Уже к очередному пуску автоматической лаборатории, получившей название «Луна-8», в КБ Бабакина в полном объеме была разработана новая документация для управления космическими аппаратами. Если раньше командная матрица радиокомплекса была рассчитана на выдачу всего 28 команд, а логика управления предусматривала выдачу с Земли 73 управляющих воздействий, то теперь пошли иным путем: формировать определенные комбинации из серии команд. Привычная старая логика вносила достаточную путаницу в процесс управления, что и явилось причиной нештатного поведения космического аппарата в нескольких предыдущих пусках. Новая обещала успех, но требовала ломки привычного, пересмотра организации всего процесса управления. Королев слушал Бабакина, не перебивал, не задавал вопросов, а только передергивал плечами и постукивал карандашом по столу. Когда тот закончил, устремил на него колючий взгляд своих глаз.
— А если короче и конкретнее? — Вопрос прозвучал с нескрываемым недовольством. Выходило, что его, Королева, главного конструктора ракетно-космических систем, «уел» этот начинающий, по сути, инженер, хотя и весьма авторитетный в своей области. — Что вы предлагаете ломать? — спросил с нарастающим раздражением. — Что именно?
Бабакина не смутил его тон.
— Для надежности на базе электрических схем мы разработали функционально-логические схемы по всем системам космического аппарата, — начал он аргументировать свою мысль. — Вы, Сергей Павлович, можете возразить, что они не предусмотрены никакими ГОСТами. Да, это так. Но новые схемы позволяют наглядно отобразить логику работы систем и их взаимодействие, увереннее работать по командной радиолинии.
Королев отлично понимал, что управление полетом космического аппарата представляет собой сложный контур, в состав которого входит сам аппарат, наземные радиотехнические средства приема и передачи информации, баллистические центры и, естественно, человек — главная оперативная группа управления, организующая взаимодействие всех составных частей контура, от функционирования которой во многом зависит успех выполнения задачи. У него на фирме костяк группы управления и анализа составляли проектанты. И в этом была своя логика. Бабакин же предлагал поручить эти функции группе специалистов, занимающихся радиоуправлением, динамикой и т. д.
— Продолжайте, продолжайте! — Королев не торопился с выводами. В аргументах Бабакина, в его манере их излагать было что-то такое, что заставляло Королева подавить горячность и дать оппоненту высказаться до конца.
— За дешифровку телеметрии в группе анализа мы посадили специалистов по каждой системе, а не формальных дешифровщиков. — Бабакин старался излагать свои доводы точно и твердо. — Возглавил группу тоже специалист-комплексник. Это позволило значительно уменьшить задержку оперативных докладов группы анализа о ходе выполнения программы.
Королев выслушал, помолчав, спросил:
— У вас все?
Бабакин кивнул.
— Пробуйте. — Голос Королева потеплел. — Работа покажет, сколь эффективен ваш подход. Я не ставлю под сомнение логику ваших суждений, она есть, но нужна проверка делом. Рискуем мы многим, очередную аварию ЦК нам не простит.
— Не простит, — согласился Бабакин. — Но мне кажется…
— Перекреститесь, — перебил Королев. — Дайте подумать, осмыслить все, что вы предлагаете.
И вот наступило ожидаемое с нетерпением обоими коллективами очередное «лунное событие». В августе 1965 года «Луна-8» была подготовлена к пуску. Старт прошел без замечаний. Ждали траекторных измерений и подтверждения прохождения и исполнения команд. В то время каждый ответственный сеанс связи докладывался на оперативном заседании Госкомиссии и после обсуждения утверждался протоколом. Каждый сеанс и впрямь был событием в полном смысле этого слова. Оно и понятно: полет в неведомое не может не быть событием. А если добавить к этому уровень личностей, принимавших участие в управлении полетом, то можно утверждать, что событие это имело огромное значение и для науки, и для космоплавания, и для укрепления веры людей в свои силы и правильность выбранных инженерных решений. На оперативках всегда присутствовали президент Академии М. В. Келдыш, министр, кураторы из ЦК и ВПК, С. П. Королев, все главные конструкторы систем космического аппарата, Г. Н. Бабакин, военные.
…Шло очередное заседание по итогам проведения коррекции. Руководитель оперативной группы управления докладывал о программе сеанса и результатах. В ходе сообщения он упомянул о наличии двух блокировок в цепи готовности запуска двигательной установки, которые по командам с Земли можно было исключить. Королев, внимательно слушавший докладчика, встрепенулся:
— Зачем? Объясните, зачем в цепь особой важности, по которой проходят команды на запуск двигателя, внесены блокировки?
Докладчик смутился и явно невпопад ответил: «Когда-то, по результатам нештатной ситуации, было принято решение о введении дублирования в эту цепь».
— Кем? — насторожился Королев и, уловив несостоятельность объяснения, довольно резко заметил: — У меня на машинке сто тысяч контактов и ни один не дублирован, а эти два почему задублированы, да еще каким-то решением?
В зале наступила гробовая тишина. Молчание становилось тревожным и предвещало бурю. Пауза затягивалась, и Королев строго повторил:
— Кем принято решение?
