Хорошенько присмотревшись к барону де Вилардену, Франсуаза поняла, что основа его характера – бешеное самомнение и твёрдая уверенность, что он умнее всех на свете. Франсуаза научилась льстить, восхищаться умом барона, а тот проникся к ней доверием, считая, что Франсуаза ему предана и деваться ей некуда. А в это время Франсуаза обманывала его, отводя ручейки франков из общей кассы в свой карман. Грянувшая через пять лет революция окончательно развязала Франсуазе руки: барон ещё какое-то время скрывался в Париже, а потом уехал в Лондон.
– Скатертью дорога, – с облегчением пожелала ему Франсуаза.
За то время, пока де Виларден ещё скрывался во Франции, барон одного за другим выдавал революционным властям своих родственников, обрекая их на смерть. Франсуаза передавала его доносы якобинцам и вдруг однажды поняла, что и у неё тоже имеются враги, с которыми можно свести счёты. К очередному письму барона она приложила и свою записочку, где донесла на отца своей дочери. Когда красивая голова её ненавистного любовника скатилась в корзину гильотины, стоявшая в толпе зевак Франсуаза мстительно улыбнулась и… пошла работать дальше. Тогда же она надумала давать деньги в рост, и это дело принесло такие барыши, что, уезжая в Англию, де Виларден потребовал от Франсуазы впредь пускать все доходы только на ростовщичество.
Франсуаза пообещала ему всё, хоть луну с неба, и с облегчением вздохнула, когда корабль барона пересёк Ла-Манш. Она наконец-то получила свободу. Заведя две бухгалтерские книги – одну для барона, а вторую, настоящую, – Франсуаза стала вести дела так, как считала нужным, решив отдавать де Вилардену не больше пятой доли того, что ему фактически причиталось. Она тайком открыла ещё три новых борделя и к тому же стала самой известной процентщицей в Париже.
Купив с торгов дом своего бывшего любовника, Франсуаза полностью сменила отделку и обставила комнаты на свой вкус. Сама она заняла спальню, раньше принадлежавшую матери покойного графа, но, входя в комнату дочери, Франсуаза всегда улыбалась. Свершившаяся месть грела душу, как ничто другое.
Мадам де Обри легонько стукнула по приоткрытой двери, Мари-Элен подняла глаза и улыбнулась. Франсуаза, как всегда, порадовалась тому, что дочь, хоть и похожая на неё яркой южной красотой, всё же взяла от отца большую, чем у матери, тонкость черт, высокий рост и красивую форму изящных рук. Мари-Элен захлопнула книгу и поспешила навстречу Франсуазе.
– Что ты читаешь, дорогая? – поинтересовалась мать.
– Книга называется «Гордость и предубеждение», она наделала много шуму в Англии, Виктор привёз мне её из Лондона.
Франсуаза внутренне сжалась. Любое упоминание о виконте де Ментоне её безмерно раздражало, но ссориться с дочерью не хотелось, и, приклеив на лицо улыбку, она обняла Мари-Элен за талию и потянула за собой на диван.
– Дорогая моя, я хочу с тобой поговорить, – начала Франсуаза. – Ты знаешь, что в делах у меня есть напарник – де Виларден. Он сегодня предложил план, который выгоден нам всем. Барон хочет заграбастать состояние де Сент-Этьенов, мне же надо получить его долю от нашего общего дела, а для тебя и моего внука – новое имя. Теперь, когда русский царь диктует условия всей Европе, нас и во Франции могут осудить за преступления, совершённые в России. Я уже сменила имя, теперь надо сделать то же самое и для тебя.
Франсуаза замолчала и вгляделась в сразу побледневшее лицо дочери.
– Что ты расплылась, как желе? Соберись! – прикрикнула баронесса. Увидев, что окрик подействовал, она вновь стала ласковой: – Ну вот, совсем другое дело! Послушай, как мы станем действовать. Я пока не сказала барону, но сама уже плачу одной из горничных в доме маркизы де Сент-Этьен, и та сообщает мне обо всех действиях этой русской, а также подслушивает все разговоры своей хозяйки. Ты знаешь, что я написала в Лондон князю Василию, тот должен скоро приехать. Черкасский ненавидит эту женщину, а поскольку он – безумец, то будет только рад закончить то, что у него сорвалось в России. Так что маркиза с дочерью обречены.
Увидев, что дочь побледнела ещё сильнее, мадам де Обри обняла её и взяла за руку.
– Вспомни, что маркиза – сестра Алексея Черкасского, который погубил всё, чего я добилась в России, и это по его милости я теперь прячусь в чулане. Но в жизни за всё приходится платить. Черкасский лишил состояния тебя, а я порадуюсь, когда прикончат его близких.
Решив, что убедила Мари-Элен в справедливости своих поступков, Франсуаза продолжила:
– Как только князь Василий убьёт свою племянницу, барон от нас уже никуда не денется – я знаю, как шантажировать людей. Придётся де Вилардену жениться на тебе. Ты не будешь с ним спать – он предпочитает мужчин. К тому же барон немолод, и я обещаю, что через полгода после свадьбы его больное сердце окончательно откажет. Я получу в полную собственность свои заведения, а ты – французский титул и то богатство, которое так манит твоего пресловутого Виктора. При том имуществе и деньгах, которые ты унаследуешь, де Ментон в два счёта женится на тебе, и ты наконец-то станешь тем, кем должна была стать ещё до рождения своего сына.
