Послеоперационный период проходил хорошо[589]. Вскоре после операции Федоров вернулся на Северный Кавказ, но его продолжали информировать о состоянии Орджоникидзе. Оттуда Федоров, явно с удовлетворением, писал 26 февраля Орджоникидзе: «Дорогой Серго! Прежде всего большое Вам спасибо за то, что Вы меня не подвели, т. е. выздоровели. По моей статистике Вы просто № 120, и из этих 120 никто от операций не помер. Сегодня Лев Григорьевич телефонировал мне, что все идет отлично»[590]. Отслеживал ситуацию с Серго и Сталин. В письме от 10 марта 1929 года он писал Авелю Енукидзе: «Серго скоро выйдет из больницы. Вторая почка оказалась здоровой. Хорошо. Дела у нас идут неплохо. Жму руку. И. Сталин»[591].
Последний год работы Орджоникидзе на посту председателя РКИ и ЦКК
Вскоре после операции Серго вновь на работе. Он по-прежнему занимается ключевыми внутрипартийными вопросами, в том числе по делу Зиновьева — Каменева. При этом Сталин даже одергивал Серго, указывая, например, в письме от 17 марта 1929 года на излишнее доверие к искренности раскаяния этих «беспринципных» деятелей и рекомендуя отказаться от публикации их заявлений по этому поводу.
Тем не менее указанные деятели и в дальнейшем, уже после апрельского пленума, пытались через Серго добиться своей реабилитации.
Письмо И. В. Сталина Г. К. Орджоникидзе о неубедительности и фальшивости заявления Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева с критикой «левой оппозиции» во внутрипартийной борьбе
17 марта 1929
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 777. Л. 86]
Письмо Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева Г. К. Орджоникидзе о прекращении фракционной борьбы против партии и ЦК ВКП(б) после XV съезда партии и отмежевании от оппозиции (троцкизма)
26 апреля 1929
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 1с. Д. 178. Л. 1–2. Подлинник. Автограф Л. Б. Каменева]
В апреле 1929 года, он приехал в Краматорск для определения места будущего гиганта-завода и соцгородка. В результате был выбран участок на правом берегу реки Казённый Торец, к северу от станции Краматорск. Через полгода, 8 октября, состоялась торжественная закладка Краматорского завода тяжелого машиностроения (КЗТМ), сейчас Новокраматорский машиностроительный завод (НКМЗ). Начальником строительства был назначен И. Т. Кирилкин (1890–1942), затем первый директор завода.
К апрелю Орджоникидзе уже восстановил здоровье, принимая вновь участие в заседаниях Политбюро и работе РКИ и ЦКК, хотя и с небольшими ограничениями. Так, 4 апреля Политбюро согласилось с предложением Серго об утверждении вместо него докладчиком на пленуме и XVI конференции ВКП(б) по вопросу об итогах и ближайших задачах борьбы с бюрократизмом Я. С. Яковлева[592]. Вместе с тем Орджоникидзе, наряду еще с 25 партийными деятелями, включили в состав комиссии по руководству V съездом Советов СССР[593].
По-прежнему важной была его деятельность в отношении как уже разгромленных ранее членов левой оппозиции, так и в отношении представителей правого уклона.
Уже на объединенном апрельском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) произошли новые столкновения бывших друзей и товарищей. Ворошилов говорил об обмене репликами между Бухариным и Орджоникидзе, который произошел 18 апреля во время выступления Бухарина на пленуме ЦК ВКП(б):
«Бухарин: Почему же ты мешаешь? Хохочешь и мешаешь!
Орджоникидзе: Вот те и на, и смеяться запрещено. Этого закон не запрещает.
Бухарин: Я знаю, что тебе и шоферов бить „по морде“ никто не запрещал. Что ж тут, в самом деле, такого?»[594]
Очевиден был накал страстей. Упомянем здесь, что Бухарин, по словам А. И. Микояна на февральско-мартовском пленуме 1937 года, называл в свое время Серго и «византийским князьком». Сам Орджоникидзе в этот период уже четко стоял на сталинских позициях не только в отношении Бухарина. Характерным было и упоминание Орджоникидзе «Шахтинского дела» в контексте недоверия к старым специалистам: «Шахтинское дело поставило вопрос о воспитании инженеров из рабочей среды».
23–29 апреля Орджоникидзе принимает участие в работе XVI конференции ВКП(б). К началу работы партконференции специалистами Госплана были подготовлены два варианта плана: минимальный («отправной») и максимальный («оптимальный»). Показатели последнего были выше в среднем на 20 %. Попытки внести в план коррективы, которые предпринимались А. И. Рыковым, успехом не увенчались. XVI конференция ВКП(б) также «прошлась» по оппозиции. 28 апреля на вечернем заседании с 2-часовым докладом о внутрипартийных делах (по материалам объединенного заседания политбюро ЦК и президиума ЦКК 9 февраля и объединенного пленума ЦК и ЦКК 23 апреля 1929 года) выступил В. М. Молотов. Принятая конференцией резолюция осудила «отход группы т. Бухарина от генеральной линии партии в сторону „правого уклона“». Конференция постановила провести генеральную чистку и проверку членов и кандидатов в члены партии.
