Летом 1955 года Королев начал испытания модернизированного варианта ракеты Р-5. Она имела индекс «М» (Р-5М), более совершенную, а стало быть, и точную систему управления. До января 1956-го было произведено двадцать восемь пусков. Из двадцати восьми ракет одна взорвалась на активном участке полета, было несколько недолетов, дважды фиксировалось отклонение от расчетной траектории.
По установившимся стандартам такой результат вполне можно было считать зачетным, но Королев и Павлов осторожничали. На 11 января назначили контрольный пуск. Он прошел без замечаний. Настроение у Павлова и его коллег было приподнятым. Иначе выглядел Королев.
— Не только физики-ядерщики решают сложные задачи, — начал философски. — Есть свои задачники для испытателей. В этих описаниях подробно разбираются различные «критические» ситуации, «бобы»… Можно выучить эти книги наизусть, а жизнь все равно подбросит задачу без ответа. Нам, уважаемый Александр Павлович, нужны не эмоции, а конкретные результаты. К ним и стремимся…
— Что же, это, пожалуй, так, — согласился Павлов. — Но в Москву-то доложим?
Королев хмыкнул:
— Если у вас нет сомнений, доложим.
Час испытаний ракетно-ядерного оружия, полномасштабных и без условностей, приближался.
В середине января Королева срочно вызвали в Москву. Всего один день был у него для подготовки к встрече высоких гостей. 17-го числа ОКБ-1 посетили члены Политбюро ЦК КПСС во главе с Н. С. Хрущевым, которые подробнейшим образом знакомились с работами по созданию стратегической ракеты Р-5М, подготовленной к заключительному этапу летных испытаний, и Р-7, существовавшей пока только в проекте и макете. После многочасового ознакомления высоких гостей со сданными на вооружение и перспективными боевыми ракетными комплексами, увидев, что Никите Сергеевичу Хрущеву все очень понравилось, Королев понял, что самое время решить вопрос и о мирном космическом использовании ракеты Р-7. Подведя руководство страны к макету возможного спутника, он рассказал о мечте человечества вырваться на космические просторы, о замыслах Циолковского и о том, что ракета Р-7 сможет наконец реализовать эти мечты.
Королев говорил о планах американцев и преимуществах нашего проекта. Хрущеву очень понравилась идея «утереть нос американцам», но его беспокоило, не приведет ли погоня за престижем к задержке в создании межконтинентального оружия. Д. Ф. Устинов и военные дипломатично промолчали, а Королев уверенно сказал, что решение главной задачи от этого только ускорится. После некоторого размышления Хрущев доброжелательно сказал: «Если главная задача не пострадает, действуйте».
В начале февраля в Капустин Яр прибыла Госкомиссия. Возглавлял ее генерал П. М. Зернов — первый начальник атомного КБ-11 (Арзамас-16). Вместе с ним прилетели и другие «отцы» атомной бомбы. Старшим от гражданских был Д. Ф. Устинов, от военных — маршал М. И. Неделин. В комиссию входили также шестеро главных конструкторов «пятерки»: С. П. Королев, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов, М. С. Рязанский и В. П. Бармин. И, как положено, — начальник полигона В. И. Вознюк.
За несколько дней до старта на полигон прилетел маршал Г. К. Жуков, поинтересовался ходом дел и убыл в Москву. После его отлета группа главных конструкторов обратилась к Зернову с просьбой показать им ядерное устройство. По положению о Госкомиссии, каждый из ее членов, подписывающий акт испытаний, должен знать устройство и характеристики «изделия».
Естественная, в общем-то, ситуация, рассказывал член комиссии из КБ-11 будущий генерал и академик Е. А. Негин. Но пришлось звонить в Москву, получать разрешение. Все, что предстало взору ракетчиков, перечеркивало их представление об атомной бомбе. В ярко освещенной экранированной комнате на специальной подставке лежало нечто блестящее и шарообразное, не сказать, что очень большое, но все-таки…
Все предстартовые дни Королев не уходил из монтажно-испытательного корпуса, где готовили ракету. Его не оставляло давящее чувство напряженности, тревоги, боязни что-то упустить. «Пятерку» вывезли на старт, установили, прошла заправка — все по графику. Неожиданно Зернов отменил пуск: «Перенесем на день или два». Первая мысль Королева: что-то с ядерным зарядом. Он совсем извелся, потерял сон, ходил сумрачный, злой. К счастью, все оказалось проще: в районе атомного полигона резко ухудшилась погода.
Главным днем стало 20 февраля. В бункер спустились Королев, Павлов и Пилюгин. Стартовую команду возглавлял Л. А. Воскресенский — заместитель Королева по испытаниям. Он занял место у перископа и отдавал команды.
…Двигатели выходили на режим, и грохот усиливался. В подземелье он отдавался вибрацией и дребезжанием. Потом звук стал утихать. «Ушла», — подтвердил Воскресенский, не отрываясь от окуляров. Гул оборвался так же неожиданно, как и начался. Наступила тишина. Тягучая, напряженная. Королев впился глазами в телефонные аппараты на операторском столе. Они молчали.