– Мамочка, – воскликнула Мари-Элен, – поистине ты – великая женщина! Я сделаю всё, что ты скажешь.
– Ну, слава богу, дорогая, – обрадовалась Франсуаза. – Тогда начнём с того, что ты перестанешь выполнять все прихоти своего Виктора, а наоборот, станешь держаться с ним холодно и высокомерно. Поверь женщине, много лет торгующей страстью, ничто так не разжигает в мужчинах чувства, как равнодушие.
Глава двадцать шестаяАудиенция
Полное равнодушное и абсолютная невозмутимость – в расшитом золотом придворном мундире, с непроницаемой миной на сухом лице князь Талейран выглядел небожителем. Рядом с ним Елена казалась себе маленькой глупой девочкой. Но отступать было некуда – министр иностранных дел Франции вез её на аудиенцию к королю. Елена волновалась до беспамятства: во рту у неё пересохло, а руки дрожали. Она сжала кулаки так, чтобы ногти впились в ладони. Похоже, помогло…
– Элен, вы меня не слушаете, – признав очевидное, Талейран философски заметил: – Не перестаю удивляться женщинам – решается их судьба, а они думают неизвестно о чём.
Признаваться в слабости Елене не хотелось, и она удачно вывернулась:
– Простите меня, ваше высокопревосходительство, я немного отвлеклась, представляла, как же изменился дворец после приезда сюда короля.
– Сняли портреты Бонапартов – вот и всё. Его величество не в том положении, чтобы заказывать себе новую мебель – король беден как церковная мышь, а Франция потеряла половину мужчин и нескоро оправится, да ещё придётся выплачивать контрибуции победителям. Так что ничего нового вы во дворце не увидите. – Привлекая внимание Елены, князь постучал пальцем по борту открытой коляски и строго сказал: – Но, хватит болтать о ерунде! Сосредоточьтесь на деле. Вы всё помните? Что вы должны сказать королю и что сделать?
– Я должна коротко рассказать о нашей с Арманом женитьбе, потом сообщить, что муж предупреждал меня о своём кузене и передал мне документы, которые сам получил от императора Наполеона. Затем я подаю бумаги. – Елена послушно повторила то, что Доротея вдалбливала ей сегодня всё утро.
Подруга несколько раз прорепетировала с Еленой все варианты развития беседы.
– Помни, короля женскими чарами не возьмёшь, ты должна выглядеть достойно, говорить спокойно и просить справедливости, – учила Доротея.
Для визита в Тюильри они выбрали единственное придворное платье, которое успела доставить мадемуазель Мишель – лёгкое, расшитое по подолу тонкими золотыми веточками, простое и элегантное. На шее Елены широкой полосой лежало новое бриллиантовое колье, а крупные, почти до плеч, серьги, покачиваясь, подчёркивали совершенный овал её лица.
– Отлично, – признала наконец Доротея, – просто, достойно и дорого. Мне нравится эта новая мода, нашлась хоть какая-то польза от этих стервятников – английских эмигрантов.
Подруга упомянула Англию, и Елена вдруг вспомнила о своём разговоре с модисткой.
– Ты знаешь, мадемуазель Мишель нашла в Британии нового поставщика готовых платьев, его зовут Штерн. Модистка сейчас перешивает на меня несколько изделий и говорит, что платья – необыкновенные. Совершенно новый стиль: силуэт простой, но всё дело в вышивке, она очень изящна – полная противоположность тому, что носили при Наполеоне. Я думаю, завтра их уже привезут.
– Любопытно, обязательно приеду посмотреть, – пообещала Доротея, – но сейчас тебе пора к королю.
Она довезла Елену до своего дома, а там передала на попечение дяди, и вот теперь маркиза де Сент-Этьен в сопровождении самого влиятельного человека в королевстве подъезжала к Лувру.
Встреча во дворце показала Елене весь масштаб влияния её спутника. Пока они шли к покоям короля, встреченные в бесконечных коридорах люди склонялись перед Талейраном, чуть ли не в пояс.
– Ваше высокопревосходительство, кто здесь король? – шепнула Елена своему спутнику.
– Не надо так шутить, дочь моя, – с интонациями бывшего епископа так же тихо ответил Талейран, – сейчас быть королем – занятие не из лучших.
Слуга подвёл их к дверям кабинета, а сам ушёл доложить о прибытии. Талейран бросил последний взгляд на Елену, зажавшую в руках объёмный шёлковый ридикюль с документами.
– Я вхожу первым, вы – за мной, – коротко напомнил князь.
Слуга распахнул дверь, и Талейран прошёл в кабинет, Елена двинулась за ним. Людовик XVIII сидел за письменным столом и при виде гостей тяжело поднялся, опираясь обеими руками на столешницу. Король был уже немолод, седина, как шлем, покрыла его крупную голову над высоким лбом. Впрочем, широкое лицо короля могло бы даже считаться красивым. Заметив мягкое, даже робкое выражение его глаз, Елена решила, что монарх, как видно, человек приятный, но сильной волей явно не отличается.
– Ваше королевское величество, – сказал Талейран, – позвольте представить вам Элен де Сент-Этьен, вдову покойного маркиза Армана и мать моей крестницы Мари – наследницы этого рода.