– Дайте-ка глянуть!
Руки Тальзита дрожали, но он сумел справиться с волнением и сломал печать. Это и впрямь было завещание Алексея Черкасского, написанное им перед дуэлью. Оно оказалось коротким. Князь завещал всё принадлежащее лично ему имущество своей жене, душеприказчиком назначал барона Тальзита, а опекуном сестёр – графиню Апраксину.
– Что там? – спросила старушка. Голос её дрожал.
– Вы – опекунша княжон Черкасских, я – душеприказчик, а всё, что не входит в майорат, Алексей завещал жене.
Апраксина без сил опустилась на стул, на глазах её блеснули слёзы.
– Ну, что вы расстраиваетесь, всё же хорошо, – улыбнулся барон и постарался отвлечь ее: – Вы теперь вернётесь в Ратманово?
Старая графиня в ужасе затрясла головой:
– Нет, я ещё не готова. Для меня всё было словно вчера, мне Тамара Вахтанговна каждую ночь снится… Нет, давайте погодим. Мы хорошо устроились в Отрадном. Там девочки живут в безопасности, да к тому же Ратманово отошло вдове Алексея, я не хотела бы жить там без позволения новой хозяйки. Вот пусть она приедет, познакомимся, а дальше решим.
В сказанном имелся резон, к тому же князь Василий мог нагрянуть в Ратманово, не считаясь ни с какими завещаниями, и Тальзит напомнил графине о главном:
– Ну что, Евдокия Михайловна, теперь-то вы можете наконец развязать мне руки? Напишете прошение?
– Конечно! Вы думаете, мне не хочется отомстить за Тамару Вахтанговну и за бедняжку Элен? Да я ничего на свете так не хочу, как этого!
Графиня взяла перо, вынула из бювара чистый лист и посмотрела на Тальзита.
– Что писать?.. Александр Николаевич, вы ведь всё знаете, помогите изложить факты. Теперь, когда мы нашли завещание…
Апраксина замолчала, но барон и так всё понял: теперь она жаждала отомстить. Ну наконец-то!..
Интересно, написал ли этот недоумок завещание? А если да, то чем это грозит? Мысли не тревожили Убийцу, а скорее раздражали. Он постарался отогнать их. Зачем портить себе настроение, если сегодня его ждет поистине чудесный вечер?..
Не зря Убийца так отделал эту великовозрастную корову – результат превзошел все его ожидания. Те, кто должны были испугаться, теперь боялись до смерти. Это радовало, грело душу и чресла. Когда ты уже не молод, начинаешь ценить малейшие нюансы. Движения, взгляды и запахи – всё это может разжечь кровь, а может и убить желание. Страх же отражается во всём: робость движений, трепет, испуганный взгляд из-под ресниц и… холодный пот. Убийца обожал его резкий запах и даже иногда думал, что мог бы стать великим парфюмером, такими чувствительными становились его ноздри во время плотских игр. Ну ничего, скоро Убийце достанутся великолепные трофеи, но и сейчас он тоже не станет монашествовать…
Убийца поднялся с кресла и отошёл от камина, у которого коротал этот промозглый вечер. Не стоит зажигать свечи, достаточно лишь пламени – алые отсветы, как они хороши на покрытой потом гладкой коже…
«Юное тело – венец природы, – всплыло услышанное где-то выражение, но Убийца всегда уточнял: – юное тело жертвы…»
Откликаясь на его мысли, затвердела плоть. Терпение было на исходе. Ну скорее же!.. Куда же запропастилась жертва?!
Внизу хлопнула дверь, осторожные шаги прошелестели по лестнице и дверь отворилась. Худенькая фигурка застыла на пороге, не решаясь сделать ещё шаг… Ещё бы! Просто так деньги никому с неба не сыплются. Убийца знал, за что платил.
– Иди сюда, – позвал он.
Фигурка качнулась в дверях. Взгляд крупных карих глаз заметался по полутемной комнате, и вот наконец-то он мелькнул – страх!.. Даже более того – ужас!.. О, боги, боги!..
– Раздевайся, – скомандовал Убийца. – Быстро!
Он с наслаждение потянул ноздрями воздух – комната запахла страхом.
Глава четырнадцатаяПокорение Парижа
Просторная комната, мебель красного дерева, полосатый шёлк обивки… Елена открыла глаза и не поняла, где находится: всё казалось незнакомым, и лишь решётчатые ставни на окнах наконец-то напомнили, что она – в Париже, в доме Аглаи Ней.
Совершенно измученные бесконечным переездом дамы добрались сюда ночью и еле дошли до постелей. Дело было не в беременности – теперь Елена уже легче переносила тряску, но всё-таки гонка длиной в полтора месяца, дорога через всю Европу совершенно её измотала. Елена села на постели, вздохнула… и на неё сразу рухнула лавина тоски и безысходности.
С той памятной ночи в Борисове, когда она говорила с тенью погибшего мужа, Елена пыталась разобраться в своих чувствах. Прежде она верила, что любит Василевского, и жаждала новой встречи с ним. Но преданность и поклонение Армана покорили её сердце, а их единственная ночь принесла в её жизнь нежность и страсть. Теперь Елене уже казалось, что по-настоящему она любила лишь Армана. Отчаяние её сделалось невыносимым. Как только она закрывала глаза, муж, как живой, появлялся из темноты. Он смотрел так нежно, а улыбался так светло… Елена совсем не могла выносить соболезнований, которые ей приносили как вдове маркиза де Сент-Этьена, на глаза её наворачивались слёзы, и хотелось только одного – забиться в тёмный уголок и спрятаться от всего мира.
