[743] На взгляд Ф. М. Шабульдо, «очевидно, послание было прощальной вестью (благословением) Киприана к однодумцам и написано им накануне или даже в день отъезда. Киевский митрополит «устремихся» в Константинополь сухопутьем через Болгарию по одному из кратчайших маршрутов, поэтому все путешествие, даже с непредвиденными задержками и остановкой в Тырнове, где он встречался с патриархом Евфимием, вряд ли заняло более полутора-двух месяцев. Следовательно, к середине декабря 1378 г. Киприан уже находился в Константинополе».[744]
Но в столице Византии киевскому митрополиту пришлось задержаться из-за непредвиденных обстоятельств. Летом 1379 г. в Константинополе произошел дворцовый переворот. Император Андроник IV был свергнут своим отцом Иоанном V Палеологом и братом Мануилом II, которых он тремя годами ранее заточил в тюрьму. Между ними развернулась ожесточенная борьба, в которой приняли участие как генуэзцы – на стороне Андроника IV, так и венецианцы и турки, поддерживавшие Иоанна V. В итоге город был захвачен сторонниками последнего. Понятно, что в этих условиях константинопольскому патриарху Макарию было не до разбора церковных споров на Руси. К тому же из-за изменившейся политической обстановки он вынужден был сам покинуть патриарший престол. Об этих событиях мы знаем со слов самого Киприана, точнее, из составленного им «Жития» одного из своих предшественников – митрополита Петра, в приложении к которому он поместил «малу некую душеполезную повесть» о самом себе. В ней Киприан поделился своими воспоминаниями о патриархе Филофее, которому был обязан своим назначением на митрополию, и сообщил, что сменивший его патриарх Мака-рий в результате событий 1379 г. «судомь Божиим сборне изметается и извержению, яко злославен, и заточению предан бываеть». Любопытна подробность, приводимая Киприаном: «На томь же убо сборе и аз с иными святители бых, в томь же свитце изверьжениа его подписах». И далее митрополит рассказывает: «Пребых же убо в оное время в Константинеграде тринадесят месяць. Ни бо ми мощно бяше изити, велику неустроению и нужи належащи тогда на Царьствующий град. Море убо латиною дръжимое, земля же и суша обладаема безбожными туркы. И вь таковомь убо затворе сущу ми, болезни неудобьстерпимыа нападоша на мя, яко еле ми живу бытии. Но едва яко в себе преидох, и призвах на помощь святаго святителя Петра… И в малых днех Царствующаго града изыдох и, Божиимь поспешени-емь и угодника его, приидох и поклонихся гробу его чудотворивому, внегда убо прият нас с радостию и честию великою благоверный великый князь всея Руси Дмитрей, сын великого князя Иоанна».[745]
На основании свидетельства Киприана о том, что он пробыл в Константинополе 13 месяцев, Ф. М. Шабульдо полагает, что «примерно в середине декабря 1379 г.» он выехал из Константинополя и уже зимой 1379/80 г. вполне мог быть уже в Киеве. Из русских летописей известна точная дата отправления из Москвы в Киев посольства с официальным приглашением Киприану занять в качестве митрополита «всея Руси» постоянную резиденцию в Москве. Это произошло «о велицемъ заговение», то есть в начале Великого поста, который в 1380 г. пришелся на 5 февраля. В Москву Киприан прибыл «на праздникъ Вознесениа Господня» (подвижный церковный праздник на 40-й день после Пасхи), отмечавшийся в 1380 г. 3 мая.[746]
Однако расчеты Ф. М. Шабульдо не получили поддержки у историков, если не считать книги Н. С. Борисова.[747] Причиной этого стали «неувязки» в хронологии. Прежде всего оказалось, что киевский митрополит, вопреки предположению Ф. М. Шабульдо, задержался в Киеве и выехал из него в Константинополь не 18 октября 1378 г., а значительно позднее. Свидетельство об этом находим у самого Киприана (в «Житии» митрополита Петра), сообщающего, что «и третьему лету (по поставлении в митрополиты. – Авт.) наставшу, пакы к Царюграду устремихся».[748] Следовательно, речь идет о том, что Киприан отправился в дорогу не ранее 2 декабря 1378 г., когда исполнилось три года его пребывания на митрополичьей кафедре. Даже если предположить, что Киприан двинулся в путь не «в середине зимы» (как полагает Г. М. Прохоров), а «зимой» 1378/79 г. (на взгляд Н. С. Борисова), все равно оказывается, что он лишь «весной 1379 г. прибыл на Босфор».[749] Простейшие арифметические подсчеты показывают, что, если к этой дате приплюсовать 13 месяцев, проведенных Киприаном в столице Византии, и добавить время, необходимое для дороги на Русь, он никак не мог появиться в Москве к 3 мая 1380 г. Тем самым, по мнению большинства историков, речь должна идти о событиях следующего, 1381 г. В этом году начало Великого поста и церковный праздник Вознесения Господня пришлись на 25 февраля и 23 мая соответственно. Таким образом, Г. М. Прохоров приходит к выводу, что племянник Сергия Радонежского выехал в Киев 25 февраля 1381 г., а Киприан появился в Москве 23 мая того же года.