Александр вместе с сыном был зверски убит разгневанным ханом. И тверичи, и ростовчане ненавидели Калиту, за то что не раз наводил на них татарские рати. Много, ох много невинной крови пролил Иван Калита! Но князь верил, что спасает свое несчастное отечество от разорения, пусть и негодными средствами. И надеялся замолить грехи — строил храмы, раздавал щедрую милостыню и незадолго перед смертью постригся в монахи.
Москвичи его любили. Князь всегда носил за пазухой мешок с деньгами — калиту — и оделял нуждающихся и нищих. По мешку его и прозвали. А враги князя говаривали, что это прозвище он получил за свою алчность и грабежи. Вот такую славу оставил после себя «первый собиратель русской земли».
Ростов и Ярославль Калита прибрал к рукам как будто бы мирным путем, не запятнав себя ни вероломством, ни кровопролитием. Выдал замуж двух дочерей. Одну за Василия Даниловича Ярославского, другую — за Константина Васильевича Ростовского. И вскоре начал распоряжаться в вотчинах зятьевых, как в своих собственных.
Прислал в Ростов верного воеводу Василия Кочеву и его помощника, некоего Мину. И начал этот Кочева своевольничать не хуже татар: отбирал имущество у ростовских бояр, притеснял купцов и ремесленников. А когда ростовцы возмутились, то московский воевода велел бить бояр кнутами, а градоначальника, почтенного старца Аверкия, подвесил на площади вниз головой.
«Горько тогда стало городу Ростову и особенно князьям его. У них отнята была всякая власть и имение», — сетовал летописец.
Все эти горести не могли не сказаться на семействе Кирилла Иванчина, потому что он был самым ближним к князю боярином. Епифаний перечисляет причины обнищания Кирилла: «…из-за частых хождений с князем в орду, из-за частых набегов татарских на Русь, из-за многих даней тяжких и сборов ордынских, из-за частого недостатка в хлебе».
Частые неурожаи и засухи тоже упоминает Епифаний. Но это были природные бедствия, за них некого винить. А вот поездки в орду с князьями тяжким бременем ложились на боярские карманы. Уезжая на поклон к хану, все прощались с женами и детьми, словно навсегда, потому что не знали, суждено ли вернуться домой. А дорога была длинная, и повсюду доставай серебро и плати — и ханским баскакам, и княжеским слугам на чужой земле. Из орды приезжали чуть ли не разутыми и раздетыми.
А при Кочеве и Мине совсем стало невмоготу жить. Они добрались и до пригородов Ростова, отбирали вотчины у ростовских бояр, а самих изгоняли вон. Это называлось у московских воевод «перебор людишек».
Как ни горько было покидать родные места и вотчину, стали подумывать о побеге, чтобы не только имущества, но и самой жизни не лишиться. Вскоре и случай представился.
…В семидесяти верстах от Москвы, в непроходимой лесной чаще стояло село Радонеж. Сейчас это место называется Городищем, или Городком. Иван Калита завещал его младшему сыну Андрею. В то время по малолетству князя этими землями управлял наместник Терентий Ртища.
Земли не составляли большого богатства. Свободных, неухоженных участков было много. Поэтому Терентий Ртища, желая заманить в эти дикие лесные края побольше переселенцев, пообещал им разные льготы. И народ стал собираться к Москве, кто спасаясь от татар, кто от своих бояр. Из Ростова приехало в Радонеж сразу несколько семей.
Поразили ростовчан здешние непроходимые, дремучие леса. Они привыкли к совсем другим пейзажам — просторным полям и лугам. Но русский человек при горькой нужде обживет любые пространства. И вот уже застучали топоры, рушились вековые сосны, день и ночь пылали костры и стелился едкий дым. Не так-то просто отвоевать у леса чистое поле, раскорчевать пни, распахать не ведавшую плуга землю.
Известно, что Кирилл с семейством поселился в самом Радонеже, недалеко от церкви Рождества Христова. Может быть, дом был куплен или построен на остатки ростовского имения. Но в Радонеже пришлось самим и лес расчищать, и в поле работать, и на сенокосе.
Наверное, в эти скудные годы Варфоломей многое научился делать руками. Потому что впоследствии ему пришлось много строить — церквушек, изб, монастырских ограждений и ворот. Иной раз с утра до вечера он не выпускал из рук топора, прерываясь только на молитву. В его лесной обители имелись огород и пашня, за которыми отшельник умело ухаживал.
С первых же дней в Радонеже Варфоломей полюбил лес. С тех пор вся его жизнь до последних дней была связана с лесом. В радонежских дебрях можно было затеряться и найти истинный покой и уединение. К уединению и тишине стремилась душа Варфоломея.
Терентий Ртища предлагал Кириллу поместье, но боярин по старости уже не мог верою и правдою служить новому князю, как прежде. Тогда его место занял женатый Степан. У него уже было двое малолетних сыновей — Климент и Иван. В Радонеже женился и младший брат Петр. А Варфоломей мечтал только о монашеской жизни и просил его отпустить. Мария готова была благословить своего Варфушу, но Кирилл отказал:
— Подожди немного, сынок. Мы стары и немощны, некому нам услужить. Братья твои женились и заботятся о своих семьях. Вот похоронишь нас и тогда сможешь исполнить свое заветное желание.
