сстоянии 197 000 километров от Марса, однако получить какую-либо информацию не удалось.
Последнюю станцию этой серии, оснащенную спускаемым аппаратом, запустили 4 ноября. Этот эксперимент тоже не принес удачи. После тщательного разбора причин, строгих претензий к смежникам Королев приступил к работе над станцией следующего поколения, получившей обозначение ЗМВ. Разрываться на множество «тем», которые вело в те годы ОКБ-1 и, естественно, его главный конструктор, становилось все труднее. Королев постепенно стал создавать филиалы, передавать отдельные проекты и программы в другие конструкторские и производственные организации.
«Первый блин комом», — успокаивал Главный конструктор своих сподвижников, понимая, что стоит такой «блин» очень дорого. И все-таки резервные возможности изначальной конструкции оказались велики. Мы смогли «дотянуться» и до Марса, и до Венеры.
Случались и курьезы. Готовился запуск межпланетной станции. В МИКе стоял готовых аппарат, который предстояло «упрятать» под головной обтекатель. Шли последние проверки, когда вдруг выяснилось, что по полезному грузу перебор. Королев сразу понял всю сложность ситуации. Человек редкого таланта, неисчерпаемой энергии, фантастической одержимости и несгибаемой воли, он шел на риск, когда вера в успех была выше сомнений. Но тут складывалась иная ситуация. Первое, с чего начал, — затребовал чертежи и перечень всех приборов. «Резать по живому» не получилось, тогда собрал техсовет, чтобы решить, что можно безболезненно снять. Безболезненно тоже не получилось. Каждая фирма, каждая группа ученых отстаивала свои интересы, мотивируя важность предстоящих исследований и убеждая главного конструктора, что только их аппаратура способна решить важнейшую задачу.
Королев слушал молча, насупившись, недовольно передергивая плечами. Все напряженно ожидали высочайшего решения, понимая, что оно будет окончательным и уже ничто не переубедит главного конструктора. Взгляд Королева остановился на одном из приборов: «Какова основная задача, в чем необходимость?» Ответ, казалось бы, снимал все сомнения: «Мы получим объективные данные о том, есть ли жизнь на планете». Королев размышлял недолго.
— Прибор снять, погрузить на «гази» и отвезти в степь, километров за десять. Отладить по полной программе и обеспечить прием телеметрии. Послушаем, что он передаст, и тогда решим…
Так и сделали. А через какое-то время заработал передатчик, сообщив ошеломляющую весть: на Земле жизни нет!
Судьба лишнего груза была решена, но Королев еще долго язвил, порой даже в стихах, по поводу случившегося:
Чтоб ответить на вопрос,
Я послал Земле запрос.
Вскоре мне пришел ответ:
«Не волнуйтесь — жизни нет!..»
Лес рубят — щепки летят… События «наверху», в руководящих кругах страны, как правило, сказывались и на судьбе космических конструкторских коллективов. Не стал исключением и октябрьский пленум ЦК, сместивший в 1964 году Н. С. Хрущева. На следующий день после пленума Королев переда «инопланетную тематику» ОКБ машиностроительному заводу имени С. А. Лавочкина. Решение это объясняют двояко: одни утверждают, что Королев давно вынашивал идею о передаче части проектов в другие организации, чтобы все силы своего КБ направить на решение задач по созданию пилотируемых космических аппаратов. Другие отстаивают иную версию: пилотируемые старты приносили предприятию Королева успех за спехом, а вот автоматические аппараты для посадки на Луну — одни только огорчения: шесть пусков были аварийными, причем большинство из них в результате ошибок при управлении.
В какой-то мере правы и те и другие. Но сам Королев не принимал скоропалительных решений и то, что он считал своим, кровным, никогда не бросал, не передоверял тому, в ком сомневался. Преемником должен был стать Георгий Николаевич Бабакин, которого Королев знал с 1949 года. Сдержанный в суждениях, но твердый в своей позиции инженер приглянулся ему на одном из технических советов в НИИ-88, где рассматривался проект ракеты «112» и системы наведения ее на цель.
Разработал эту систему Бабакин с группой специалистов Института автоматики. Вскоре после этого последовал перевод Бабакина в Подлипки, в НИИ-88. В пользу Георгия Николаевича говорил и тот факт, что он принимал участие в разработке систем управления для зенитных ракетных комплексов в проектах «Буря» и «Даль», которыми руководил конструктор Лавочкин. Кроме того, Бабакина знал академик М. В. Келдыш, принимавший участие в разработке системы «Буря» и помогавший Королеву в решении теоретических вопросов и составлении научной программы исследований Луны, Венеры и Марса.
Но и в этом своем решении Королев был «скуп»: Бабакину он передал две темы — Е6 (аппарат для мягкой посадки на Луну) и В67 (аппарат для входа в атмосферу и мягкой посадки на Венеру). Официальное утверждение Бабакина в должности главного конструктора состоялось 2 марта 1965 года, но и до этого срока и после Королев сохранил за собой право консультанта.