Он требовал персонального ответа главных конструкторов, разработчиков систем ориентации и управления, но внятного объяснения не последовало. Королев встал со своего места и резко произнес:
— Тогда я скажу! Когда-то, в одна тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, какой-то дурак предложил, а сто других дураков утвердили никому не понятное решение. Я не оговорился — в тысяча восемьсот шестьдесят пятом… Так есть здесь кто-нибудь, кто может объяснить суть проблемы?
Резкость — резкостью, она была свойственна главному конструктору в период, когда случалась либо назревала неисправность, но тогда его слова звучали с какой-то глубокой проникновенностью, и было в них столько горечи и обиды, что никто не решался вступить в разговор. Ждали, что это сделает Бабакин, но он остался сидеть и только что-то шепнул одному из своих управленцев. Поднялся молодой инженер и начал излагать результаты предыдущих испытаний и обосновывать ими изменения в схеме. Говорил он спокойно, доходчиво, без мудрствований, которыми порой пытаются прикрыть не очень-то правильное решение. Объяснение удовлетворило Королева, он согласно кивал головой, а когда поясняющий закончил, с горечью произнес:
— Мальчишка смог дать исчерпывающий ответ, а ученые мужи… Мне это непонятно.
Сеанс коррекции прошел успешно и оставался заключительный этап полета — торможение и мягкая посадка на поверхность Луны. Гашение ударной перегрузки обеспечивалось защитными надувными мешками в виде двух полусфер, опоясывающих автоматическую станцию. Волнение нарастало: ведь если задуманное получится, если удастся посадить на Луну исследовательскую аппаратуру так, чтобы ничего не повредить, то наука получит бесценные сведения о древнейшей соседке Земли.
Всего один заключительный этап, к которому шли долгие годы. Но именно на нем, когда был пройден весь маршрут, «лунатиков» (так в шутку называли ведущих этот проект) подстерегла неприятность. (Во время наддува защитных амортизационных мешков давление подавалось одновременно в две полосы с Т-образных насадок для «обнуления результирующей реактивной силы» — газовые микродвигатели управления с тягой всего 20 граммов должны выдавать импульс тяги длительностью всего пять сотых секунды.) Что-то не сработало, и астроориентир, — которым была Земля, — «вышел» из поля зрения земного датчика. В результате опорная система координат была отклонена примерно на шесть градусов. Система управления восприняла этот «сдвиг» как должный и развернула космический аппарат. Ось тяги двигателя оказалась отклоненной от вектора скорости траектории подлета, произошло неполное торможение и… Все это станет ясно уже потом, после тщательного анализа случившегося, а тогда следили за сигналами, которые принимали операторы управления, и циклограммой полета.
В определенный момент, когда по программе полета происходит отделение посадочного блока, отключается передатчик, чтобы перегрузки при посадке не привели к короткому замыканию в электроцепях. Через пять минут автоматика должна его снова включить. В этот промежуток полет станции к Луне еще продолжается, но всего 10–15 секунд.
И вот передатчик замолчал. В зале анализа телеметрической информации воцарилась гробовая тишина. Все ждали появления сигнала. Люди прильнули к экранам осциллографов, лентам самописцев, фиксирующим уровень принимаемого сигнала. Приборы молчали. А ожидание, напряженное до исступления, продолжалось вопреки здравому смыслу. Пять минут превратились в вечность. Шестая минута, седьмая, восьмая… В глазах у многих померк интерес ко всему происходящему, хмурые доклады управленцев, уточняющие предположения — не воспринимались. Разработчики и без детального анализа причин понимали, что перегрузки при встрече станции с поверхностью Луны во много раз превзошли расчетные. Начальство с верхних этажей власти в технических тонкостях не разбиралось.
Председатель Госкомиссии растерянно обводил глазами присутствующих, президент Академии закурил, главные конструкторы не торопились высказывать какие-либо суждения. Не отмолчался лишь Королев:
— Выше головы, друзья мои. Космос — не проторенная дорога. Мы приблизились к Луне настолько, насколько еще не приближались, то есть сделали еще один важный шаг. Впереди нас ждет много неожиданностей: мы будем садиться, будем падать, захотим двигаться по Луне, но не сразу сумеем это сделать. Тронемся, но не сумеем остановиться. Такова она, космическая реальность, такова и судьба первооткрывателей. Но каждый наш шаг вперед — это новая победа, ибо он дает нам наглядный урок, знания, а потому должен вселять уверенность, а не уныние. Выше головы, друзья!..
Сказано это было проникновенно, без пафоса, без назиданий и упреков. Каждый пуск был для Сергея Павловича событием чрезвычайной важности, а потому и отнимал у него частицу жизни. И при удачах, и при срывах. Он, как никто другой, понимал, что легко давать указания, но, как правило, трудно из реализовывать. А то и вообще невозможно. Слова успокоения он адресовал не себе — тем, кому передал свои заделы по лунным и межпланетным станциям. Ему хотелось поддержать Бабакина, не дать ему повода для сомнений, потери уверенности.