И Варфоломей — послушный сын — скрыл свое разочарование и продолжал верно служить родителям. Вскоре Кирилл и Мария сами ушли в Хотьковский монастырь, где было два отделения — для старцев и стариц, чтобы окончить свои жизни в молитве и покаянии.
В этом время у Степана неожиданно умерла молодая жена. Он был так потрясен этим горем, что решил навсегда покинуть мир и принял монашество в том же Хотьковском монастыре. При пострижении ему было дано другое имя — Стефан.
Так по произволению судьбы Степан, никогда и не помышлявший о монастыре, стал иноком. А Варфоломей, долгие годы к этому стремившийся, только навещал родителей и брата в обители. Но он не роптал о своей участи, а всей душою сострадал брату. И понимал, как призрачны и обманчивы все мирские блага, даже семейное счастье. Вот и родители его, на старости лет лишившиеся вотчины, оканчивали дни на чужой стороне. Варфоломей все больше укреплялся в своих заветных мыслях о том, что только на веру в Бога можно прочно опереться в этом мире и только вера дает душевное спокойствие и счастье.
Вскоре Кирилл и Мария умерли. Сыновья с честью похоронили их на монастырском погосте. Сорок дней Варфоломей прожил в монастыре, молился за упокой душ родителей и раздавал милостыню в их память. Затем быстро устроил свои земные дела — передал брату Петру дом в Радонеже и остатки имущества и снова направился в Хотьково. Но не для того, чтобы там остаться. Его тянуло подальше от любого людного места.
Еще Мария первая углядела в сыне любовь к одиночеству и удивлялась: откуда это? Варфоломей рос в большой дружной семье, где за стол порой садились двадцать — тридцать человек вместе с челядью. А он всегда бежал многолюдья, старался уединиться у себя в горнице, в поле, на берегу речки.
Наблюдая жизнь в Хотьковском монастыре, Варфоломей понял, что его путь — другой. В монастыре было слишком суетно, людно. Сам же он чувствовал предрасположенность не просто к иночеству, но к пустынножительству и отшельничеству.
Люди удалялись в обитель, чтобы бежать от мира, забыть навсегда его горести и страдания. А Варфоломей удалялся для того, чтобы там, в тишине, молиться за мир, за всех страждущих и несчастных, за свое поруганое отечество. Душа его скорбела от царивших вокруг раздоров, ненависти и неправды. Только молитвы праведников могли спасти от гибели этот страшный мир.
О себе, как о праведнике, Варфоломей и не помышлял. В грех гордыни он никогда не впадал. Но верил, что молитвы пустынников быстрее доходят до Бога. Значит, и он, скромный отшельник, будет услышан. Значит, и его мольбы вольются в общую большую молитву ко Всевышнему.
Вот о чем поведал Варфоломей брату Стефану, уговаривая того покинуть монастырь и вместе с ним построить церковь и келью где-нибудь в лесу, далеко от людей. Он хотел вступить в новую жизнь не только вместе с братом по крови, но и вместе с иноком, уже имеющим опыт духовной жизни. Варфоломей сомневался в себе: ведь до сих пор он жил в миру.
Стефан долго размышлял. Ему очень нравилась жизнь в монастыре. Он стал хорошим монахом, горячо молился, усердно постился и совершенно отвернулся от житейской суеты. И все-таки его пугала одинокая, угрюмая жизнь в лесу. И только поддавшись на горячие мольбы младшего брата, он согласился сделать с ним первые шаги в пустынножительстве, помочь в строительстве, а там что Бог даст.
И вот однажды на рассвете братья вышли из ворот Хотьковского монастыря и зашагали в неизвестность — искать место для своей новой обители. В то время ничейной земли было много. И любой человек, ищущий уединения и покоя, мог построить себе избушку в лесной чаще и укрыться от мира в уверенности, что его никто не потревожит.
И день и другой брели Варфоломей и Стефан по дремучему Радонежскому лесу. Ни дорог, ни тропинок. Пышные кроны сосен-исполинов смыкались над головами. Даже в солнечный яркий полдень здесь царил вечерний сумрак. Ни одно место им не понравилось, ни одно не показалось. Усталый Стефан все больше под ноги себе глядел, чтобы не споткнуться о корягу, а Варфоломей— вокруг. И вдруг он остановился как вкопанный и радостно воскликнул:
— Маковка!
Стефан поднял глаза, его угрюмое лицо просветлело. Перед ними высился холм с пологими склонами, и вправду очень похожий на маковку. Они поднялись на его вершину и очутились на полянке, чистой, как будто выметенной к их приходу. Долго стояли и любовались красотой этих мест. С холма-маковки далеко-далеко было видно вокруг.
После лесного сумрака на холме припекало солнце и разгуливал ветерок. Словно какая-то неведомая сила привела их на это чудное место, решили братья. Впоследствии оно было названо Маковцем, или Маковицей. На этот месте и суждено было вскоре возникнуть Троице-Сергиевой лавре. И сам Сергий говорил о себе: «Аз есмь Сергий Маковский».