[750] Все эти подсчеты, казалось бы, подтверждают широко известное мнение, что ранние летописные своды являются более точными, нежели позднейшая Ни-коновская летопись. Но так ли это было на самом деле? Сомнения появляются при выяснении хронологии последующих событий. «Повесть о Митяе» после рассказа о приходе митрополита Киприана в Москву продолжает: «И минувшу же седмому месяцю и прииде весть: се Пиминъ грядетъ изъ Царяграда на Русь на митрополию, князь же великыи не въсхоте его приати. Бывшу Пимину на Коломне, тогда сняша с него клобукъ белыи съ главы его и роз-ведоша около его дружину его и думци его и клиросници его, отъяша отъ него и ризницю его и приставиша приставника къ нему некоего боярина именемъ Ивана сына Григориева Чюр[ил]овича, нарицаемого Драницю, и послаша Пимина въ изгнание и въ заточение и ведоша его съ Коломны на [В]охну, не заимаа Москвы, а отъ [В]охны въ Переяславль, а отътуду въ Ростовъ, а отътоле на Кострому, а съ Костромы въ Галичь, ис Галича на Чюхлому. И тамо пребысть въ оземьствовании лето едино, но и отъ Чухломы веденъ бысть на Тферь».[751]
Для нас здесь самым важным является ответ на вопрос, когда произошли эти события. Г. М. Прохоров решает его достаточно легко: «Киприан прибыл в Москву 23 мая, стало быть, весть о Пимене пришла в конце декабря (1381 г. – Авт.), то есть зимой».[752]
Однако не все оказывается так просто. Прежде всего, летописная статья 6889 г. Рогожского летописца сообщает, что Пимен появился на Руси не зимой, как рассчитал исследователь, а осенью: «Тое же осени прииде изо Царяграда на Русь Пиминъ митрополитъ».[753] Но, по мнению Г. М. Прохорова, «противоречие это мнимое: по тогдашним понятиям, зима начиналась после зимнего солнцеворота, 24 декабря». Сделав это «открытие», исследователь сталкивается с другой проблемой. Во второй половине осени 1382 г. (после 7 октября) на митрополичьей кафедре произошли серьезные перемены: «Киприанъ митрополитъ съеха съ Москвы въ Киевъ… Князь велики Дмитрии Ивановичь послалъ по Пимина по митрополита и приведе его изъ заточениа къ себе на Москву и приа его с честию и съ любовию на митрополию».[754] Между тем, согласно «Повести о Митяе», Пимен провел в чухломской ссылке «лето едино», то есть календарный год. Если к этому сроку добавить время на путь от Коломны до Чухломы, а также на неизвестное по продолжительности его пребывание в Твери, окажется, что, появившись на Руси в самом конце 1381 г., Пимен никоим образом не мог в конце осени 1382 г. после ухода Киприана в Киев вступить на митрополичью кафедру. Но и с этой проблемой исследователь расправляется чрезвычайно быстро – на его взгляд, «здесь под „летом“ понимается не год, а именно лето, летние месяцы».[755] Этой трактовке противоречат очевидные факты – «Повесть о Митяе» содержит еще одно аналогичное выражение, когда сообщает, что после смерти митрополита Алексея «пребысть же Митяи наместникъ на Москве лето едино и шесть месяць» (выделено нами. – Авт.).[756] Из данного контекста очевидно, что выражение «лето едино» автор «Повести…» употребляет исключительно в значении «год, 12 месяцев».
Невозможность «втиснуть» события, последовавшие за приездом Киприана в Москву, в хронологические рамки промежутка май 1381 г. – конец осени 1382 г. заставляет предположить, что исходное событие – появление Киприана при дворе великого князя – произошло все же не в 1381 г., а годом ранее.
Означает ли это, что Никоновская летопись оказывается более точной, чем Рогожский летописец, Московский летописный свод конца XV в. и другие ранние летописи? Круг наших рассуждений таким образом замкнулся, и хронологическая загадка, связанная с определением года приезда Киприана в Москву, должна быть признана неразрешимой.
И все же ее можно попытаться разгадать. Для этого прежде всего необходимо выяснить, что имел в виду Киприан, когда в «Житии» митрополита Петра о себе писал: «Пребых же убо в оное время в Константинеграде тринадест месяць»? Исследователи, читая эту фразу, полагали, что речь в ней идет о пребывании Киприана на протяжении 13 месяцев непосредственно в столице Византии.
Между тем в обыденной практике до сих пор широко распространена другая система подсчета, когда человек, рассказывая о длительности своей поездки, включает в нее и время, затраченное на дорогу туда и обратно. Очевидно, таким же образом поступил и Киприан – говоря о своем 13-месячном пребывании в Константинополе, он имел в виду всю продолжительность поездки, что называется «от порога до порога» – от момента выезда из Киева до своего возвращения туда.