Но маркиза де Сент-Этьен не могла себе этого позволить, ведь приходилось думать о ребёнке. Правильно ли она поступила, пообещав Арману сделать дочь наследницей его рода, в то время, когда её отцом был Василевский?.. Хотя какое это теперь имело значение: правильно или нет? Ни при каких обстоятельствах Елена не могла обречь свою малышку на участь незаконнорожденной. Никогда и ни за что! Лучше самой на каторгу пойти, чем обездолить дочь! Впрочем, однажды решив во всём положиться на судьбу, новоиспечённая маркиза де Сент-Этьен старалась не роптать и принимать жизнь такой, как есть.
Аглая хотела представить свою подопечную ко двору, не дожидаясь приезда маршала Нея. Может, стоило сразу объявить обществу, что у Армана будет наследник? Елена всё никак не могла на это решиться. Ведь нужно так сказать о ребёнке, чтобы никому и в голову не пришло сравнивать даты. Елена вспомнила своё самочувствие на втором месяце беременности и решила изобразить утреннюю тошноту.
С кувшином для умывания в комнату вошла Маша. Значит, пора одеваться. Елена встала с постели и подошла к зеркалу. Пока её беременность оставалась незаметной, лишь грудь немного увеличилась, а живот чуть округлился, но под модными свободными платьями это было неразличимо. Маша принесла почищенное и отглаженное одно из двух имеющихся в запасе платьев и помогла хозяйке одеться.
Елена по-прежнему казалась очень хрупкой. С томными от слабости сапфировыми глазами на бледном личике, она походила на бесплотного ангела, но за этим эфемерным обликом уже угадывалась сильная и гордая русская княжна. Самой ей это нравилось, а о мнении остальных маркиза де Сент-Этьен не особо не заботилась.
Легко постучав, в комнату вошла мадам Ней. Похоже, что в Париже Аглая сразу вспомнила, что уже восемь лет как носит герцогский титул: её утренний наряд – малиновый бархат и серебро – выглядел роскошным, а рубиновые серьги и колье стоили целое состояние.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Аглая вгляделась в лицо своей гостьи и заволновалась: – Ты что-то бледная сегодня.
– Меня мучает тошнота…
Хотелось провалиться сквозь землю – так стыдно было обманывать Аглаю, ведь за время пути Елена искренне привязалась к супруге маршала.
– Вот как? Значит, ты беременна? – обрадовалась мадам Ней. – Какое счастье, что у маркиза будет ребёнок! Поздравляю, дорогая! Тем более, нам нужно поскорее ввести тебя в права наследования.
Елена сама себе удивлялась: она играла, как заправская актриса. Пусть её Бог потом за это накажет, но сейчас надо было сделать всё, чтобы будущий ребёнок имел крышу над головой и средства для достойной жизни. Елена робко напомнила:
– Арман дал мне письмо к своему нотариусу Трике. Мы можем передать ему послание?
– Конечно. Давай письмо, отправим его с посыльным, приложив записку с уведомлением, что ты гостишь в моём доме, – предложила Аглая и поторопила: – Пойдём вниз, а за завтраком подумаем, что из одежды нужно срочно заказать – ты должна появиться при дворе во всем блеске красоты и достоинства, чтобы сразу пресечь все разговоры о «не том выборе» де Сент-Этьена. Ты ведь принадлежишь к древнему роду, а здесь встретишь немало аристократов в первом поколении, таких как мы. Но если я отношусь к этому трезво – ведь наше герцогство оплачено кровью моего мужа, то множество случайных людей купило свои титулы деньгами и подлыми поступками.
Мадам Ней обняла подругу и повела в столовую.
– Скажу тебе по секрету – об этом теперь забыли, а я и не напоминаю – но я ведь выросла при королевском дворе, – сказала Аглая. – Моя тётя была камеристкой королевы. Я твоего мужа помню с детства, он всегда был так похож на свою мать, принцессу Марию-Евгению. Маркиз вырос в обществе самых красивых дам Франции. Конечно, все эти богатые дочки вчерашних лавочников и цирюльников, которых ему сватал император, не могли Арману понравиться, и я понимаю, почему он выбрал тебя. Ты ему ровня!
Если бы Аглая знала, каким бальзамом пролились её слова на сердце Елены.
Они вошли в большую столовую. Мебель здесь поражала воинственной роскошью: полированное красное дерево и море бронзы в виде колонн, знамён и копий. Брат как-то рассказывал Елене о новом французском стиле ампир, но видела она такое впервые. Мадам Ней усадила гостью за стол и предложила:
– Я пью по утрам шоколад и ем пару теплых круассанов, но тебе теперь нужно хорошо кушать. Давай закажем кашу или омлет?
– Пожалуйста, не надо! Я не могу сейчас есть, мне достаточно булочки, – отказалась Елена.
– Как знаешь, – не стала настаивать Аглая.
Пока слуги разливали по чашкам исходящий ароматом кофе, герцогиня стала прикидывать, сколько нарядов нужно заказать на первое время. К ужасу Елены, получилось что-то невообразимое:
– Пока ограничимся одним придворным платьем, возьмём штук шесть дневных, столько же вечерних, ну и всё остальное: белье, обувь, шляпки, перчатки, – заявила Аглая.