приана в Троицу были адресованы одновременно и Сергию, и его племяннику.
Реакция преподобного на планы Вельяминова оказалась резкой и крайне негативной – он сделал все, чтобы они никогда не осуществились. Указание на это видим в той же Никоновской летописи, которая после известия о казни Ивана Васильевича Вельяминова помещает довольно большой текст, который приводим полностью: «На многи убо сатана сыны человеческиа изначала простре сети своя зло-действеныа, и презорьство и гордости и неправды всели въ нихъ, и научи ихъ другъ на друга враждовати и завидети и властемъ не покарятися. Глаголетъ убо апостолъ: никтоже о себе честь приемлетъ, но званный отъ Бога; и в неже кто званъ бысть, въ томъ да пребываеть; и вси убо, и владущии, и послушнии, и господьствующии, и рабьствующии во смирении и въ любви да пребывають; весь бо законъ во смирении и въ любви есть, и любовь покрываетъ множество греховъ, и пребывай въ любви въ Бозе пребываеть и Богъ в немь пребываеть, понеже Богъ любовь есть; темъ же, рече, другъ друга любите, Бога бойтеся, царя чтите, раби повинуйтеся во всякомъ страсе владыкамь, не токмо благимъ и кроткимъ, но и строптивымъ; се бо есть благодать, да о всемъ славится Христосъ Богъ, Ему же слава во веки вековъ; аминь».[735]
Вряд ли можно считать данный отрывок комментарием летописца XVI в. Помещенное в его конце слово «аминь» свидетельствует, что летописец просто приводит текст некоего церковного «слова» (проповеди) о послушании властям, произнесенного по случаю казни Ивана Вельяминова. Возможно предположить, что его автором был не кто иной, как игумен Троицкого монастыря. Если это так, то в нашем распоряжении оказывается единственный сохранившийся отрывок из литературного наследия Сергия Радонежского.
Вопрос о литературном наследии Сергия Радонежского достаточно сложен. До нас не дошло ни одного его произведения, хотя, несомненно, они существовали. Свидетельство об этом находим в рассказе летописца, сообщающего, что за два дня до Куликовской битвы великий князь Дмитрий получил послание от Сергия: «И прииде князь великы Дмитреи Ивановичь к реце Дону за два дни до Рожества святыя Богородица. Тогда же прииде грамота к великому князю от преподобнаго игумена Сергия от святаго старца благословенаа, в неи же и писано благословение таково, веля битися ему с татары: „что бы еси, господине, такы и пошелъ, а поможет ти Богъ и святая Троица“».[736] В «Похвальном слове Сергию Радонежскому», написанном Епифанием Премудрым, видим косвенное упоминание других произведений преподобного: «И многыхъ душа к Богу приведе, и мнози поучениемь его спасошася и доныне спасаются, не точию иноци, нъ и прости, поминающее душеполезна его словеса и учениа» (выделено нами. – Авт.).[737] Но почему они не дошли до нас? Ответ находим у выдающегося писателя и публициста рубежа XV–XVI вв. Иосифа Волоцкого. Рассказывая о скромности Сергия, он писал: «Толику же нищету и нестяжание имеяху, яко в обители блаженного Сергия и самые книги не на харатиях писаху, но на берестех». Именно то, что послания преподобного писались не на пергамене, а на хрупкой бересте, в итоге привело к тому, что все они были утрачены. Последнее по времени указание на их существование находим в одном из старейших русских библиотечных каталогов – описании книг Троице-Сергиева монастыря, составленном в XVII в., где упоминаются «свертки на деревце чудотворца Сергия».[738]
События, связанные с казнью Ивана Васильевича Вельяминова и открытием измены Митяя, означали резкий поворот в политике Дмитрия Ивановича. Угроза надвигавшегося столкновения с Ордой заставила его искать союзников. В этих условиях планы создания независимой митрополии «Великой Руси» были отброшены. Необходимо было искать пути примирения с Киприаном. Но после того, как взаимоотношения великого князя с митрополитом дошли до угрозы отлучения Дмитрия от Церкви, эта задача представлялась практически невыполнимой. Оставалась лишь одна возможность – попытаться уговорить главу Русской церкви при помощи Сергия Радонежского. Именно этим объясняется резкое усиление влияния преподобного и его племянника Феодора Симоновского в этот период. Как удалось троицкому игумену убедить Киприана забыть о прежних обидах, останется неизвестным, однако уже через несколько недель после освящения 1 декабря 1379 г. Успенского Дубенского монастыря на Стромыни великий князь отправил Феодора Симоновского в Киев с официальной просьбой к Киприану прибыть в Москву. Это произошло уже на исходе зимы 1380 г.
