Авт.) мне въ святительстве, а какъ въехал есмь на Киевъ, две лете и 14 дний до сего дни, иже есть иуниа месяца 23 день».[659] Путем несложного подсчета получается, что Киприан прибыл в Киев 9 июня 1376 г.
Утвердившись в Киеве, Киприан попытался распространить свою власть на формально независимый от Москвы Новгород. Под 1376 г. Московский летописный свод конца XV в. сообщает: «В то же лето поставленъ бысть въ Цари-граде Киприянъ митрополитъ, и пришед в Литву, посла в Новъгород Велики к владыце послы своя и партрияши грамоты, а глаголя тако: „благословилъ мя вселеньскыи патриарху Филофеи митрополитомъ на Кыев и на всю Русскую землю“. Слышавъ же се владыка и новогородци и сиць ответъ послаша к нему: „шли к великому князю на Москву, и аще тя приметъ митрополитомъ на Русь, то и намъ митрополитъ“. Митрополитъ же слышевъ ответ ново-городскыи и не посла к великому князю на Москву».[660]
Все эти бурные события первой половины 1376 г. имели достаточно серьезные последствия. Первой их жертвой стал патриарх Филофей. Причина же заключалась в том, что, пытаясь создать в 1371–1375 гг. широкую антимусульманскую коалицию, патриарх руководствовался не столько интересами православного мира, столкнувшегося с натиском ислама, сколько узкими целями внутривизантийской политической борьбы.
Правивший в это время в Константинополе император Иоанн V Палеолог (1341–1391) являлся одним из самых слабых византийских монархов. При нем Византия распалась на отдельные уделы, а на проливах фактически господствовали венецианцы и генуэзцы, боровшиеся друг с другом за контроль над ними. В условиях турецкого наступления Иоанн V обращался за помощью к Венгрии и римскому папе. В 1369 г. он посетил Италию и принял католичество, а на обратном пути был задержан венецианцами за неуплату долгов и выкуплен в 1371 г. своим сыном Мануилом. Но последний был вторым сыном Иоанна V – наследником византийского трона считался его старший брат Андроник. Недовольный усилением своего младшего брата и тем, что отец назначил его своим соправителем, Андроник в 1373 г. при поддержке турок поднял мятеж против Иоанна V, но потерпел поражение. Его ослепили и заточили в тюрьму, а в сентябре 1373 г. наследником византийского трона был объявлен Мануил.
За помощь в подавлении мятежа Иоанн V пообещал уступить венецианцам стратегически важный остров Тенедос, расположенный у входа в Дарданеллы. Это вызвало недовольство генуэзцев, которые летом 1376 г. помогли Андронику бежать из тюрьмы. Оказавшись на свободе, тот немедленно выступил против отца и с помощью турок начал осаду Константинополя. Через месяц нападавшие захватили город и возвели на престол Андроника. Своих отца и младшего брата Андроник IV заточил в ту же тюрьму, где сидел сам. Вскоре очередь дошла и до Филофея. В сентябре 1376 г. он был свергнут с патриаршего престола и заточен в монастырь. Новым патриархом стал Макарий, выдвинутый Андроником IV.
Политические перемены в Константинополе не могли не отразиться и на Руси. В сложившейся обстановке находившийся в Киеве Киприан, будучи прямым ставленником опального патриарха, предпочел сохранить нейтралитет и на время уйти в тень. Что же касается великого князя Дмитрия Ивановича, то он вполне мог надеяться на то, что после смерти митрополита Алексея Русскую митрополию все-таки возглавит не Киприан, а его бывший духовник Митяй. С этой целью московский князь неоднократно обращался к митрополиту Алексею, чтобы тот благословил Митяя в качестве своего преемника.
И хотя кандидатура Митяя на пост главы Русской церкви вызывала у митрополита Алексея явное неприятие, под давлением великого князя он все же вынужден был уступить. Но сделал он это в весьма изящной форме. «Повесть о Митяе» рассказывает об этом следующим образом: «князь велики Дмитреи Ивановичь просилъ того у Алексея оу митрополита, дабы благословилъ прежреченаго Митяя на митрополию. Алексии же митрополитъ не хотяше того сотворити, понеже новооуку сущу ему въ чернечьстве, яко же и апостолъ глаголетъ: подобаетъ епископу непорочну бытии и не новоуку, да не развеличався въ пругло диаволе впадетъ. Князь же велики много нуди о семъ Алексея митрополита, дабы благословилъ, вогда бояръ стареишихъ послая, овогда самъ приходя. Алексии же митрополитъ, умоленъ бывъ и принуженъ, не посули бытии прошению его, но известуя святительскы и старческы, паки же пророчьскы рече: азъ не доволенъ благословити его, но оже дасть ему Богъ и святая Богородица и пресвященыи патриархъ и вселеньскыи зборъ».[661]
Великий князь, очевидно, удовлетворился этим ответом. Но духовенство понимало скрытый в нем смысл. Понимал его и Киприан, о чем свидетельствует написанное им уже после смерти митрополита Алексея послание от 23 июня 1378 г. Сергию Радонежскому и его племяннику Феодору: «И что клеплютъ митрополита (Алексея. – Авт.), брата нашего, что он благословил его (Митяя. – Авт.) на та вся дела, то есть лжа».[662] В подтверждение этого Киприан ссылался на целый ряд церковных узаконений, в частности на 23-е правило Антиохийского собора, запретившее наследование церковных должностей: «не подобает епископу, аще и на конець жития своего, иного оставляти наследника въ себе место». Упоминает он и 30-е правило того же собора: «аще который епископъ мирьскихъ князей помощию святительство приобрящеть, да изверженъ и отлученъ будеть, и съпособници ему вси».[663]
Разумеется, данные церковные правила были хорошо известны и Митяю. Поэтому, узнав об ответе митрополита Алексея, он прекрасно понял содержавшийся в нем смысл, означавший фактический отказ от его благословения в качестве будущего главы Русской церкви. Пытаясь выяснить, кто так настойчиво уговаривал митрополита Алексея не благословлять его, Митяй предположил, что одним из таких советников являлся Сергий Радонежский. Пахомий Логофет так сообщает об этом в Первой редакции «Жития» Сергия: «…Алексие никако же сего предреченнаго Михаила (Митяя. – Авт.) не въсхоте. Мневъ же тъи Михаилъ, яко Сергие о том глагола митрополиту, да не тъи будет по смерти его, и тако въоружатися на святого». При этом угрозы Митяя доходили до того, что он обещался уничтожить основанную Сергием обитель.
