[827] Исходя из этого указания источника, можно твердо говорить о том, что Николо-Угрешский монастырь существовал уже во второй четверти XV в.
С учетом данного обстоятельства, несмотря на то что в имеющихся в нашем распоряжении источниках факт возникновения Николо-Угрешского монастыря никак не отразился, большинство исследователей все же относят основание этой обители к 1380–1381 гг., хотя и с оговоркой – «по легенде». Следующим логическим шагом историков Николо-Угрешской обители стала попытка связать начало монастыря с именем Сергия Радонежского: «Великая любовь и доверие Димитрия Иоанновича Донского к преподобному Сергию дают повод думать, что и Угрешская обитель была основана великим князем не без участия или советов святого мужа, а быть может, и по указанию его избран был первый игумен ее».[828]
Более того, возведенный в обители первоначальный храм, замененный в XV в. каменным, некоторые из исследователей считают едва ли не первым памятником, посвященным победе на Куликовом поле. В подтверждение этого зачастую приводится икона Николы с клеймами из Николо-Угрешского монастыря, которую часть специалистов датирует 80-ми гг. XIV в., а другие относят к первой половине XV в.
Попытку разобраться в этом вопросе предприняла З. П. Морозова, проделавшая искусствоведческий анализ сохранившейся в фондах Государственного исторического музея прориси иконы «Явление Николы на древе князю Дмитрию Ивановичу перед Куликовской битвой». Она выяснила, что почитание Николы как защитника Руси от врагов начинается с XIII в. Именно к этому времени относится возникновение таких иконографических типов, как «Никола Зарайский», «Никола Можайский». «Очевидно, в силу того что первый русский иконографический извод оказался исторически связан с борьбой против монголо-татарских орд, и в последующее время к Николе стали обращаться за помощью против монголо-татарской опасности», – пишет З. П. Морозова. При этом она отметила одну важную особенность: «Обращает на себя внимание такая деталь: со второй половины XVI в. все чаще фигурируют не местные типы Николы —„Зарайский“, „Можайский“, „Великорецкий“, а „Святитель“ и „Чудотворец“ Никола. Объясняется это, вероятно, тем, что при создании митрополитом Мака-рием общерусского свода святых святитель и чудотворец Никола занимает в нем одно из почетных мест, выступая радетелем за интересы всего Русского государства». В итоге исследовательница пришла к выводу, что данная икона возникла лишь в XVII в., когда в контексте эпохи после Смутного времени по-новому осмыслялись и воплощались в иконописи образы героического прошлого, связанного с событиями Куликовской битвы.[829]
Этот вывод З. П. Морозовой дает определенные основания полагать, что и само предание о начале Николо-Угрешского монастыря является плодом позднейшего времени. Определенный интерес для выяснения этого вопроса представляет тот факт, что в составе троицкого сборника № 746, в работе над которым принимал участие угрешский игумен Иона, содержится «Житие» Сергия Радонежского, точнее, его Первая Пахомиевская редакция. Данное обстоятельство позволяет предположить, что Иона был лично знаком с автором «Жития» Пахомием Логофетом. Очевидно и то, что Иона, будучи настоятелем Угрешского монастыря, должен был знать легенду о возникновении своей обители. Если обитель так или иначе была бы связана с событиями Куликовской битвы, именами Дмитрия Донского или преподобного Сергия, Пахомий Логофет не преминул бы использовать эти факты в последующих редакциях своего труда. Однако этого мы не обнаруживаем и в итоге приходим к выводу, что данная легенда была создана гораздо позже событий эпохи Куликовской битвы, а следовательно, говорить о каком бы то ни было участии Сергия Радонежского в основании Николо-Угрешского монастыря не приходится. Именно так поступил А. А. Шамаро, полностью отрицающий достоверность этой легенды.[830]
Казалось бы, на этом вопрос о данном предании можно закрыть, если бы не одно обстоятельство – остается неизвестным источник его возникновения. В этой связи напомним важный вывод историка древнерусской литературы И. П. Еремина: «Древнерусского автора, когда он брался за изображение жизни, заботила прежде всего достоверность изображаемого. И если он не всегда ее добивался, это обстоятельство свидетельствует только о временном нарушении принципа, а не об отказе от него; подчас ему изменяла память, иногда он сознательно умалчивал о фактах, когда это ему почему-либо было нужно, иногда тенденциозно искажал факты, когда это диктовалось ему теми или иными соображениями. Но он редко выдумывал факты, верный своей задаче достоверно описать то, что было».[831] С учетом этого можно предположить, что в основе монастырского предания все же лежат реальные события.
Предание о начале Николо-Угрешского монастыря сообщает, что Дмитрий Донской, выйдя из Москвы, прошел до того места, где впоследствии возникла обитель, 15 поприщ, или верст.[832] Действительно, по данным второй половины XIX в., Угрешский монастырь находился в 15 верстах от Покровской и Спасской застав. Однако за пять столетий, прошедших с XIV в., Первопрестольная сильно раздвинула свои границы и в буквальном смысле приблизилась к монастырю. Чтобы определить, какое расстояние отделяло в XIV в. Москву от Николо-Угрешской обители, напомним, что под словом «город» тогда понимали Московский Кремль.