Письмо Г. К. Орджоникидзе в Секретариат ЦК ВКП(б) о положении оппозиционеров, их разногласиях относительно состояния партии
17 апреля 1929
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 1с. Д. 107. Л. 1–1 об. Подлинник. Автограф]
Определенная работа в этом плане было возложена на Серго. Согласно Протоколу Политбюро от 3 мая, по заявлению Орджоникидзе был принят ряд решений: «а) Строжайше допросить Каменева и Зиновьева. б) Допросить Сокольникова. в) Снять с ВОКСа О. Д. Каменеву[595] без объяснения причин. г) Не давать стенограмм Каменеву, Зиновьеву, Шляпникову, Медведеву, Рязанову»[596].
Политбюро в указанный период приняло еще ряд решений «на перспективу». Так, Орджоникидзе включили в постоянную комиссию Политбюро по содействию автомобилизации страны (председатель комиссии — Я. Э. Рудзутак, заместитель — К. Е. Ворошилов). Комиссия в советском порядке была оформлена как Комитет содействия автомобилизации СССР при СТО[597]. Ранее, 4 марта, ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли совместное постановление о начале строительства автозавода в Нижнем Новгороде, которое было одобрено 4 апреля Политбюро. Таким образом, имя Орджоникидзе стало связано с автомобилизацией страны, и в дальнейшем именно он будет курировать строительство новых автозаводов.
Партконференция, а за ней V съезд Советов в мае 1929 года приняли к выполнению «оптимальный» вариант пятилетнего плана развития народного хозяйства на 1928/29 — 1932/33 годы[598]. Выполнять этот план предстояло в том числе и Орджоникидзе. За пять лет намечалось увеличить выпуск промышленной продукции на 180 %, средств производства — на 230 %, рост сельского хозяйства должен был составить 55 %, а национального дохода — 103 %. За те же годы реальная заработная плата должна была вырасти на 71 %, доходы крестьян — на 67 %, производительность промышленного труда — на 110 %. Принятый план был исключительно напряженным, он предусматривал преодоление множества трудностей. Тем не менее при благоприятном стечении обстоятельств он был реальным для выполнения. Однако вскоре плановые показатели начали искусственно завышаться, что привело к колоссальным деформациям не только в социально-экономической сфере, но и в политической.
Правда, Орджоникидзе первоначально в этом процессе не был задействован, так как на заседании Политбюро 9 мая было решено предоставить ему двухмесячный отпуск для лечения[599]. Орджоникидзе вместе с женой отдыхал и лечился в Мухалатке в Крыму. Это был один из курортов для партийного руководства, расположенный неподалеку от Фороса, хотя отдыхали позднее там и стахановцы, и передовики производства. Но в начальный период здесь чаще бывали ответственные работники. Небольшое воспоминание о Мухалатке с упоминанием Серго Орджоникидзе и его жены оставила отдыхавшая в Крыму в тот период О. Д. Ульянова, дочь Дмитрия, младшего брата Ульянова-Ленина: «Мне было, наверно, лет семь[600], когда я впервые попала в дом отдыха ЦИКа „Мухалатка“, когда мы с мамой были в санатории Совнаркома „Форос“. Папа отдыхать приехал позже, так как был занят на работе. Он разместился в Мухалатке. Как-то он привез нас с мамой к себе на несколько дней. Мне очень понравился этот небольшой белый дворец, стоявший в большом парке, довольно далеко от моря. Во время Великой Отечественной войны фашисты разрушили Мухалатку. После войны она была восстановлена. Рассказывали, что она изменилась, изменился и парк, но я больше там не бывала. Теперь это госдача. Поскольку до моря было далековато, отдыхающих возили на пляж на линейке, но некоторые предпочитали ходить к морю пешком. Обратно нужно было идти в гору, и после купания в море все старались поехать на лошади. В Мухалатке обычно было немного отдыхающих, в основном туда ездили одни и те же люди. Все хорошо знали друг друга, обстановка была простая, во всем царило дружелюбие. Часто бывали там мои тети — Мария Ильинична и Надежда Константиновна, папа бывал реже. Он старался отдыхать с нами, а в более поздние годы чаще ездил вместе с мамой на лечение в Кисловодск и в Сочи (Мацесту). Хорошо запомнились мне по Мухалатке Григорий Константинович Орджоникидзе с Зинаидой Гавриловной (они были нашими соседями по Кремлю), наши известные военачальники. В столовой стоял длинный стол, накрытый скатертью. Все отдыхавшие обедали и ужинали как бы одной семьей. Это сближало людей. Часто за столом шел общий разговор, звучал веселый смех. Царил какой-то совершенно особый неповторимый семейный колорит. Такого я не встречала нигде, ни в одном доме отдыха или санатории, где мне доводилось бывать позднее»