И еще. «Изделие 8К71», получившее обозначение Р-7, стартовало с Байконура в 22 часа 28 минут 34 секунды по московскому времени. Примерно 530–540 секунд потребовалось ракете, чтобы набрать космическую скорость и вывести спутник на орбиту. Сообщение с наземных станций слежения о приеме сигналов с борта «космического объекта» тоже было получено без задержки.
5 октября в 16 часов 31 минуту спутник прошел над Вашингтоном. Диктор американской телекомпании «Эн-би-си» не упустил случая высказать сомнение: «Не допущена ли ошибка при переводе сообщения ТАСС? Может быть, спутник весит не 83,6 килограмма, а 8,36?» Но ошибки не было. (Напомню, первый американский спутник, стартовавший в начале 1958 года, весил 4,8 килограмма.)
Издатели еженедельника «Ньюсуик», очередной номер которого уже находился в производстве, остановили печатные машины и задержали все 1 309 900 экземпляров выпуска для срочной замены обложки и помещения комментариев сенсации века.
Триумф? Победа? Да! Мир восторженно говорил о ней на всех языках. Она радовала и восхищала. Но была и иная реакция: ворчливая, злобная. И это тоже естественно. Ведь те, иные, понимали, что для такого дерзновенного шага нужны были не только размах строек, рев турбин, грохот прокатных станов. Нужны были энергия, ум и талант народа, нужна была смелая поступь науки. Только этот сплав мог разорвать любые цепи, даже такие, как цепи земного тяготения.
«Русские впереди!», «Сенсация века», «Новая эра в науке», «Советы продолжают удивлять» — кричали огромными заголовками первые страницы газет и обложки журналов. Через день после запуска, задумчиво расхаживая по своему кабинету в госдепартаменте, небезызвестный Джон Фостер Даллес, бывший в то время государственным секретарем США, обратился к газетному магнату Херсту: «Билл, почему твои газеты подняли такой шум вокруг этого куска железа в небе?» На этот раз он услышал от Херста соответствующее истине объяснение: «Этот кусок железа изменил жизнь людей на многие века вперед». «Потребовалась наверное, ракета-кит, чтобы поднять в космос почти сто килограммов?» — спросил Даллес. «Похоже», — ответил Херст.
Английский ученый К. Гэтланд, часто выступающий в качестве военного эксперта, признал: «Созданная в Советском Союзе межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 (SS-66, «Sapwood» — по классификации НАТО) имела большую начальную массу и оказалась весьма перспективной как ракета-носитель. Первая межконтинентальная баллистическая ракета США М-65 «Атлас» была меньшей по размерам, начальной массе и менее эффективной как носитель, чем ракета Р-7».
Страсти вокруг первой рукотворной «луны» продолжали бушевать. Вскоре после возвращения в Москву Королева пригласили в ЦК: «Никита Сергеевич ждет вас завтра в 10.00». Хрущев принял главного конструктора в добром расположении духа. Начитавшись правительственных вестников ТАСС и сводок радиоперехватов с восторгами по поводу «русского спутника», он был оживлен, с откровенным любопытством разглядывал Королева, словно видел в первый раз.
— Когда вы, Сергей Павлович, писали нам свои соображения о спутнике, признаюсь, мы вам не верили. Думали: фантазирует Королев, увлекается, хвастает своими возможностями. Так думали. А вот теперь вы нам доказали. И не только нам, всему миру доказали… Это хорошо, очень хорошо…
Глаза у Хрущева блестели. Королев чувствовал, что он что-то недоговаривает. Но томить Никита Сергеевич не стал:
— Близится годовщина Октября, Сергей Павлович, круглая дата, сорок лет Советской власти. Хотелось бы, чтобы наши конструкторы сделали подарок народу к этому празднику. Как вы смотрите?
Королев не успел ответить, как присутствующий на встрече Анастас Иванович Микоян уточнил:
— Например, спутник, который мог бы вместо коротких сигналов передать из космоса пролетарский гимн «Интернационал». Это тоже произвело бы впечатление.
— Ну что ты со своим «Интернационалом»! — одернул его Хрущев. — Спутник не шарманка какая-нибудь. Вон куранты кремлевские никак починить не можем, а ты «Интернационал» из космоса.
— Да, из космоса, — не отступал Микоян. — Пусть все слышат.
— А если запустить спутник с живым существом, с собакой, например? — предложил Королев. — На ракетах мы их уже поднимали, а теперь пошлем в облет Земли.
Хрущеву идея понравилась.
— Это здорово! — встрепенулся он. — А что? Очень даже здорово! Представляешь, Анастас, собака летает в космосе, а? Товарищ Королев хорошо придумал. Но сделать это надо обязательно к празднику. Договорились, Сергей Павлович?
— Постараемся, Никита Сергеевич.
— Что значит — постараемся? — Хрущев завелся и напирал. — Договорились же! Просите все, что требуется, поможем, обеспечим, но только собачку вашу надо обязательно запустить к празднику.
Королев понял, что его «прикупили» и отступить не дадут. Знал он и другое: сделать такой спутник, провести испытания и запустить за месяц — невозможно. Даже если все его КБ будет этот месяц работать круглосуточно.
