В начале августа умер работник Наркомата тяжелой промышленности Вениамин Вениаминович Лившиц (1882–1936). В прошлом известный чекист, позднее он 15 лет работал в промышленности, последние 10 лет руководил соляной промышленностью. Некролог подписали работники Наркомата тяжелой промышленности Орджоникидзе, М. Каганович, Рухимович и многие другие. Подписи Пятакова уже не было. Тогда Пятаков уже был «спорной фигурой»[1014]. 7 августа А. Д. Брусникин, ранее директор Челябинского тракторного завода, был назначен заместителем Орджоникидзе в Наркомате тяжелой промышленности. Главный инженер завода И. Я. Нестеровский, в свою очередь, возглавил ЧТЗ[1015]. Это была замена Пятакова в аппарате Наркомата тяжелой промышленности.
При этом следует отметить, что ЦК в этот период еще рассматривал Пятакова как будущего обвинителя на намечавшемся процессе троцкистско-зиновьевского центра, на что он дал согласие. Сам Пятаков заявлял, что принял это как знак доверия и «шел на это от души». Однако данное решение в связи с многочисленными показаниями против Пятакова, обличающими его в связях с оппозиционерами (в том числе против него свидетельствовала его жена), 11 августа было предварительно отменено, и Н. И. Ежов предложил ему стать начальником строительства Чирчикской ГЭС в Средней Азии. При этом Пятаков в ответ просил «предоставить ему любую форму (на усмотрения ЦК) реабилитации. В частности, он от себя вносит предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе свою бывшую жену»[1016]. В этот же день, после беседы с Ежовым, Пятаков отправляет похожее по содержанию письмо Сталину. В нем он опять-таки в резких выражениях характеризует оппозиционеров и свою жену, подтверждая готовность лично их расстрелять. В письме он упоминает разговор с Орджоникидзе: «Серго спросил меня: готов ли я выступить обвинителем против этих бандитов — для меня это было радостью. Из-за клеветы я лишен теперь возможности выступить. Ненависть моя к этим людям столь велика, что если я имею возможность на процессе в лицо бросить все обвинения, то я бы с радостью привел бы лично приговор об их уничтожении в исполнение, и не тихонько, а публично»[1017].
В письме от 17 августа Каганович уточнял у Сталина, как быть с Пятаковым: «О Пятакове дали очень серьезные показания Голубенко, Логинов и Мрачковский, протоколы Вам посланы. Они все показывают, что он был руководителем украинского террористического центра. В качестве участника они указывают и на Лившица. Мы полагаем, что вряд ли можно сейчас пускать в печать статью Пятакова, и, вообще, как быть с ним? Серго уговорился с ним (до получения показаний), что Пятаков поедет сейчас на Урал, а потом можно будет уговориться о ДВК. Просим Вас сообщить нам Ваше мнение как о статье, так и вообще, как с ним быть?»[1018] В конечном итоге статью Пятакова позднее опубликовали, его самого отправили на Урал, где 12 сентября он будет арестован[1019]. В эти же дни Орджоникидзе получил письмо от своего давнего фронтового друга Уборевича с жалобами на действия в его отношении со стороны Ворошилова. Отметим, что Ворошилов выступил против Уборевича после попытки последнего вместе с несколькими военачальниками добиться его отставки.
Письмо И. П. Уборевича Г. К. Орджоникидзе
17 августа 1936
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 1с. Д. 151. Л. 2]
Напряжение политического момента переплеталось с экономическими проблемами, на которые указывал в эти августовские дни Орджоникидзе, шли чистки, призывы промышленных рабочих в Красную армию. По этому поводу Лазарь Каганович после получения соответствующих сведений от Орджоникидзе 24 августа телеграфировал Сталину из Москвы: «Из авиационной промышленности в течение этого года было уволено 12 тысяч человек в порядке чистки, в армию призывается 13 с половиной тысяч человек. Орджоникидзе обратился с просьбой освободить авиационную промышленность от призыва этого года целиком. Ворошилов согласен на освобождение 5 тысяч. Ввиду того, что набор рабочих в авиационную промышленность производится в особом порядке, и уход 13 с половиной тысяч сильно затруднит работу заводов, считаю возможным освободить от призыва 8–10 тысяч человек. Прошу сообщить Ваше мнение. Каганович»[1020].
