Битва на Марице привела к тому, что Византия превратилась в фактического вассала турок: византийские императоры начали выплачивать султану дань и посылать ему вспомогательные ополчения. Все эти события не могли не затронуть и Константинопольский патриархат. Самая страшная угроза для него заключалась в том, что захватнические войны турок велись под лозунгом «войны за веру» мусульман с «неверными», в данном случае с христианами. В этих условиях патриарху Филофею не оставалось ничего иного, как попытаться сплотить силы православия и направить их на отпор мусульманам.
Вскоре после отъезда на Русь в сентябре 1371 г. патриаршего посла Иоанна Докиана в Константинополь прибыл отправившийся еще до этих событий посланец митрополита Алексея – Аввакум.[496] Новая политическая ситуация, сложившаяся после битвы на Марице, заставила патриарха Филофея действовать по-новому. «Не вижу я ничего хорошего, – писал он митрополиту Алексею, – в том, что ты имеешь соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом, из-за которых вам нужно ехать на суд; но как отец и учитель, постарайся примириться с ним… А он, как я пишу к нему, должен принести раскаяние и просить прощения». И далее следовала просьба: «Мерность наша, как сказано, написала грамоту к тверскому князю, которую и посылаю с твоим человеком Аввакумом. Когда она дойдет до твоих рук, отдай ее моему человеку (то есть Иоанну Докиану. – Авт.), которого я послал туда, и дай ему своего толмача, с которым бы он пошел к князю, показал ему как первую, так и настоящую мою грамоту, которую пишу теперь о мире, и передал мои слова о том, чтобы он склонился к покаянию и примирению».[497]
Но самое ценное для митрополита Алексея заключалось в конце патриаршего послания. Мягко упрекая митрополита в том, что он не бывает «ни в Киеве, ни в Литве», патриарх сообщал: «Знай также, что я написал и к великому князю литовскому, чтобы он, по старому обычаю, любил и почитал тебя, как и другие русские князья, и, когда ты отправишься в его землю, показывал бы тебе великую честь, внимательность и любовь, так чтобы ты мог безбедно путешествовать по земле его. И ты со своей стороны старайся, сколько можно, иметь к нему такую же любовь и расположение, как и к прочим князьям, потому что под его властью находится христоименный народ Господень, нуждающийся в твоем надзоре и наставлении, и тебе крайне нужно иметь с ним любовь, дабы видеть и поучать его, так и народ божий».[498] Эти слова патриарха Филофея означали, что на планах создания отдельной Литовской митрополии им был поставлен крест.
Ближайшим следствием этой переписки Константинополя с Москвой и Вильно, а также настойчивых призывов патриарха к скорейшему примирению конфликтующих сторон стало появление в конце осени 1371 г. литовского посольства в столице Московского княжества. Под этим годом летописец записал: «приехаша… Литва, послове отъ великаго князя Олгерда Литовскаго о миру и взяша миръ, а за князя за Володимира за Ондреевича обручиша Олгердову дщерь именем Олену».[499]
К сожалению, нам неизвестна точная дата прибытия литовских послов в Москву, однако из показаний летописцев выясняется, что это произошло в отсутствие великого князя Дмитрия Ивановича, бывшего в это время в Орде, и вся тяжесть переговоров легла на плечи митрополита Алексея. Согласно московскому летописцу, великий князь отправился в Орду 15 июня 1371 г., а возвратился осенью того же года.[500] Исходя из этого, появление литовских послов в Москве следует датировать промежутком начиная с 15 июня по осень 1371 г. Но последняя дата обнимает три месяца и представляется слишком расплывчатой. Уточнить ее помогает указание Н. М. Карамзина, что московский великий князь Дмитрий Иванович вернулся из Орды «в исходе осени» 1371 г.[501]
Выше мы показали, что послание патриарха Филофея митрополиту Алексею, в котором он сообщает о направленной им грамоте Ольгерду, следствием которой и явилось литовское посольство, было написано вскоре после битвы на реке Марице 26 сентября 1371 г. Учитывая время, необходимое для пересылки патриаршей грамоты в Литву, снаряжение там посольства и его переезд в Москву, можно полагать, что литовские послы прибыли к митрополиту Алексею в конце ноября 1371 г., незадолго до возвращения великого князя Дмитрия из Орды.[502] Вскоре после этого в январе 1372 г. мир между Литвой и Москвой был скреплен браком двоюродного брата великого князя – Владимира с дочерью Ольгерда Еленой.[503]
Все это происходило в очень краткий промежуток времени – с сентября 1371 г. по январь 1372 г., как раз в тот момент, когда на Руси находился патриарший посол Иоанн Докиан. Поэтому вполне обоснованно можно предположить, что заключение московско-литовского мира явилось, судя по всему, следствием усилий византийской дипломатии, стремившейся направить силы Литвы и Москвы против Золотой Орды и тем самым нейтрализовать возможного союзника турок-османов, окруживших Константинополь со всех сторон.
