[524]. Под «Ор.» Сталин имел в виду Орджоникидзе, «В.» — это Ворошилов, а «Р.» — Рыков. Сталина обоснованно беспокоили терпимость указанных деятелей к Троцкому и Зиновьеву и возможность компромисса за его спиной. Этому критическому отношению Сталина к московским событиям способствовал Молотов, продолжавший бомбить письмами Сталина о недопустимом поведении Орджоникидзе и Ворошилова, а также Рыкова и Рудзутака (уже по китайскому вопросу), который был подотчетен Молотову. Соответствующее письмо Молотов отправил Сталину 4 июля[525]. Действительно, Орджоникидзе хоть и выборочно, в силу проблем со здоровьем, но присутствовал на летних заседаниях Политбюро. Примерно также обстояло дело с Ворошиловым. Очевидна была их совместная критика Молотова и компромиссная позиция в вопросе отношения к бывшим лидерам партии, а ныне оппозиционерам.
Подобная июньская политическая позиция Орджоникидзе и Ворошилова не могла удовлетворить Сталина. Несмотря на еще сказывающиеся последствия болезни, он выезжает в Москву и уже 27 июля принимает участие в заседании Политбюро. На нем среди прочего было принято следующее решение: «Назначить комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Рыкова, Бухарина, Томского и Орджоникидзе для предварительного просмотра проектов тезисов докладчиков»[526]. Очевидно, что потребовалось откорректировать доклады в сторону ужесточения к лидерам оппозиции. Прежняя компромиссная позиция Орджоникидзе и Ворошилова по отношению к Троцкому и Зиновьеву с подачи Сталина была признана ошибочной.
29 июля — 9 августа Орджоникидзе участвует в работе объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), где выступает с докладом РКИ о рационализации государственного и хозяйственного аппарата и о режиме экономии, а также с докладом о нарушении партийной дисциплины Зиновьевым и Троцким. Очевидно, что за указанный период Серго под влиянием Сталина отчасти отказался от прежних взглядов. Именно отчасти, так как 5 августа, открывая утреннее заседание пленума, Орджоникидзе выступил за то, чтобы оставить Троцкого и Зиновьева в составе ЦК при условии соблюдения ими «минимальных условий для совместной работы». В результате на пленуме дело ограничилось для Троцкого и Зиновьева строгим выговором с предупреждением.
При этом Орджоникидзе указал в своем докладе 5 августа, что ни один из деятелей оппозиции не внес ни одного конкретного предложения о том, как лучше построить работу Советов и советских учреждений. Одно дело борьба с бюрократизмом и совершенно другое дело демагогия насчет бюрократизма[527].
После пленума Орджоникидзе еще некоторое время находился в Москве. Так, он принял участие в заседании Политбюро 11 августа, где участвовал в обсуждении докладов ВСНХ и РКИ о сокращении административно-хозяйственных расходов[528]. 13 августа Сталин принял Серго в Кремле[529], после чего Орджоникидзе выехал на Кавказ. Летом состояние здоровья Григория Константиновича вновь ухудшается в связи с воспалением аппендикса. Обследование и лечение он должен был пройти в Германии, куда и выехал. Сталин, перенесший операцию по удалению аппендикса в 1921 году, спрашивал в телеграмме от 23 сентября из Москвы у Орджоникидзе: «Когда приедешь? Хорошо бы тебе освободиться от аппендикса… Выздоравливай поскорее»[530]. Схожее сообщение о характере болезни Серго содержится в письме к нему от 4 октября Емельяна Ярославского: «Дорогой Серго! Я все думал, что скоро сам будешь и потому, отчасти, не писал, а теперь говорят, что слепая кишка тебе держит и задержит еще надолго, черт бы ее взял… Одновременно идет отрезвление части оппозиции — отход. Очень колеблется Бреслав[531], например. Если ты написал ему прямое письмо с предложением прекратить колебания — это бы подействовало бы… Поправляйся — набирайся сил»[532].
Письмо Е. М. Ярославского Г. К. Орджоникидзе с информацией о платформе «большевиков-ленинцев», оппозиции и антипартийной деятельности Л. Д. Троцкого
4 октября 1927
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 252. Л. 1–2. Подлинник. Автограф]
Операция по удалению аппендикса прошла успешно, хотя, как позднее выяснилось, это не решило проблем со здоровьем Серго. Через год Орджоникидзе в августовском письме вспоминал: «В прошлом году Борхард[533] мне делал операцию, прошла хорошо, а в этом году со мной другое несчастие: обнаружены туберкулезные поражения левой почки»[534].
