неба, в отличие от своего старшего брата, не хватал, это уж точно.
– Так вот, насчет Вовки, – продолжил дядя Митя. – Малышом я его почти не знал. Но думаю, что и тогда говнюком был. А потом уж мамаша его совсем испортила! Старшему ни шоколадки лишней, ни велосипеда. А младшему всего накупали сверх всякой меры. Даже мне, уж на что я человек ко всему привыкший, иной раз за Борьку обидно становилось.
– А за девочек?
– За Нинку и Ринку? Так они же девки! Какой с них прок?
И не успела Кира возмутиться, как дядя Митя продолжил:
– Девки они, известное дело, ни на что не годны. Замуж выйдут, только их в семье родительской и видели. Тут я с братом солидарен. Но с Борькой же совсем другой коленкор! Он тут старший сын – всему наследник. А родители с ним хуже, чем с девками, обращались!
– Почему?
– Почему, сказать не могу. А только Вовик у них всегда любимчиком был. Вот так-то!
– И вы думаете, раз ваш брат Бориса не любил, то и выкуп за своего старшего сына он не заплатит?
Дмитрий помрачнел.
– Уж я с ним говорил сегодня, – признался он Кире. – Ведь убьют, говорю, парня, как ты с этой мыслью дальше жить сможешь?
– И что он?
– Послал меня.
– Послал?!
Кира изумилась. На Виктора Алексеевича как-то не похоже.
– Ну, не в прямом смысле послал, – поправился дядя Митя. – Медсестрой своей от меня отгородился. Прикинулся, что плохо ему стало. Да только я же вижу, когда человеку в самом деле плохо, а когда один сплошной цирк.
– Цирк?
– Ну! Конечно, цирк! – И, многозначительно посмотрев на Киру, мужчина спросил: – Хочешь, тайну скажу?
Еще бы Кира не хотела! Дядя Митя поманил ее к своему уху пальцем. И прошептал:
– Ничем мой брат не болен! Вот так-то! Здоровехонек, как бык!
– Откуда вы знаете?
– Это всем в доме известно! Только все помалкивают!
– Но зачем же тогда все эти лекарства? Отвары? Медсестра круглосуточно в доме находится?
– Дурь ему в башку ударила! – решительно заявил дядя Митя. – Вот он и куролесит. Каждый по-своему развлекается. А моему брату угодно, чтобы все его больным считали. Я в театре был, так даже комедия такая есть.
– «Тартюф, или Мнимый больной», – машинально подтвердила Кира.
– Вот! Вот! Он самый! Виктору, конечно, далеко до того старикана. Но тоже иной раз перцу домашним дает. Никто ему перечить не решается. Деньги у него. А коли он больным хочет считаться, так все вокруг него и прыгают.
В принципе Кира о чем-то в этом роде уже догадывалась. Виктор Алексеевич не производил впечатления тяжелобольного. Так что, узнав, что все это лишь спектакль, Кира большого шока не испытала.
– А про Бориса я тебе так скажу, – продолжил дядя Митя. – Тут только один человек помочь может. И Виктора переубедить.
– Кто?
– Баба! Жена то есть! Людмила.
И Кира отправилась на поиски Людмилы. Но женщину, обыскав весь дом, она так и не нашла. Виктор же Алексеевич заперся у себя в спальне и отказывался общаться с кем-либо.
– Оставьте меня в покое! – сердито прокричал он через закрытую дверь. – Я уже лег! И я не намерен вставать только потому, что вам пришла охота поболтать со мной еще немного на сон грядущий о Борисе.
Пришлось идти к прислуге. Впрочем, там Киру встретили приветливо. Повариха заканчивала приготовления к завтрашнему дню. И сразу же угостила Киру чаем с пышными пирожками с ягодной начинкой.
– Яичные белки в тесто положила с десяточек, так вишь, как оно тянется! – с гордостью сказала она Кире. – Попробуй!
Кира попробовала. Пирожки в самом деле были вкуснющие. И она не стала скрывать своего восторга. Полное добродушное лицо поварихи расплылось в улыбке.
– Людмилу ищу, – пояснила Кира цель своих блужданий по дому. – Не знаете, где она?
– Вроде бы мелькала. Может быть, у себя закрылась. А зачем она тебе?
– Хочу, чтобы она поговорила с мужем про Бориса. Что за дела, ведь у Виктора Алексеевича двое сыновей. Борис и Вова. Так почему младшему…
Но только Кира в разговоре с поварихой упомянула имя младшего сына Виктора Алексеевича, как женщину словно перекосило.
– Дрянной он парень, этот Вовка! – воскликнула она. – Уж ты мне поверь. Дерьмо такое, каких еще поискать. То ли избалован матерью до последней степени, то ли таким уж уродился. А может быть, то и другое вместе. Но только я так скажу: платят мне в этом доме хорошо, и работа не сложная. А только если этот подонок сюда приедет, сразу же уволюсь. Отработаю, пока мне замену не найдут. И уволюсь.
– Почему так? Что он вам сделал?
– Вроде бы мне особенно и ничего. А только не могу с ним под одной крышей находиться. Тошно! И готовить ему не могу. Так бы и плюнула в тарелку.
И повариха в самом деле плюнула. Правда, пока только на пол. Кира слегка подавилась пирожком. И с сомнением покосилась на остальные. Вот вам еще один аргумент не нанимать прислугу. Невзлюбит тебя такая повариха, вылавливай потом ее слюни из своего супа! Ладно бы еще за дело. А то просто так.