Глава 7Куликово поле
Споры историков о времени прибытия Киприана в Москву. Определение точной даты этого события. Подготовка к нашествию Мамая, его начало. Благословение Сергием Радонежским великого князя на борьбу с татарами. Сомнения исследователей в реальности этого факта биографии преподобного. Определение точной даты свидания Сергия с великим князем и хронологии похода Дмитрия Донского на Куликово поле. Троицкий Стихирарь – описание событий в обители в это время. Приезд великого князя в Троице-Сергиев монастырь после Куликовской битвы. Основание Успенского Шавыкинского монастыря. Вопрос о датах основания коломенского Бобренева и Николо-Угрешского монастырей
Если задаться целью определить, какой год из всех слагающих XIV столетие в русской истории стал определяющим для последующих судеб страны, ответ будет, бесспорно, один – 1380-й, год Куликовской битвы. Уже из школьных учебников мы узнаём о благословении Сергием великого князя Дмитрия, походе русской рати на Дон, поединке русского и татарского богатырей Пересвета и Челубея, о внезапном ударе в тыл татарам засадного полка князя Владимира Андреевича Серпуховского и боярина Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Но за всеми живописными описаниями событий 1380 г. как-то ускользает другая, гораздо более важная сторона деятельности троицкого игумена – его вклад в укрепление единства Русской церкви, чтобы она встретила близившуюся грозу татарского нашествия единой и сплоченной, а не разделенной на две противоборствующие части. Исследователи практически не обращают на эту тему внимания, виной чему являются сложности в хронологии русского летописания.
После рассказа о примирении великого князя Дмитрия с Сергием Радонежским и основании Дубенского Успенского монастыря Рогожский летописец сообщает следующее: «Тое же зимы князь великии Дмитреи Ивановичь посла игумена Феодора Симоновскаго, отца своего духовнаго, въ Киевъ по митрополита по Кипреяна, зовучи его на Москву къ собе на митрополию, а отъпустилъ его о велицемъ заговение». Несмотря на то что великий князь ранее уже дважды изгонял митрополита из Москвы, Киприан, понимая всю важность и ответственность момента, решился ехать, и «въ четвертокъ 6 недели по Велице дни, на праздникъ Вознесениа Господня, прииде изо Царяграда на Русь пре-священныи Киприанъ на митрополию свою ис Киева на Москву. Князь же велики Дмитреи Ивановичь прия его съ великою честию и весь градъ изыде на сретение ему. И бысть въ тъи день оу князя у великаго пиръ великъ на митрополита, и радовахуся светло».[739]
Аналогичные известия читаются в Симеоновской летописи, Московском летописном своде конца XV в., а также в Никоновской летописи.[740] Но есть и одна на первый взгляд несущественная разница – если Никоновская летопись датирует приход Киприана в Москву весной 1380 г., то все остальные относят это событие к весне следующего, 1381 г. В других обстоятельствах разницей в год в датировке летописями того или иного события можно было бы пренебречь, но в настоящем случае это носит принципиальный характер: прибыл ли Киприан в Москву накануне Куликовской битвы или же появился в ней лишь спустя почти год после нее? Выяснение этого вопроса позволит верно охарактеризовать как личность самого Киприана, так и деятельность Сергия Радонежского, стремившегося объединить Русскую церковь перед надвигавшимся нашествием Мамая.
Большинство современных исследователей склонны полагать, что Киприан оказался в Москве только в 1381 г. При этом они указывают, что эта дата содержится в наиболее ранних сохранившихся до нашего времени летописных сводах, тогда как известие о появлении Киприана накануне Куликовской битвы имеется только в позднейшей Никоновской летописи, составленной почти через полтора века после описываемых событий. Тем не менее, по нашему мнению, в данном случае следует доверять именно Никоновской летописи, а это значит, что Киприан прибыл в Москву 3 мая 1380 г., а не годом позднее, как принято считать ныне.
Первым из отечественных историков противоречие в дате прибытия Киприана в Москву отметил Н. М. Карамзин: «Великий князь по Троицк., Ростов. и всем летописям, кроме Никонов., послал за Киприаном уже во время царя Тохтамыша, и Киприан приехал в Москву в 1381 г.». В другом месте он писал утвердительно: «Сие случилось уже в 1381 г., то есть после славной Донской битвы».[741] Авторитет историографа был настолько велик, что это мнение прочно утвердилось во всей последующей литературе.
Однако уже в наше время в этом усомнился Ф. М. Шабульдо. Прежде всего он задал вопрос: если уже в 1379 г. великий князь Дмитрий встал на сторону Киприана, то почему он ждал почти полтора года, чтобы послать ему в Киев приглашение приехать в Москву?[742] Это заставило ученого тщательно проанализировать всю хронологию известий о Киприане за 1378–1381 гг. Исходной точкой его рассуждений стало упоминавшееся нами письмо Киприана Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому, написанное в Киеве 18 октября 1378 г., в котором митрополит сообщал, что намерен ехать в Константинополь и уже выслал гонцов («А яз без измены еду ко Царюгороду, а пред собою вести послал же есмь»).