Однако в октябрьские дни 1927 года ситуация со здоровьем Орджоникидзе представлялась всем благоприятной, за него искренне радовались и ожидали его скорого возвращения в Москву. 10 октября М. Ф. Шкирятов с многочисленными ошибками, но с чувством писал Орджоникидзе: «Здравствуй дорогой Серго! Получил твое письмо. А после на второй или третий день получил извещение, что тебя оперировали и такая операция проводит меня в дрож и всякая начала чертовщина ресоваться, боязнь за твою жизнь, как это все случается, что и не думеш ни когда, что может случится, что жизь стоит на волоске, Находишся в ожидании итак далеко, Прямо чертовщина, а вост вывезет. Пишеш и не знаеш, прочтеш ли. Дорогой Серго, как плохо, что тебя нет вообще в данное время [орфография и пунктуация автора сохранены. — И. Р.]»[535].
23 октября к нему в письме обращался слушатель Института красной профессуры В. Г. Фейгин[536]: «Очень обрадовались тому, что ты уже пишешь и тому, что скоро приедешь. Скучаем по тебе ужасно, а Семушкин даже во сне тебя видит. Пришел вчера утром и говорит, что снилось ему, будто ты его матом кроешь. Вид у него весь день от этого был сияющий… На собрании партийного актива Ярославскому была подана записка: правда ли, что Орджоникидзе не согласен с линией ЦК в отношении оппозиции и поэтому его выслали на полгода в отпуск. Ярославский опроверг это, сказал, что тебе делали операцию и т. д.»[537].
27 октября свое удовлетворение этим известием выразил в письме к Серго Клим Ворошилов: «Радуюсь твоему выздоровлению и скорейшему приезду — ты нам нужен как воздух!»[538] В этом же письме он передал ему привет от Калинина. 29 октября М. Ф. Шкирятов подобное тоже написал Орджоникидзе: «Дела твои хорошия и скоро увижу, я — тебя»[539]. Информировал он его и о «наглом поведении» Троцкого.
Им вторил Е. Ярославский, также написавший в эти дни Орджоникидзе: «Только что мне передали сообщение Сванидзе о твоем здоровье от 24/Х, о том, что ты начинаешь расцветать, пьешь напереули[540], ешь и весел. Ты не знаешь, как это меня обрадовало (и всех нас). У нас явилась надежда, что ты приедешь к съезду. Проклятые штрейкбрехеры распространяют гнусные сплетни, что тебя куда-то выслали, что нарочно отстранили, из-за того, что ты, будто бы, с нами не согласен, и т. п., спекулируют на том, что тебя нет»[541].
22 ноября Орджоникидзе вернулся из Берлина скорым поездом в Москву[542], вновь готовый к партийным баталиям. 12–19 декабря он участвует в работе XV съезда ВКП(б), выступает с докладами о деятельности ЦКК и РКИ и о работе комиссии съезда по вопросу о прошедших недавно партийных дискуссиях: «Оппозиция считала, что ЦКК должна быть без всякой политической физиономии и, как плохая сноха, должна бегать от одного к другому, чтобы как-нибудь добиться примирения. Мы считаем, что прежде всего ты должен быть большевиком, ленинцем, а потом можешь быть членом ЦКК, членом ЦК, районного комитета, ячейки и т. д. … занимая совершенно определенную партийную позицию, мы всемерно старались и делали все возможное для того, чтобы сохранить товарищей из оппозиции для партии…»[543] Характерно, что Орджоникидзе был исключением в подобном отношении к представителям оппозиции. А. И. Рыков в своем выступлении, резюмируя исход внутрипартийной борьбы, более резко заметил про них: «Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить».
Очевидно, что Зиновьев, Каменев и другие оппозиционеры на основе прежних выступлений Серго считали возможным использовать ситуацию в свою пользу. Поэтому представители оппозиции обратились к Орджоникидзе с письменными заявлениями по поводу принятых съездом решений. Отвергая ряд обвинений, в том числе в попытке создать вторую партию, Каменев, Бакаев, Евдокимов, Авдеев заявляли о прекращении оппозиционной деятельности и пропаганды оппозиционной программы, обязуясь проводить решения партии со всей энергией. Схожее заявление на имя Орджоникидзе написали Раковский, Муралов и присоединившийся к нам Карл Радек. В заявлениях содержалась и просьба о восстановлении в партии исключенных из нее оппозиционеров. Эти и еще ряд заявлений были опубликованы 20 декабря в «Правде». В ответ было указано, что ЦКК будет рассматривать их только в индивидуальном порядке. Роль ЦКК в борьбе с оппозицией отметил съезд, что выразилось в ряде решений. Теперь по постановлению съезда по организационным вопросам Президиум ЦКК делегировал в Политбюро не трех членов и трех кандидатов, а четырех членов и четырех кандидатов[544]