акручен чулок, закрытый шарфом, на котором убийца завязал бант. Рядом с левой стопой жертвы лежала открытка: «С Новым годом».
С Бостонским душителем было покончено: у де Сальво появилось новое прозвище, Зеленый человек. В зеленых рабочих штанах и рубашке он проникал к женщинам в квартиры, связывал их и насиловал. Зачастую эякуляция у него наступала, как только он связывал жертву и дотрагивался до нее, поэтому сношения как такового не происходило. Прежде чем уйти, он извинялся перед жертвой и ослаблял веревки.
За одиннадцать месяцев карьеры Зеленого человека де Сальво не убил ни одну из жертв. 3 ноября 1964 детектив заметил в описаниях Зеленого человека, предоставленных одной из жертв, сходство с Замерщиком. Жертве показали фотографии де Сальво, и она опознала его как Зеленого человека. Де Сальво арестовали и отправили в психиатрический госпиталь Бриджуотер.
Полицейские и подумать не могли, что у них в руках Бостонский душитель. Поскольку в основном его жертвами были пожилые женщины, полиция искала «матерененавистника» – мужчину, живущего с доминирующей матерью. По данным тюремного психиатрического освидетельствования, у де Сальво с матерью были теплые отношения (несмотря на утверждение Брассела, что она держалась с Альбертом «равнодушно»). И вдруг, весной 1965-го, находясь в госпитале, де Сальво сделал признание. Полицейские поняли, что уже полгода Бостонский душитель был у них под носом.
Де Сальво заключил с властями сделку: он признает себя виновным в изнасилованиях, совершенных Зеленым человеком, а взамен получит пожизненный приговор, но его не станут обвинять в убийствах Бостонского душителя. Таким образом, по тринадцати убийствам не было вынесено ни официальных обвинений, ни приговора.
Многие в правоохранительных органах сомневались, что де Сальво – убийца. Они ссылались на то, что у де Сальво не было нужды убивать ради секса, потому что у него получалось и уговаривать, и насиловать женщин. Однако их подход к проблеме являлся устарелым – якобы преступник насилует ради секса. На самом деле изнасилование, равно как принуждение к сексу или убийство, было для де Сальво вопросом контроля или выплеска гнева, а не получения сексуального удовлетворения.
Вопрос заключался вот в чем: почему де Сальво убивал и, что еще более важно, почему перестал убивать? Еще до поимки де Сальво психиатра Джеймса Брассела вызвали в Бостон из Нью-Йорка вместе с еще несколькими специалистами; ранее Брассел успешно составлял профили других преступников, и за ним закрепилась репутация человека, способного описать личность убийцы по его преступлениям (см. Главу 9).
Совет психиатров, вспоминает Брассел, точно так же разделился во мнениях относительно личности убийцы. Часть из них настаивали на том, что преступников двое. Все соглашались, однако, что убийца ненавидит свою мать и, вероятно, страдает от импотенции. На совещании после убийства Мэри Салливан Брассела, по его собственным воспоминаниям, посетило очень странное чувство – как будто разгадка совсем близко, но все время ускользает. Брассел услышал, как один из психиатров говорит «…и эти следы спермы, сначала на бедрах жертвы, а у последней – во рту, никак не могли быть оставлены одним человеком». И тут Брассел все понял – по тому самому следу спермы. Он решил, что за двухлетний период убийств де Сальво созрел психологически и сексуально – перешел от пубертата ко взрослому состоянию, пусть и самым чудовищным образом.
Брасел отметил, что первые пять жертв де Сальво, пожилые женщины, не были изнасилованы – он проникал в них посторонним предметом. Брассел увидел в этом типичное сексуальное поведение маленького мальчика, ищущего материнской любви и интересующегося ее телом, а следом за ним – телами женщин вообще. Однако в отсутствие (предполагаемое) материнской любви этот интерес сменился у де Сальво злостью – отсюда и убийства, и развратные действия с первыми пятью жертвами.
Затем, после четырехмесячного перерыва, он обратил внимание на молодых женщин и девушек. По мнению Брассела, де Сальво перешел в стадию, напоминающую пубертат, пытаясь вступать в сношения, но достигая лишь половинчатых, незрелых форм полового акта.
В конце де Сальво вырос и «излечил себя сам» через убийства, заключал Брассел. Вот что он пишет:
Последняя, Мэри Салливан, подверглась окончательному и полному унижению. Сперма была у нее во рту. Душитель символически говорил: я ткнул свой половой орган тебе в лицо. А туда, где этому органу полагалось быть, он затолкал ручку от метлы.
Думаю, на этом он закончил… Он стремился к двум вещам: стать взрослым в плане сексуальности и отомстить матери за то, что она отвергла его. Думаю, и там, и там он преуспел.
«С Мэри Салливан, – сказал я, – он осуществил финальное унижение, финальную месть. Он ткнул свой половой орган ей в лицо. Он использовал ручку метлы, чтобы сказать, что секс его больше не тревожит, он посмеялся над ней. Думаю, Мэри Салливан окажется его последней жертвой. Похоже, что в каком-то смысле он “излечил себя” от своих сексуальных затруднений – но не от других эмоциональных проблем»81.
