписи «И тайное становится явным».
Но все эти действия происходили крайне спонтанно. К примеру, агитационные плакаты расклеивались добровольцами в странных или экзотических местах, включая кладбища, пивные палатки и платные туалеты. Кроме того, листовки, придуманные Курёхиным и Дугиным, были весьма специфическими и направленными исключительно на молодежный электорат:
«Один день, 16 декабря, всего один день — не напивайтесь, не обкуривайтесь, не наедайтесь грибов, сохраняйте голову и рассудок, иначе вы не дойдете до урны».
Увы, это не помогло. Выборы Дугин проиграл с оглушительным треском. Набрав менее одного процента голосов, он занял предпоследнее, шестнадцатое место по округу. «Я бы с удовольствием сровнял Питер с землей», — в ярости заявил Александр Гельевич, узнав результаты голосования.
«Нужно репрессировать мудаков, — говорил в ту пору Курёхин журналистам. — Мудаки — самые главные враги нашего дела».
В разгар предвыборной кампании Капитан встретился со старинным другом Анатолием Белкиным и, пытаясь отшутиться, сказал: «Это всё только до Нового года. Потом я стану раввином и поеду замаливать грехи к Стене Плача».
Слова Курёхин, естественно, не сдержал. В своих выступлениях он, проделав сумасшедший путь от антикоммунизма к пропаганде тоталитарного режима, ратовал за переименование города в Ленинград и за возвращение социалистических идеалов 1970–1980-х годов. Иногда он говорил серьезно, иногда — стебался.
«Движущая сила любой революции — это попытка заменить старое на новое путем разрушения старого, — рассказывал Капитан в одном из интервью. — Русскому человеку всегда хочется что-нибудь сломать, чтобы потом попытаться построить новое, но, не достроив его, опять сломать. Я хочу предложить оставить 7 ноября национальным праздником, убрав только слова «Октябрьская» и «Социалистическая». Название будет — Праздник Великой Революции. Революции — как наиболее характерной черты русского народа. Я хочу возглавить специальный комитет по проведению этого праздника».
В паузах между революционными торжествами Сергей искренне считал и настаивал на том, что России необходима милитаризация. «Иначе труба нам настанет», — говорил Курёхин. Прежде всего, Капитан опасался не столько войны в Чечне, сколько американского вторжения в Европу, начиная от массового влияния заморской поп-культуры на умы сограждан и заканчивая возможными бомбардировками Сербии.
«Я смотрю на то, что происходит у нас в городе, и мне просто стыдно, — говорил Курёхин друзьям. — Это не культура, это не политика, это не наука, это не искусство. Те, кто что-то умел, — те просто воют воем. А те, кто не умел, продолжают еще хуже. Если раньше еще была культура, то сейчас культуры нет вообще. Поэтому я сторонник тоталитарного режима. Даже в том виде, в каком он был в 1980-е. Это лучше, чем то, что сейчас происходит. Это просто клиника. Поэтому я хочу тоталитаризма».
Как уже упоминалось выше, свои взгляды Маэстро зафиксировал в программном материале «Морфология популярной механики», написанном им специально для арт-журнала «Кабинет». По воспоминаниям идеолога «Кабинета» Виктора Малина, Капитан писал этот манифест долго и тщательно, неоднократно его переделывая.
«В искусстве должен быть жесткий тоталитарный диктат, — излагал свои взгляды Курёхин. — Затем — проекция искусства на политику — и строится новое тоталитарное государство. Достаточно целенаправленной деятельности нескольких людей, и всё можно будет так расшатать, что уже ничего потом не собрать будет. Сейчас политика влияет на культуру, но если установить в культуре жесткий тоталитарный режим, то постепенно она сумеет направлять политику».
Спустя два десятка лет во время круглых столов порой вспыхивает полемика, участники которой считают, что альянс Капитана с НБП был «радикальной художественной провокацией» и чуть ли не перфомансом. Что это был его очередной глобальный хэппенинг, по сути ничем не отличающийся от «Ленин — гриб». Мол, цинику и провокатору Курёхину было абсолютно всё равно, кого выводить на сцену: лошадей, коров или Дугина с Лимоновым.
Я убежден, что это не так. Можно только предполагать, что бесило тогда Капитана. Во всей этой «истории с НБП» Курёхин действовал без всякой фальши, стеба и макияжа. Не шутник, а настоящий патриот своей страны. Человек, который надеялся, что в российской истории настанут другие времена, когда из условной Сибири нагрянут люди типа Емельяна Пугачева и народ перестанет быть инертным. «Курёхин все делал на полном серьезе, — вспоминал в интервью журналу «Контркультура» Егор Летов. — Курёхин вообще под конец очень странным стал. От него такая злость шла!»
Увлечение Капитана национал-большевистскими идеями, возможно, стало защитной реакцией против тотальной русской зимы и общественного храпа. Он пошел напролом. Вначале сублимировал агрессию в форму авангардного искусства, а в 1990-е попытался вывернуть ее наизнанку.