– Родители, конечно, тоже виноваты. Любую его пакость покрывают. Да еще и сюсюкают, мол, обидели нашего Вовочку! Бедный мальчик, какие люди вокруг него злые. Вот, деточка, тебе конфетка.
– Конфетка?
– Ну, это я так говорю. В детстве в самом деле конфетами и шоколадом закармливали. Подрос, велосипеды не велосипеды. А совсем взрослый стал, так любую прихоть готовы исполнить. Вон Борька на отца работал сколько лет и парень из себя видный, а что ему от родительских щедрот перепало? Только та зарплата, что ему отец платит. Так на нее не разгуляешься особо.
– А я слышала, Борис неплохо обеспечен.
– Так это если его жизнь с жизнью младшенького не сравнивать. А коли сравнишь, так сама увидишь. Борька у родителей оборванцем рос по сравнению с тем, что их разлюбезному Вовику отмерялось.
И повариха принялась деловито шуровать сковородами и кастрюлями. Было понятно, что настроение у нее всерьез испортилось. Кира тихо жевала пирожок. Но неожиданно повариха громыхнула посудой с такой силой, что Киру даже подбросило.
– А как он с девушкой с этой поступил! – в сердцах воскликнула повариха. – Гад какой! Ему как с гуся вода, а она руки на себя наложила!
– Что? Кто?
– Девочка у нас тут работала. В медсестры к параличному нашему ее взяли. Мне она понравилась. Милая такая, старательная. Но робкая уж очень. И какая-то безответная, что ли.
– И что?
– Что, известно что. Приставать к ней младшенький сынок начал. То ли снасильничать хотел, то ли просто глумился, только она этих шуток не приняла. Да и заехала она ему при мне по морде. А он… Нет чтобы отступить, отомстить решил. Подстроил так, будто бы она проф… профнепригодна, вот как! Ну, девчонку и выгнали. Да еще с такими рекомендациями, что потом ее ни в одно место не возьмут. Разве что в поликлинику пробирки мыть.
И, снова громыхнув сковородой, повариха закончила:
– А уж как они эту медсестричку увольняли. Анастасия тогда еще тут хозяйкой была. Уж она такого этой девочке наговорила, что та вся в слезах убежала. И потаскухой ее обозвали, и воровкой, и ничтожеством.
– О!
– И что нечего-то ей в медицине делать.
– Ну да!
– А то! Анастасия умеет человека до слез довести. Вроде бы не орет, а все вежливо так. И при этом сама верит, что она чуть ли не высшую справедливость творит. Знает ведь, что не права. А все равно так себя ведет, что вроде бы верит в то, что говорит.
– Артистическая натура.
– Ой, артистка! – подтвердила повариха. – А той медсестричке так и сказала: вы бессовестная обманщица, и мой долг сделать так, чтобы вы больше ни одного человека не изувечили.
– Изувечили?
– Ну да, мать с сыночком так представили, что эта медсестричка по лени или глупости лекарства перепутала. И чуть Виктора Алексеевича на тот свет не отправила.
Кира не сдержалась и ахнула:
– Как? Снова? То есть и тогда тоже? Это так долго продолжается?
Но повариха ее ужаса не разделила.
– Блажь это все была! Ничего ему та медсестричка вредного для его драгоценного здоровья не делала. Просто Анастасия с Вовиком так придумали, чтобы ту девочку унизить.
– А-а-а, – протянула Кира.
Да уж, теперешнюю медсестру трудно было назвать наивной девочкой. Ей было за сорок. Да и хорошенькой назвать трудно. Огромный нос, крохотные глазки, нечистая кожа и мощные бицепсы. Похоже, семья Виктора Алексеевича извлекла урок из прошлого. Теперешняя медсестра могла быть совершенно спокойна за свою честь, даже находясь темной ночью в районе «красных фонарей».
Но разочарованной Кира себя почему-то не чувствовала. Вся эта история с младшим любимчиком заставляла все ее чувства насторожиться. Интуиция буквально завибрировала и забила в набат. Пока, правда, не объясняя, в чем конкретно кроется причина ее тревоги.
Может быть, это родные или близкие девушки – медсестры взялись мстить за нее? Но в таком случае они выбрали явно неподходящую кандидатуру. Ошиблись в выборе брата? Не знали, кто на самом деле виноват – Борис или Вовик? Нет, вряд ли.
– Так вот, когда хозяин молодую жену в дом привел, Вовику, ясное дело, хвост немного прижали, – продолжала разглагольствовать повариха. – При маменьке-то он себя тут вольготно чувствовал. Какую бы гадость ни устроил, она все покрывала. Поэтому у Виктора Алексеевича о своем последыше не совсем верное представление.
– Но ведь Людмила не стала бы покрывать… м-м-м… шалости своего пасынка.
– Не стала. Это верно. Только и он после ее появления недолго в доме задержался. Уехал. Говорят, учиться. А я так думаю, что денежки родительские проматывать. Вот где на выкуп для Бориски нашлось бы. Одна его машина, что внизу в гараже ржавеет, небось столько и стоит. А он их, этих машин, за год по три штуки, бывало, разбивал!
– Ого! – снова не удержалась от восклицания Кира. – Серьезно?
– А то нет!
– Так в гараже сейчас стоит машина Вовы, которой он не пользуется? И дорогая?