Против данного предложения Орджоникидзе — Кагановича Сталин не возражал. Однако в ответном письме Кагановичу от 28 августа (с копией Орджоникидзе) он указал на другие аспекты деятельности Серго, которые требовали корректировки: «Я против плана заказов на остающуюся часть английского кредита, одобренного Серго. Настаиваю, чтобы три четверти остающегося кредита ушло на нужды военно-морского кораблестроения, на турбины или части турбин для эсминцев, крейсеров, линкоров, на образцы крупной морской артиллерии или даже целые батареи, на оборудование для архангельского завода. Разговоры о том, что проект архангельского завода не готов и это делает будто бы невозможной дачу заказов — есть пустая отписка. У нас есть крупные верфи в Николаеве, Ленинграде, по которым можно определить, какие заказы нужно дать для Архангельского завода. Прошу держать меня в курсе решения этого вопроса и не идти на уступки любителям метода отписок. Сталин»[1021]. Представляется, что подобные замечания возникли у Сталина не сами по себе, но и под влиянием Молотова, давнего критика Орджоникидзе.
Проблемы были не только на авиапредприятиях. В августе газета «Правда» описывала кризисное состояние автомобильных заводов Горького и Москвы. Июльский план по выпуску грузовиков московский автозавод выполнил на 65,4 %, Горьковский — на 60,7 %. Еще большее отставание от плана было по выпуску легковых автомобилей. План полугодия не был выполнен. Отчасти это обусловливалось текучкой кадров, налаживанием выпуска новой продукции, нерешенными бытовыми проблемами рабочих[1022]. Ситуация была на контроле, в «Правде» и ряде других газет публиковались данные о ежедневном выпуске автомашин[1023].
Определенные проблемы фиксировались в этот период и в угольной промышленности Донбасса. А. Стаханов указывал, что после первоначальных успехов, связанных со стахановским движением, в 1936 году произошло уменьшение объемов добычи угля до уровня октября 1935 года, долг по годовому плану текущего года к августу составил около 3 млн тонн[1024]. 15 августа 1936 года в Москве началось совещание при Наркомате тяжелой промышленности, посвященное нефтяной отрасли. На нем вечером 16 августа Серго выступил с большой речью. В этом секторе экономики тоже нередкими были сбои в производстве[1025]. Позднее Орджоникидзе сообщал в письме Сталину: «Промышленность в августе жила лучше, чем в июле, но пока еще летнее падение не перекрыто. Дальше пойдет лучше. Авиация в августе работала плохо»[1026].
Это был сложный период в истории СССР. 19 августа начался Первый московский процесс (открытый), на котором в качестве обвиняемых проходили Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов и И. П. Бакаев, осужденные в январе 1935 года за «пособничество терроризму», а также несколько видных в прошлом троцкистов — И. Н. Смирнов, С. В. Мрачковский и другие лица, ранее участвовавшие в оппозиции режиму. Обвиняемые «признали» свое участие в подготовке убийства Кирова и аналогичных акций против других руководителей партии, «подтвердили» наличие широкого антисоветского заговора и указали на свои «связи» с оппозиционерами, находившимися еще на свободе, — Томским, Бухариным, Рыковым, Радеком, Пятаковым, Сокольниковым и другими известными советскими деятелями.
21 августа газета «Правда» вышла с большой статьей Пятакова «Беспощадно уничтожать презренных убийц и предателей»[1027]. Однако подобное самообличение и усугубление вины своих коллег по троцкистской оппозиции мало ему помогло. 22 августа «Правда» опубликовала заметку о рабочем собрании под характерным названием «Расследовать связи Томского — Бухарина — Рыкова и Пятакова — Радека с троцкистско-зиновьевской бандой»[1028]. Похожую заметку «Смерть убийцам Кирова!» с подзаголовком «Расследовать связь Бухарина, Рыкова, Пятакова с троцкистско-зиновьевской бандой» «Правда» напечатала и на следующий день. Подобные обращения в эти дни принимались на многочисленных рабочих собраниях[1029].
Нагрузка на Орджоникидзе увеличивается. Так, 21 августа он составил многостраничную докладную записку в ЦК ВКП(б) о переоснащении снарядных заводов. Ее главная идея состояла в том, что для увеличения производства снарядов к 1939 году необходимо не строительство новых предприятий, а переоснащение новой техникой уже имеющихся заводов. Это важно, доказывал Орджоникидзе, и с учетом имеющегося разнобоя типов снарядов[1030]. В этот же день, совместно с Л. Кагановичем, Орджоникидзе запрашивал Сталина о согласии на кандидатуру нового японского посла в СССР[1031]. Решал он в эти дни и другие вопросы.
После прозвучавших на суде обвинений 22 августа покончил жизнь самоубийством кандидат в члены ЦК ВКП(б), ранее член Политбюро, М. П. Томский. Орджоникидзе, Л. Каганович и Ежов сообщили об этом Сталину. Они осуждали самоубийство Томского как и случившееся ранее самоубийство Ломинадзе