Было очень много встреч и в моем, и в его доме, разговоров об общих теперь литературных заботах… Но о чем бы мы ни говорили; а заканчивали неизменно одним и тем же — воспоминаниями о родине. Вспоминали давние и недавние поездки, строили планы: «В это лето обязательно поедем! Вместе! Возьмем, конечно, и жен, если ничто не помешает…»
Но вот приближался назначенный срок.
— Сережа, ты не забыл? — начинал я беспокоить его и при встречах, и по телефону.
— Поеду, Серега, а как же… Мне надо… Я должен съездить! Ведь я же давно ничего не пишу. А Белозерск — сам знаешь, что такое для нас Белозерск…
— Ну, смотри… — сомневался я.
— Да я тебе говорю — поеду! Мне же книжку надо сдавать. Съезжу — стишки пойдут, я уверен в этом!
Эти и подобные этим слова я слышал от него не раз и привожу их почти дословно для того, чтобы показать, как много значила для него даже и в последние годы встреча с родиной, с Белозерском — «тихой районной столицей».
Но… у летних месяцев была своя жизненная логика.
Летом Сергей всю семью — и внука Степу, и маму, и больного тестя — всех собирал на подмосковной «казенной» дачке. Многочисленные заботы, связанные с переездом на дачу, сваливались, конечно, на него: он должен был взять напрокат холодильник, закупить продуктов, напилить и наколоть дров (ночами на даче было холодно), достать необходимые лекарства, вызвать врача, а то и «скорую помощь»…
И это все при тех сложных и хлопотливых обязанностях, которые накладывала на него должность «рабочего» секретаря правления Союза писателей РСФСР.
— Сережа! — кричал я ему, бывало, по телефону. — Неделя остается до отъезда. Я заказываю билеты. Как ты? Поедешь?
— Не получается у меня, к сожалению… — глухо, с большой грустью в голосе отвечал он. — У Степки опять воспаление легких, уколы делают… Да и старики… сам знаешь… — И вдруг, как утопающий за соломинку: — Ты на сколько едешь туда? На месяц? Ну, тогда все в порядке! Тогда я подскачу… Ведь мне же надо… Просто по улочкам Белозерска пройтись, хотя бы…
— А что сказать белозерам? Ведь я же написал в райком, что вместе приедем…
— Понимаю, Серега… Неудобно, конечно, но… Извинись, пожалуйста, за меня.
Так же вот было все и в роковом, 1977 году. Мы с женой уехали в Белозерье около середины июля, он остался в Москве. Остался, но сказал, что если «наши ребята» подъедут («нашими ребятами» он называл сына и невестку), то они с женой тут же примчатся в Белозерск, хотя бы на недельку, ну и, конечно, заглянут в нашу деревню.
И они действительно примчались и заглянули к нам… Но прежде был телефонный звонок из Белозерска. Догадываясь, что это он, я почти бежал до почты, радовался: «Сбываются-таки наши мечты посидеть с удочками на зорьке, поколдовать над свежей ушицей, наконец, просто полюбоваться озером, лесом, полями, стогами на лугах — всем, что живет в нас с детства и чего нам так не хватает в городе…»
— Здорово, Серега! — почти прокричал он, едва я произнес первое слово. Сколько радости, нет, даже ликования было в его голосе — будто не в Белозерск он прилетел, а только что высадился на Луне. — А я у Вани Бузина сижу. Да, и Вела тоже… Какой рыбник у нас на столе, ты бы знал! Ваня таким судачищем расстарался!
Иван Игнатьевич Бузин — второй секретарь райкома КПСС, наш земляк, друг детства. Так случилось, что и в 1944 году, когда Сережа, обожженный, недолечившийся в госпитале, вернулся в Белозерск, первым из оставшихся в живых сверстников, встретившихся ему тогда и пригревших его, был тоже он — Иван Бузин. С ним же Сережа рыбачил на Белом озере 9 мая 1945 года, когда, сумасшедше крича, какой-то рыбак известил их о Победе, и этот долгожданный и великий миг Сережа запечатлел потом в стихотворении «9 мая 1945 года».
— Серега, завтра мы будем у тебя! — все с тем же ликованием сообщил он. — Готовь лодку и удочки!
И действительно, назавтра утром они приехали, да не одни, а вместе с Бузиными и даже Прилежаевыми — Юрием Александровичем, первым секретарем райкома, и его супругой Александрой Георгиевной.
Умел Орлов поднять, расшевелить людей, всколыхнуть в них бродяжное и кочевое, повести за собой, когда у него выпадала такая возможность. Трудно было не поддаться его «агитации», не откликнуться на его зов. Простой, как сама жизнь, веселый, остроумный, живой и в то же время мягкий, предупредительный, одним словом, на редкость обаятельный, он быстро и надолго завоевывал себе друзей и так же быстро и надолго привязывался к ним сам. Одиночества он не терпел. Искреннюю дружбу мужскую ценил превыше всего!
Была первая наша общая рыбацкая уха. Было шумное и веселое застолье.
Под вечер Прилежаевы и Бузины уехали. Сережа с Виолеттой Степановной остались.