Он часто встречался с Бабакиным, их беседы были долгими, касались разных проблем. Для «лавочкинцев», даже при огромнейшем опыте в создании авиационных и ракетных систем, многие аспекты создания космических аппаратов были в диковинку: небесная механика со своей спецификой; работа аппарата в условиях невесомости и вакуума; своеобразие тепловых процессов; отсутствие достоверных моделей Луны и Венеры. На такие встречи Королев непременно брал с собой нужных специалистов. В отличие от иных руководителей, он любил показывать своих помощников. Их знали в самых «верхах». Тем самым Сергей Павлович экономил время — на совещания порой вызывали их, а он использовал освободившиеся часы для работы в КБ. Он выдвигал думающих и инициативных, у него и в мыслях не было бояться за свой авторитет.
На встречах с «бабакинцами» разворачивалась дискуссия. «Королевцы» вроде бы вели споры между собой, обсуждая то одну проблему, то другую. Бабакин слушал и зачастую ловил на себе испытующие взгляды коллег из знаменитой фирмы. Кто ты, наш новый товарищ, каков твой конструкторский и инженерный уровень, что у тебя за душой, с каким человеческим багажом берешься за новое дело? Бабакин и его окружение чувствовали — к ним присматриваются, оценивают со всех сторон. И вот тут происходило самое интересное. Другие на месте новичков старались бы со всеми подружиться, побольше спрашивать, просить помощи (уже в самом «Помогите, пожалуйста» заложено отношение новичков к «зубрам»: я не заносчив и не упрям, признаю ваше превосходство). Невелика мудрость, но она гарантирует относительно спокойное вхождение в круг новых дел.
Сию мудрость Бабакин ведал, но не слишком ей следовал. Он расспрашивал Королева и советовался, когда в этом возникала необходимость, однако не задавал ни одного лишнего вопроса. Таким он был по натуре, таким хотел оставаться всю жизнь, ни под кого не подстраиваясь, ни перед кем не заискивая.
Королев сразу заметил эту черту характера своего преемника. Подумал: «Своенравен, горд. Наверное, к тому же и упрям». А потом ухмыльнулся про себя: «Разве и ты не такой, Сергей? Поладим…» Вскоре до него дошли слухи, что в бабакинском КБ «ропщут», не все ведущие инженеры охотно берутся за новую работу, высказывают сомнения в правомерности передачи им не свойственной для коллектива тематики, счтают нецелесообразным «идти в ученики» и многое начинать с нуля. У самого же Григория Николаевича сомнений «брать не брать» не было, и некоторых своих сотрудников он «принудительно» обязал заниматься соответствующими проблемами. А они были, и много. При проектировании системы посадки лунной станции были две взаимоисключающие модели поверхности Луны — обычная твердая поверхность и толстенный слой пыли, в котором можно «утонуть». Не все было ясно и с Венерой. Давление на поверхности планеты считалось равным примерно 25 атмосферам, а освещенность предполагалась крайне низкой, что-то вроде земных глубоких сумерек.
Королеву «лунная пыль» тоже не давала покоя. Он запрашивал ленинградский Институт теоретической и прикладной астрономии, Главную астрономическую обсерваторию, Астросовет… Ответ был неопределенным: одни считали так, другие этак. Потом нашелся один молодой кандидат наук, вовсе не из именитых, и довольно уверенно сообщил, что пыль на Луне всюду, а вот толщина этого пылевого слоя в различных местах разная. В некоторых она, по-видимому, достигает нескольких метров. Но лунная пыль, по словам того кандидата, не похожа на нашу земную, что столбом поднимается на проселочных дорогах. В глубоком лунном вакууме под воздействием космических излучений, резких колебаний температуры и при полном отсутствии влаги пылинки «слипаются» между собой и образуют грунт, который лишь немного просядет под тяжестью космонавта в скафандре.
«До человека еще далеко», — думал Королев, но ничего конкретного о своих планах не говорил. И однажды в полуутвердительной форме произнес: «Сравнительно небольшой и нетяжелый аппарат не утонет».
С информацией о лунном грунте к главному конструктору зачастили «ходоки»: каждый считал своим долгом поделиться услышанным или вычитанным. Но неопределенность оставалась, и это осложняло положение разработчиков. На одном из очередных совещаний, когда снова разгорелся спор о том, «утонет или не утонет», Королев резко прервал спорящих: «Хватит, там достаточно прочный грунт». Воцарившееся молчание означало не согласие с главным, а немой вопрос: «А кто будет отвечать, если?..» Королев быстро оценил ситуацию, вырвал из рабочего блокнота листок, размашисто написал: «Грунт на Луне твердый» — и расписался. «Вот документ, по которому вы должны работать», — подвел итог.
Бабакин об этой истории слышал. Она казалась легендой, но была сущей правдой. А потому, создавая автоматическую станцию для мягкой посадки на Луну, искал вариант амортизирующей системы. В июне 1965 года бабакинцы запустили свой первый аппарат к Луне и вообще сделали первый шаг в космос. Увы, запуск был аварийным, произошел отказ в системе управления разгонного блока. КБ не получило ожидаемого опыта управления космическим полетом, но его специалисты впервые соприкоснулись с особенностями управления космическим летательным аппаратом, покидающим Землю. А главное — тренировочные наблюдения всего цикла за спиной у королевцев дали возможность многое осознать. Это и позволило переосмыслить процесс управления.