[240]. Отметим, что определенное значение имели практически одновременно начавшиеся в Лондоне 27 мая 1920 года советско-английские переговоры, где советскую торговую делегацию представлял Леонид Красин. Тем самым советское внешнеполитическое ведомство выступало против продолжения гилянской операции. Более сложной была позиция партийного руководства, которое рассматривало различные варианты в зависимости от развития событий. Определенная поддержка Гилянской советской республике была оказана, но Орджоникидзе был возвращен на Кавказ. На наш взгляд, это не было негативной оценкой его действий, так как позднее Микоян здесь действовал еще более радикально. Это было решением, вызванным востребованностью Серго в связи с новым обострением ситуации на Северном Кавказе. Правда, гилянскому вопросу он по-прежнему уделял внимание. Так, в телеграмме Сталину из Владикавказа от 22 июня 1920 года он указывал: «В Персию посылаем мусульманские части. Уход англичан из Решта объясняется не столько революционным движением самих персов, сколько нашим приходом»[241].
Шифротелеграмма Г. К. Орджоникидзе Л. Д. Троцкому с описанием положения дел в Азербайджане и Персии
22 июня 1920
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 17. Д. 8. Л. 1–2]
В этот же день он более подробно информировал о положении дел в Персии и Троцкого: «…докладываю у Кучук хана никаких своих частей нет. В той части Персии занятой, где он находится, широкого активного революционного движения нет, есть только ненависть к англичанам. Уход англичан из Решта вызван нашим пребыванием в Энзели. Без нашей помощи на первое время трудно двинуть дело вперед. Посылать туда русские части ни под каким видом нецелесообразно. Сегодня отправляем мусульманские азербайджанские части, восемьсот штыков, одну сотню кавалерии, три горных орудия, один бронеавтомобиль. Формируем персидский полк»[242].
Орджоникидзе в этот период больше интересует процесс советизации Закавказья с упором на решающую роль в этом процессе уже советского Азербайджана. Так, в телеграмме от 19 июня на имя Чичерина он писал: «Азербайджан претендует на Карабах, Зангезур, Нахичеванский и Шаруро-Даралагезский уезд. В Карабахе и Зангезуре провозглашена Советская власть, и вышеупомянутые территории считают себя частью Азербайджанской советской республики. Нахичевань уже несколько месяцев в руках повстанцев-мусульман…»[243] Подобная позиция Орджоникидзе не встретила понимания сначала Чичерина, а затем и Политбюро. Дальнейшая советизация Закавказья, даже в пользу Азербайджана, была отвергнута.
7 июля Наркоматом иностранных дел была составлена «Инструкция Реввоенсовету Кавказского фронта», в которой прямо указывалось: «Следует безусловно воздерживаться от попыток вызывать восстание против правительства Грузии, Армении и Турции. Надо разъяснять тем элементам в этих республиках, которые стремятся к перевороту, что по общеполитическим соображениям ввиду как мировой конъюнктуры, так и нашего военного положения они не должны в настоящее время приступать к осуществлению своей цели… Так как наше военное положение не допускает занятия русскими частями Карабаха, Зангезурского уезда, Нахичевани, Джульфы, Шаруро и Даралагезского уезда, российские военные власти должны ограничиться занятием тех спорных между Арменией и Азербайджаном местностей, которые ими теперь заняты… с устранением вмешательства войск тех или других соседних республик, как и было уже постановлено российским правительством и передано советским властям на Кавказе…»[244] Впрочем, уже через несколько недель вопрос о советизации Армении вновь обсуждался в Политбюро. Другое дело, что реальные действия в этом направлении откладывались в связи с неоднозначным положением на Северном Кавказе.
Угроза советской власти
Опасное положение на Кубани и сопредельных территориях было связано с десантированием сюда летом 1920 года из врангелевского Крыма нескольких белоказачьих отрядов. В этих условиях опять активизировались антибольшевистские отряды терского казачества. В организации отпора этим десантам летом 1920 года и подавлении восстаний терских казаков и был задействован Орджоникидзе.