Обратившись к карте, легко выяснить, что расстояние от Кремля до Николо-Угрешского монастыря по строго прямой линии составляет 20 километров. Но и тогда и сейчас дороги не проходили по прямым линиям. Установить направление пути из средневековой Москвы до Угреши помогает то обстоятельство, что первые цари из династии Романовых довольно часто посещали Угрешский монастырь (обычно на Николу Вешнего – 9 мая). Судя по дворцовым разрядам XVII в., Михаил Федорович совершил 9 «походов» на Угрешу, а его сын Алексей Михайлович бывал здесь 13 раз. Благодаря этому мы можем составить представление о маршруте царских богомолий. Как правило, они проходили через село Грайвороново на речке Голеди, где на специальном «стану» устраивался праздничный стол.[833] С учетом этого расстояние от Кремля до Николо-Угрешской обители возрастает еще больше.
Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют достаточно подробно проследить маршрут Дмитрия Донского на Куликово поле. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», русские рати вышли из Москвы тремя путями: «Князь же великий отпусти брата своего, князя Владимера, на Брашеву дорогою, а белозерьскые князи – Болвановъскою дорогою, а самъ князь великий поиде на Котелъ дорогою… Того бо ради разлучися князь великий з братом своим, яко не вместитися имъ единою дорогою».[834]
Брашевская дорога, названная по имени Коломенской волости Брашева, начиналась от юго-восточной оконечности города, шла мимо Николо-Угрешского монастыря и далее по левому берегу Москвы-реки до Боровского перевоза близ впадения Пахры в Москву-реку. Что касается Болвановской дороги, считается, что она начиналась от урочища Болвановье за Яузой, далее пролегала мимо Андроникова монастыря и сходилась с Брашевской дорогой у Боровского перевоза. Третья дорога на Коломну шла от южной оконечности города до ручья Котел, впадавшего в Москву-реку, и далее раздваивалась – одна дорога, «Ордынская», шла на Серпухов, вторая, «Рязанская», поворачивала от Котлов на великокняжеское село Коломенское, где существовала переправа через Москву-реку, и далее левым берегом реки шла до Боровского перевоза. Именно ею и направился великий князь Дмитрий Иванович. Самым любопытным для нас является то, что ровно в 15 километрах от Кремля на этом пути до сих пор расположен Николо-Перервинский монастырь. Это совпадение фактического расстояния от Кремля до обители с тем, что указано в предании, позволяет говорить о том, что основа легенды содержит реальные сведения, но в ней были спутаны два соседних одноименных монастыря – Николо-Угрешский и Николо-Перервинский.
В сохранившихся источниках Николо-Перервинский монастырь упоминается крайне поздно – в выписи из писцовых книг 1623 г. Лаврентия Кологривова и подьячего Дружины Скирина. К этому времени монастырь был очень небольшим: в нем имелись лишь игумен и два старца, а также стояла деревянная церковь Николы Чудотворца. Судя по тому, что на момент описания за обителью числилась монастырская слободка, в которой значились 7 бобылей, Николо-Перервинский монастырь существовал еще до Смутного времени. Монастырское предание, зафиксированное в XIX в., сообщает, что обитель была основана около времен Мамаева побоища, а первоначально она именовалась «Николою Старым». Определение обители как «старой», по всей вероятности, было дано для отличия от ближайшей к Николо-Перервинскому монастырю одноименной Николо-Угрешской обители. С учетом этого можно предположить, что из двух соседних обителей более древней являлась Николо-Перервинская.
Район ближайших юго-восточных окрестностей Москвы постоянно разорялся татарскими набегами, и исторически сложилось так, что предание о начале Николо-Перервинского монастыря было перенесено на соседнюю одноименную Николо-Угрешскую обитель. Учитывая, что эта легенда донесла до нас точное указание расстояния от Кремля до Перервы по пути следования Дмитрия Донского на Куликово поле, мы можем говорить о том, что Николо-Перервинский монастырь был действительно основан вскоре после Куликовской битвы.[835]
Что же касается соседней Николо-Угрешской обители, то она появилась несколько позднее – судя по всему, лишь в первой половине XV в. (до 1438 г.). По этому поводу можно высказать несколько соображений. Известно, что Москва возникла на перекрестке торговых артерий. Одной из них являлась Москва-река, по которой суда поднимались вверх от Коломны. В середине XIV в. главная московская пристань находилась в районе Крутиц. Об этом свидетельствует упоминание в завещании Ивана Красного и в первой духовной грамоте Дмитрия Донского церкви Богородицы на Крутицах, в пользу которой московские князья поступились четвертью «коломеньской» тамги – торговой пошлины, собиравшейся с купцов по прибытии в город.