«Слышав же тои святыи Сергие, абие рече всему множеству братии, яко сего Михаила, хвалящагося разорити святое место сие, никако же сана въсприати ему, его же несть достоинъ, но и еще и Царьскаго града не имат виде-ти». В Третьей редакции своего труда Пахомий передает слова преподобного более красочно: «Слышав же святыи сиа, пред всеми рече, яко „съи Михаилъ, хваляися на нашю нищету, не получит желаемаго и Царьскаго града не имать видети“».[664]
Эти слова преподобного, произнесенные перед многочисленными свидетелями, без сомнения, вскоре были услужливо доложены Митяю, и тот решился действовать. Однако Сергий, обитель которого находилась во владениях удельного князя Владимира Андреевича Серпуховского, был до поры до времени для Митяя неуязвимым, и он обратил свой гнев на ближайших единомышленников святого – в первую очередь на Стефана Махрищского. Основанный последним Троицкий Махрищский монастырь располагался на великокняжеских землях, и Митяю, ставшему архимандритом, одной из обязанностей которого являлся именно надзор за образом жизни монашествующих, не составляло особого труда вредить Стефану. При этом Митяй постарался действовать не лично, а чужими руками.
«Житие» Стефана Махрищского после известия о пребывании у него Сергия Радонежского сообщает, что по соседству с обителью Стефана жили местные землевладельцы – братья Алексей, Федор, Иван и Петр Юрцевские. Вскоре между ними и Стефаном возникла вражда. Агиограф рассказывает, что братья «часто прихожаху в монастырь и поносящее святому и которующе и смертию претящее, аще не отидет от монастыря. Видяху бо святаго почитаема от человек, пак же от самого самодержца и великаго князя Димитрия и мняху себе, яко имать владети селом их и нивами». Исследователи, опираясь на последние слова, полагали, что причиной недовольства братьев Стефаном стало опасение, что обитель захватит их владения. Но из дальнейшего рассказа «Жития» выясняется, что это было не так.
Стефан пробовал было, продолжает агиограф, «кротостию и тихостию» их унять, «они же паче излика устремляются на святаго, дышуще убийством». В конце концов Стефан должен был покинуть обитель. Решив уйти из Махрища, он призвал «старейшаго во обители священника Илию», поручив ему пасти «словесное стадо христово, дондеже воз-вращуся». При этом он ушел лишь на время, оставив Илию в качестве приказчика, с твердым намерением вернуться при более благоприятных условиях. Уже из этого видно, что причиной ухода Стефана стало отнюдь не его стяжательство, а, как справедливо предположил один из историков, «Стефан восстановил против себя соседей какими-то личными качествами». При этом из «Жития» Стефана выясняется, что братья Юрцевские действовали против него отнюдь не по собственной инициативе. Агиограф приписывает это козням дьявола: «Искони же ненавидя добра роду человечю диявол, видя себе от святаго побеждаема смирением и терпением, пострекает лукавыя человеки на свята-го близ живущих монастыря Алексея, глаголю, и Феодора, Ивана же и Петра, иже глаголются Юрцевские». В этой фразе легко угадывается намек автора «Жития», что за спиной братьев стоял влиятельный противник Стефана (по нашему предположению, Митяй).
Стефан ушел вместе со своим любимым учеником Григорием далеко на север, в вологодские пределы, где обосновался на реке Сухоне у Юрьевского потока. Очень быстро они построили на новом месте церковь Троицы, а через некоторое время – другой храм Св. Георгия, а также трапезную и кельи, «и собравшеся к нему братии числом немало». Такое скорое строительство в основанной Стефаном и Григорием Авнежской пустыни стало возможным благодаря тому, что неподалеку от нее жил некий Константин Дмитриевич, «рода честна и богата». Он принес Стефану немало богатства и другого имущества, а тот постриг его под именем Кассиана.