Однако русско-литовский союз оказался крайне непрочным. Сразу после отъезда патриаршего посла события стали развиваться совершенно не по тому сценарию, который был составлен в Константинополе. Главными источниками для их воссоздания являются два соборных определения Константинопольского патриархата (от июня 1380 г. и февраля 1389 г.), где излагается история последовавшего конфликта. Эти два документа носят крайне субъективный характер. Если первый резко враждебен будущему митрополиту Киприану, игравшему одну из главных ролей в этих событиях, то второй, напротив, столь же резко составлен в «прокиприановском» духе. Но это обстоятельство только на руку исследователю, который из первого документа узнает те подробности, которые предпочитали скрыть составители второго, и наоборот. Все это позволяет достаточно объективно восстановить картину изложенных в них событий.
Выше уже говорилось, что патриарх Филофей в своей примирительной грамоте митрополиту Алексею, составленной осенью 1371 г., сообщал последнему, что «написал и к великому князю литовскому, чтобы он, по старому обычаю, любил и почитал тебя… и, когда ты отправишься в его землю, показывал бы тебе великую честь, внимательность и любовь, так чтобы ты мог безбедно путешествовать по земле его».[504] Из соборного определения 1389 г. выясняется, что это были не простые слова вежливости: «что касается до (литовских. – Авт.) князей, то они, получив патриаршие грамоты и почтительно вняв содержащимся в них увещеваниям и наставлениям, изъявили готовность принять митрополита, если он пожелает прийти к ним, прекратить прежние соблазны и примириться».[505] Мы видели, что следствием этого явилась посылка литовских послов в Москву и заключение московско-литовского мира в ноябре 1371 г.
Что же подвигло Ольгерда так быстро согласиться на предложение патриарха? Главным стало то, что длительное московско-литовское соперничество во многом носило характер религиозного противостояния христиан и язычников. Это было связано с тем, что великий князь Ольгерд всю жизнь был язычником и, по преданию, крестился только на смертном одре. Митрополит Алексей, много лет фактически руководивший внешней политикой Москвы, умело использовал сложившуюся ситуацию в интересах Московского княжества, оказывая воздействие на русских князей – союзников Ольгерда. Когда в конце 1360-х гг. смоленский князь Святослав и ряд других князей нарушили крестное целование, данное великому князю Дмитрию Ивановичу о союзе против Ольгерда, и перешли на сторону Литвы, митрополит отлучил их от Церкви за выступление в союзе с язычниками против христиан. Отлучен был и традиционный союзник Литвы тверской князь Михаил Александрович, а также поддерживавший его тверской епископ Василий. При этом Алексей постарался подкрепить свои действия авторитетом патриарха Филофея, который в июне 1370 г. предлагал отлученным князьям покаяться и присоединиться к великому князю Дмитрию.[506] Выдвигая требование постоянного пребывания митрополита в Киеве (то есть в литовской части митрополии), Ольгерд рассчитывал оторвать Алексея от Москвы и тем лишить московского великого князя Дмитрия такого мощного оружия, как авторитет церковной власти.
Однако этим надеждам Ольгерда не суждено было сбыться. На приглашение литовского князя прибыть в Киев митрополит Алексей отвечал отказом. Несомненно, что по этому поводу между Москвой и Константинополем шла переписка. Хотя она не дошла до нас, следы ее явного цитирования и пересказа содержатся в двух упомянутых соборных определениях 1380 и 1389 гг.
В реконструируемом виде переписка представляется нам следующим образом (явные цитаты из нее заключены в кавычки). Узнав об отказе митрополита Алексея принять предложение Ольгерда о переезде в Киев, патриарх Филофей отправил в Москву послание, в котором увещевал Алексея быть «незлопамятным».[507] Из Москвы последовал ответ, в котором говорилось, что следует обращать «внимание не на слова, но на сокрытый в них коварный умысел», а сама просьба Ольгерда именовалась «лицемерной». На упреки в том, что Алексей совершенно не управляет литовской частью митрополии, следовало возражение, что митрополит, напротив, содержит «митрополию в надлежащем попечении, управляя ею и ежегодно давая на ее нужды весьма щедрые вспомоществования». Что касается укоров в том, что митрополит не посещает Киева, Алексей отвечал, что «не находит нужным оставить многолюдную страну и великую церковь (то есть Северо-Восточную Русь. –