— Задача очень сложная, а времени у нас мало, — начал было готовить отступную, хотя его никто не тянул за язык, сам напросился с собачкой. — Но мы приложим все усилия.
— Приложите, Сергей Павлович, важную политическую задачу вам поручаем, от имени всего ЦК.
Прощание было радушным, на обещания помощи Хрущев не скупился, но уезжал Королев с тревогой на сердце.
К празднику в космос запустили Лайку. Собачий род был прославлен, но и решение инженерной проблемы выглядело блестяще.
ЛУННЫЕ СНЫ
Штурм Луны…
Есть даты и события, память о которых вызывает в человеческой душе одновременно и великую гордость, и великую боль. Таковы и эти — трагические и ослепительно яркие страницы нашей отечественной и общечеловеческой истории. Речь — о лунной эпопее, начавшейся вскоре после запуска первого спутника. Впрочем, нет, еще задолго до памятной осени 1957-го.
Уже в 1954 году, в самом начале работ над первой межконтинентальной баллистической ракетой, Королев представлял ее потенциальные возможности. Его просьба к своему первому заместителю К. Д. Бушуеву показалась тому несколько странной. Тогда странной.
— Константин Давыдович, распорядитесь, чтобы баллистики просчитали, в какие сроки наиболее целесообразно выводить аппараты на межконтинентальные трассы — к Луне, Венере, Марсу…
Бушуев пожал плечами, но не возражал:
— Распоряжусь, Сергей Павлович.
— А почему вы меня не спрашиваете, для чего это нужно?
— Полагаю, что вы решаете какую-то задачу из области небесной механики и вам нужны эти данные.
— Не до задачек мне сейчас, но вы почти угадали, Константин Давыдович. У ракетно-космической техники есть дали близкие и дали вечные. Я уже говорил об этом, повторю: это надо заметить вовремя. Близкие представить конкретными делами, а вечные — близкими, злободневными, прочувствовать их взаимопроникновение. Вот этим я и намерен заняться…
Через два дня Бушуев принес Королеву график с благоприятными окнами стартов к Луне, Марсу и Венере. Несколько минут Сергей Павлович внимательно изучал картину, представленную баллистиками:
— Хорошо бы пройтись по всему этому графику, и пройтись первыми.
Бушуев промолчал.
— Константин Давыдович, успешное построение реактивного прибора представляет громадные трудности и требует многолетней предварительной работы, теоретических и практических исследований… Это Циолковский сказал. Мудрый Циолковский. А вы принесли мне первое теоретическое исследование.
Оба рассмеялись. Потом в течение часа обсуждали текущие дела ОКБ. Когда Бушуев уходил, Королев сказал:
— А график я оставлю у себя, пусть полежит…
Текучка заедала, все новые заботы ложились на плечи главного конструктора. Королев умел переходить границы своих возможностей, но усталость накапливалась, а сердце покалывало все чаще.
Очередное совещание затягивалось. Королев был заинтересован в том, чтобы выслушать все «за» и «против», и потому не торопил выступающих. Дверь приоткрылась. Поймав вопрошающий взгляд секретарши, Сергей Павлович резко повел головой, что означало: прошу не мешать. Дверь не закрылась, и он повторил это вслух, не скрывая своего недовольства. «К вам Роберт Людовигович приехал», — услышал в ответ.
Королев тут же прервал совещание и поднялся навстречу гостю. Не все знали приехавшего. Многие не скрывали любопытства и удивления: что за «птица», которую так радушно встречает Главный?
— Представляю вам товарища Бартини, — начал Королев. — Талантливый авиационный конструктор, замечательный человек, легендарной судьбы, коммунист из Италии… Мой давний друг…
Когда они остались вдвоем, Бартини смущенно сказал:
— Понимаю, что помешал, но иного выхода у меня нет. И времени тоже нет. Годы уходят, Сергей.
Королев не принял извинения. У Бартини всегда находилось время для инженера Королева, когда он, Бартини, работал в ОПО-3 — опытном проектном отделе, да и потом тоже. Они встретились в «туполевской шараге» в 1940-м, где оба были зэками.
— Милый и уважаемый, Роберт Людовигович, я весь внимание.
— Я боюсь ошибиться, боюсь оказаться дряблым, старым, ненужным нынешнему времени новых идей и стремлений, но треугольное крыло с переменной по размаху стреловидностью, с особой «круткой» обещает многое. Вот посмотри. В теории уверен, но нужен эксперимент. — Он вздохнул: — Все отмахиваются.
Бартини был из тех, кто мыслил смело и оригинально, авиацию любил безмерно, но никогда не действовал нахрапом, отпихивая и унижая других. Королев слушал внимательно, делая пометки на листе бумаги.
— Отличная идея, поможем. И без ущерба для наших ракетно-космических дел. — Королев позвал секретаршу и попросил пригласить к нему нескольких ведущих инженеров. — Жаль, что нет времени на воспоминания, Роберт Людовигович. Но, поверьте, ничто не забыто: ни тридцатые годы, ни война, ни наши общие беды. И как делали совсем другое крыло, тоже помню…