Указанный период на Северном Кавказе характеризуется взаимным ожесточением и большим количеством жертв с обеих сторон. В Отрадненском районе указывалось на 12 человек, мобилизованных в «армию Хвостикова», большинство из которых впоследствии вернулось домой ранеными[245]. Вероятно, в данном документе имелись в виду войска белого генерала М. А. Фостикова[246] (так его называл и ряд советских деятелей), принимавшего со своим партизанским отрядом участие в военных операциях белых врангелевских войск летом — осенью 1920 года на Северном Кавказе, в том числе в районе Армавира. Очевидно, что в материалах комиссии не отразился реальный уровень репрессий в ходе действий генерала Фостикова. Между тем в архивах России имеются и более существенные примеры жертв населения от действий указанного генерала и ответных актах. Интерес с этой точки зрения представляет воспоминание 1933 года петроградского рабочего Третьякова о борьбе с бандами бело-зеленых на Северном Кавказе в 1920 году, находящееся в ЦГАИПД СПб. Особенно активно здесь действовали в указанный период, согласно воспоминанию, отряды как раз генерала М. А. Фостикова[247] (в документе опять-таки Хвостикова) в районе станицы Лабинской и Майкопа. Третьяков вспоминал, что «банды очень много уничтожили по станицам действительно преданных людей». В ответ на налеты бело-зеленых банд в Майкопском районе был впоследствии объявлен красный террор. «Белобандитских заложников расстреливали до 100 душ в ночь»[248]. Северный Кавказ в этот период захлестнула волна взаимного насилия.
Порою жесткие решения принимал и Орджоникидзе, хотя при этом он часто менял свое решение в пользу смягчения меры наказания. В этом отношении можно указать на следующую секретную телеграмму Серго от 25 июня 1920 года: «Екатеринодар. Лично расшифровать. Немедленно арестуйте Мерхелева, бывший организатор п-ва [в] Моздоке и Петровске. Его надо уничтожить»[249].
Однако, согласно воспоминаниям Б. А. Бабиной, расстрел не состоялся опять-таки по распоряжению Орджоникидзе: «В то же время в городской тюрьме сидел и наш товарищ эсер Володя Мерхелев с нелепым обвинением, будто он участвовал в расстреле 26 бакинских комиссаров. (Вообще, легенда о том, что в этом расстреле участвовали эсеры — неправда.) В это время донесся слух, что фронт объезжает Орджоникидзе и что его вагон стоит в Краснодаре. Мой муж посоветовал жене Мерхелева добиться свидания с Орджоникидзе, который довольно хорошо знал Володю по Баку. Пошли вместе и попали в вагон. Орджоникидзе выслушал Володину жену и тут же дал ей записку к начальнику тюрьмы с просьбой освободить Мерхелева, так как к расстрелу 26 бакинских комиссаров он не имел никакого отношения, и Орджоникидзе это точно знал. Володю тут же выпустили»[250].
Телеграмма Г. К. Орджоникидзе в Екатеринодар об аресте В. Мерхелева
25 июня 1920
[РГАСПИ. Ф. 85.
Оп. 1с. Д. 1]
Все лето для Орджоникидзе было наполнено борьбой с повстанческими отрядами на Северном Кавказе. Он не только руководил подавлением этого движения, но и сам лично выезжал на операции против повстанцев. Так А. У. Клочков вспоминал: «Второй раз я встретился с Григорием Константиновичем Орджоникидзе 20 июля 1920 г. на Кубани, во время боя под станицей Карданикской, находящейся в предгорьях Главного Кавказского хребта, недалеко от Эльбруса»[251]. Возможно, что указанная дата мемуаристом несколько смещена по времени, так как Орджоникидзе в рассматриваемый период был участником II конгресса Коминтерна в Петрограде[252].
Член Революционного военного совета Кавказского фронта Г. К. Орджоникидзе (2-й справа) идет вдоль вагонов агитпоезда «Советский Кавказ» с группой сотрудников поезда
1920
[РГАСПИ. Ф. 85. Д. 32. Л. 26]
Орджоникидзе был организационно задействован летом — осенью в борьбе с белыми десантами на Кубани, а также в подавлении казачьих выступлений в регионе. Об этом свидетельствует его августовско-сентябрьская переписка с Лениным, который неслучайно активно интересовался ситуацией на Северном Кавказе. Он беспокоился за Инессу Арманд, находившуюся в этот период в Кисловодске. Ранее, видя ухудшение здоровья Арманд, Ленин предложил ей, как вариант, поехать на Северный Кавказ к Серго Орджоникидзе. В письме к Инессе он писал: «Не могу ли я помочь Вам, устроив в санатории? Если не нравится в санатории, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце. Он там власть. Подумайте об этом. Крепко, крепко жму руку»[253]. Получив ее согласие, 8 августа 1920 года Ленин телеграфировал Орджоникидзе: «Т. Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить ее и ее сына как следует и проследить исполнение. Без проверки исполнения ни черта не сделают. Ответьте мне, пожалуйста, письмом, а если можно, то и телеграммой: „Письмо получил, все сделаю, проверку поставлю правильно“. Очень прошу Вас, ввиду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы ее и ее сына эвакуировали в случае необходимости вовремя на Петровск и Астрахань, или устроить (сын болен) в горах около Каспийского побережья и вообще принять все меры»