Теория Брассела очень любопытна, но неубедительна во многих моментах. Во-первых, Брассел настаивает на том, что у де Сальво сложились негативные отношения с матерью. Другие источники утверждают обратное – де Сальво любил свою мать и считался ее любимчиком. Если мать была к нему равнодушна, почему она полгода разыскивала своих детей, когда отец продал их на ферму? Во-вторых, если только Брассел не цитирует самого де Сальво, он, вероятно, придает слишком большое значение оральному сексу, называя его «унижением», и влагалищу, как месту, где «его половому органу полагалось быть». Наконец, если де Сальво постоянно занимался сексом с малых лет и был успешным соблазнителем, зачем ему искать эти «половинчатые, незрелые» сношения, за которыми следовало убийство? Конечно, нельзя полностью исключать, что де Сальво выдумал свои сексуальные подвиги. Вполне возможно, женщины не заваливали его драгоценностями в обмен на секс и он не был таким бисексуальным секс-гигантом, каким описывал себя. Единственным источником сведений о ранних сексуальных подвигах де Сальво является он сам. Что, если Ирмгард была его первым сексуальным партнером?
Канадский антрополог и эксперт по серийным убийствам Эллиот Льютон отрицает психоаналитическую модель преступлений де Сальво и предлагает другую, социоэкономическую. Льютон указывает, что де Сальво неоднократно упоминал о своем происхождении из низших классов. Как его отец, де Сальво женился на девушке из более благополучной среды – Ирмгард принадлежала к уважаемой европейской семье из среднего класса, как и мать де Сальво – к бостонским «янки». В конце концов, Ирмгард отвергла де Сальво.
Когда его арестовали как Замерщика, де Сальво сказал полицейским:
Я всю жизнь был бедным мальчишкой, жил в плохом доме, вы все это знаете, зачем мне вас обманывать? Слушайте, я ничего не понимаю в моделях и съемках… Я необразованный, а все эти девчонки окончили колледж, понимаете? Я посмеялся над ними… Они делали, что я хотел, они слушались меня.
Де Сальво охотился за своими жертвами в малоэтажных кварталах с недорогим жильем для низшего слоя среднего класса, но для него это был шаг вверх. Он подумывал о том, чтобы напасть в более престижном районе под названием Свэмпскотт, но ему не хватило уверенности:
Ну что Свэмпскотт… это дорогое место с большими домами и всеми этими умными учеными говнюками, каких я надувал на Гарвард-сквер, но с тех пор они выросли, женились, завели детей… но я все равно не ездил в Свэмпскотт, потому что мне не нравилось, что они смотрят на меня как на животное, говнюки эти, и поэтому я всегда чем-нибудь закрывал им лицо, закрывал глаза, чтобы они на меня не смотрели82.
На допросе де Сальво обернулся к одному из адвокатов и сказал:
Ты же мужчина, ты понимаешь, о чем я говорю. Конечно, ты учился как раз в таком дорогом колледже и ты такой же, как они, но и у тебя оно самое в штанах – в том-то и проблема, сэр, что парни вроде вас, которые балуются сами с собой, которые похотливо посматривают на женщин, даже на девочек, при всех своих возможностях боятся признаться в этой похоти, потому что их могут свергнуть с чертова пьедестала, на который общество их поставило – но все равно ты просто мужик.
Вот что я скажу вам, сэр, сидящий против меня за столом с таким потрясенным лицом, скажу-скажу… мне все равно нечего терять, вы это знаете, и мне плевать на ваше так называемое общество, которому вы нужны, только пока у вас есть деньги… вы никогда не думали, какой была бы ваша жизнь, не будь у вас зелененьких? Спорю, не думали.
В какой-то момент де Сальво предположил, что перестал убивать, потому что его Ирмгард начала обращаться с ним лучше, но даже тогда выразил это в социоэкономических терминах: «Моя жена лучше обходилась со мной. Я рос по службе, старался себя проявить, стать лучшим человеком. Я отлично работал, меня любили, я дважды получал повышение».
Де Сальво хотел раньше явиться с повинной, но, по его словам, жена угрожала покончить с собой и убить детей, если он признается, что он душитель. Был период, когда де Сальво решил, что жена вообще никогда его не любила, а подобрела к нему в последние месяцы только из-за повысившегося дохода. Это насколько разозлило его, что он признался в том, что является Бостонским душителем. Он сказал жене: «Последние два месяца ты впервые за всю жизнь дала мне почувствовать себя мужчиной. Ты дарила мне любовь, о которой я уже и мечтать перестал. Но почему – только потому, что у тебя самой появилось все, о чем ты мечтала… все, чего хотела – красивый дом, все эти деньги». Признание стало его местью.
Льютон писал, что под конец де Сальво нашел то, что искал в квартирах своих жертв, у самой последней – новогоднюю открытку, которую бросил, как оскорбление всему обществу, у ног его драгоценной молоденькой представительницы, изнасилованной и убитой.