Утром следующего дня все было словно по заказу: туман над озером, тихая вода и бешеная пляска поплавков, закинутых с лодки в сторону травы. У Сережи — трехколенное бамбуковое удилище, на нашем озере такие, пожалуй, и не нужны, рыба берет и возле самой лодки… Но это, в основном, окуни и сорожки. А ему хочется поймать леща или подлещика хотя бы. Он таскает окуней на короткое удилище, а на длинное все поглядывает, все поправляет его… И, наконец, упрямство его вознаграждено: на «трехколенное» он выуживает хорошего подлещика, а через некоторое время и другого… Ликует, но сдержанно, солидно — дескать, не впервой! — а сквозь эту солидность явственно проглядывает мальчишеский задор Гуньки Шарова, которого я знал в школьные годы.
Два дня и две ночи прожили они в нашем доме на берегу озера. Всего два дня. Сережа спешил. Спешил потому, что очень хотел побывать еще и в Мегре, и в той, старой, которая уже около двадцати лет покоилась под водой (незатопленным стоял только белый, полуразвалившийся кирпичный дом, в котором когда-то довелось жить и ему, и мне), и в новой, переехавшей на десяток километров вверх по реке Мегре.
Звал он в эту поездку и меня, говорил, что будет очень интересно, что к нам присоединится и Боря Пидемский[1] («Я ему звонил — завтра он прилетит из Ленинграда»), но я не поехал. Не поехал, потому что ждал «своих ребят» и еще кого-то из родственников. Не поехал… И очень жалею теперь об этом… Но разве мог я знать, что звал он меня в последнюю поездку, что через два месяца его не станет…
А поездка в Мегру и в самом деле была очень интересной и волнующей. Катер, на котором они плыли, бросил якорь по просьбе Сережи и над старой Мегрой. Он захотел высадиться хотя бы на несколько минут возле белого дома, Борис Пидемский последовал за ним. По его рассказу, Сережа похлопал ладошкой по стене дома, сказал: «Стоишь, старик!..» А Борис Михайлович, озоруя, поднял обломок кирпича, вывалившегося из стены, и крупными буквами стал царапать: «Этот дом Сергея Ор…»
Поэт, поняв его намерение, закричал, протестуя: «Не надо, Боря… Неудобно!»
Не терпел никакой похвальбы. Таким был в детстве. Таким остался на всю жизнь.
О том, что и как было в новой Мегре, Сережа рассказывал уже сам при нашей встрече в Москве:
— Красиво стоит село… И все-таки прежнему не чета. Все есть вроде бы: и река, и рыба — подлещиков удили прямо с борта катера, — но нет у села прошлого, нет истории… И будущее его, оказывается, тоже неясно и смутно. Новая Мегра живет лесом, а лес кончается… Вырубили! Кончится, наверное, на этом и село.
Вспоминаю теперь лето 1977 года и думаю: не знал, конечно, Сережа об этом, но вышло так, что он приезжал свидеться с родиной последний раз и проститься с нею… Навсегда.
И. БУЗИН,бывший секретарь Белозерского РК КПССВ родном Белозерье
Нелегко вспоминать тот октябрьский день 1977 года, когда в наш городок пришло печальное известие о безвременной смерти дорогого для нас и любимого нами земляка, друга и товарища, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького, поэта-фронтовика Сергея Сергеевича Орлова.
Вся его жизнь, творческая биография во многом была связана с Вологодчиной, нашим древним краем. Он глубоко и неизменно любил Белозерск и Вологду, лесные и озерные раздолья, старину и новизну родных и заветных мест, своих земляков, неутомимых тружеников, писал об этом в своих книгах вдохновенно и сердечно. Корни его таланта, поэтического дарования неразрывно связаны с его родной землей, щедро питавшей его мужественную, светлую поэзию.
Совсем недавно, в июле 1977 года, мы были счастливы вновь принимать Сергея Сергеевича в Белозерске. Эта, его последняя, встреча с земляками была задушевной и теплой. Сергей любил приезжать в Белозерье, хотя это удавалось ему и не часто в связи с ответственной работой в правлении Союза писателей РСФСР. И в этот раз мы встретили его в аэропорту, радостного и возбужденного встречей с родным краем. Вместе с ним была и его жена Виолетта Степановна.
Разместившись в гостинице, они сразу же пришли ко мне на квартиру. Сережа шутливо спросил:
— А рыбником угощать будешь? — Он с детства любил пироги с судаком.
Я ответил:
— Ну а как же в такой день без рыбника.
Ел он с большим удовольствием, за обедом шутил, интересовался, что нового в Белозерске, как идут дела в районе. Хотел было закурить, но, немного задумавшись, сказал:
— Бросил курить, но тянет дурная привычка. — Достал папиросу, помял ее, поднес к носу и, глубоко вдохнул, добавил: — Весной чувствовал себя неважно, вынужден был отказаться от поездки в Эстонию, где проводилась декада литературы РСФСР. Врачи рекомендуют принимать медикаменты. — И вынул из кармана таблетки.
Затем долго и интересно рассказывал о Москве, о своих поездках по стране и за рубеж, о том, как живет и работает. Потом совсем неожиданно обмолвился, что думает о выходе на пенсию, так как службу с литературной деятельностью становится совмещать все сложнее.
— Готовлю выпуск собрания сочинений в трех томах. Как только оно выйдет, думаю построить домик в самом Белозерске или в другом хорошем месте района и тогда каждое лето буду приезжать к вам и писать стихи. Как ты смотришь на это?