«Баллистики очень боялись, что ракета отклонится от заданной траектории, — рассказывал лауреат Государственной премии профессор Р. Ф. Аппазов. — Такое случалось… Чтобы своевременно подорвать ракету, создали специальную систему с наземным пунктом ПАПР (пункт аварийного подрыва ракеты). Он находился в нескольких километрах от старта, строго по створу, то есть в плоскости движения ракеты. Там был установлен кинотеодолит. Надо было отслеживать полет и при опасных отклонениях вправо или влево нажать кнопку… Измерительное средство несовершенно, смотришь, а в уме держишь контрольные цифры и считаешь. На ПАПР стоял телефон, который был соединен с бункером. В случае чего надо было передать закодированное слово «Айвенго», Воскресенский по этому сигналу должен был нажать кнопку. А мы — в дежурный газик и удирать. В тот день все обошлось…»
В бункере по-прежнему было тихо. Только по внутренней связи приглушенно звучали данные телеметрии.
Королев сидел неподвижно. «Айвенго» молчит, значит… Он прикрыл ладонями глаза и считал про себя, просто так, чтобы отвлечься. Зуммер телефонного аппарата заставил вздрогнуть. Королев схватил трубку и прижал к уху.
— Наблюдаем «Байкал», — прохрипел далекий голос. — Повторяю: наблюдаем «Байкал».
Это тоже был условный шифр. Он означал, что ракета достигла полигона и взрыв произошел над заданной точкой.
Королев не сразу решился отнять ладони от лица. Даже издали, в тусклом свете полуосвещенного бункера, Павлов и Пилюгин могли видеть, что его бьет дрожь. Обморочная слабость нахлынула на него, и он в который уже раз за эти предпусковые дни ощутил, какими страшными последствиями, могли обернуться испытания ракеты с ядерным зарядом. Он все еще сидел неподвижно, когда прозвучал громкий, полный торжества голос:
— Сергей Павлович, все нормально!
Королев не ответил, опустил руки. Обвел тяжелым взглядом стоящих рядом:
— Жарко здесь, откройте двери… Кажется, все получилось…
Небо было холодным и прозрачным. Снег искрился и слепил глаза, громко хрустел под ногами, как будто сердился на людей. Несмотря на мороз, обжигающий лицо, в этот ранний час на далеком приволжском полигоне царило оживление. Так бывает всегда после успешного пуска. На этот раз произошло нечто большее. Правда, знали о нем немногие.
В ноябре 1957-го, на военном параде в честь очередной годовщины Октября, по Красной площади проследовали несколько ракет удлиненной формы с остроконечными головными обтекателями.
Присутствовавшие на параде военные атташе в тот вечер передали шифровки: «У русских новые ракеты».
Это везли секретные Р-5М, принятые на вооружение.
Да, так это было…
КАК РОЖАЛСЯ КОСМОДРОМ
Полигон Капустин Яр для отработки баллистических ракет дальнего действия не годился. Расстояние между стартом и местом падения головной части ракеты должно быть не менее семи — восьми тысяч километров. А сама трасса полета должна проходить так, чтобы не «задеть» большие населенные пункты, промышленные центры и в случае аварийного выключения двигателей не принести больших бед.
Для выбора места дислокации нового полигона была образована Государственная комиссия под председательством генерала В. И. Вознюка, возглавлявшего Капустин Яр. После прикидок, поездок на места было предложено три варианта. Первый — район Перми. Запуски предполагалось производить в восточном направлении через Чукотку. Второй — район Дагестана. И третий — полупустыня Казахстана неподалеку от станции Тюратам, на берегу Сырдарьи.
Первые два варианта отпали сразу. Трасса через Чукотку была недостаточной по дальности: 6000 километров. В Дагестане не было благоприятных условий для размещения пунктов радиоуправления, на чем настаивал М. С. Рязанский. Не выдержал строгих обсуждений и появившийся позже вариант Мордовии. После долгих споров, рекогносцировочных полетов по трассе и выездов на место остановились на Казахстане.
…Начальник станции Тюратам Анатолий Лебедев держал в руках странную телеграмму и никак не мог понять, кто ее подписал. Текст гласил: «12 января проследует литерный, два последних вагона отцепить, поставить в тупик». Поезда останавливаются на маленькой станции всего на две минуты, маневровых паровозов здесь отродясь не было. Как отцепить, чем толкать?
Литерный прибыл точно по расписанию. Гудок паровоза предупредил об остановке. Заскрежетали тормоза, и тяжелый состав замер. Две теплушки отцепили в считанные секунды — помогли молодые ребята, мигом выскочившие из вагонов. Они же, поднапрягшись, столкнули их в тупичок. Руководил ими Игорь Николаевич Денежкин, инженер-строитель. Так он представился начальнику станции.
— А что строить-то будете? — не удержался от вопроса Лебедев.
— Как что? — рассмеялся Денежкин. — Стадион!
— Стадион? — скривил губы станционный начальник и почесал затылок. — Кто играть-то будет? У нас всего мазанок пять или шесть