Она чувствовала себя скорее довольной. Но не знала отчего. Может, оттого что имела со своей избранницей долгий разговор. Который кончился, в общем, плохо, как и следовало ожидать, но со временем все изменится.
Разве не нормально, что она хочет награды за освобождение?
В глубине ее существа притаилось отчаяние, которое не решалось заявить о себе, назвавшись этим словом. За несколько ночных часов оно прорвалось на поверхность.
Досада постепенно сменилась злой обидой: «Условия здесь ставлю я, плевать, что мадемуазель это не нравится. Власть принадлежит сильным, за все надо платить. Хочешь быть свободной – смиришься».
Озлобление не замедлило перерасти в какое-то лихорадочное упоение: «Ну и пусть я тебе противна! Пусть! Мне нравится тебе не нравиться, и цена, которую ты заплатишь, понравится мне от этого еще больше!»
Назавтра ЭРЖ-327 заметил у Панноники круги под глазами. Он не обратил внимания на то, что у надзирательницы точно такие же. Однако констатировал, что она держится с Панноникой холодно, и испытал некоторое облегчение.
Но почему любимица узников выглядит такой удрученной, подавленной? Это на нее не похоже. До сих пор даже в самые тяжелые дни сила в ее взгляде не иссякала. Сегодня взор ее погас.
У ЭРЖ-327 не было возможности поговорить с ней до наступления темноты.
За стенами лагеря неистовствовали СМИ. Чуть ли не все газеты отвели первую полосу воззванию Панноники с огромной фотографией: узница стоит на плацу и обращается к публике. Где-то попросту напечатали аршинными буквами первую фразу: «ЗРИТЕЛИ, ВЫКЛЮЧИТЕ ТЕЛЕВИЗОРЫ!» Где-то вторую: «ГЛАВНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ – ВЫ!» Некоторые вынесли в заголовок самую хлесткую: «НАШИ УБИЙЦЫ – ЭТО ВАШИ ГЛАЗА!»
Далее следовал полный текст обращения. Нашлись журналисты, не постеснявшиеся начать комментарий словами «Я же вас предупреждал…». Кое-какие глянцевые журналы заявили, что все было спланировано заранее, что девушке заплатили и т. п. От читателей посыпались письма с вопросом, платят ли узникам за то, что их казнят.
За исключением этих жалких инсинуаций пресса была единодушна: она целиком и полностью признавала правоту Панноники и превозносила ее. «Героиня! Настоящая героиня!» – восторгалась публика.
За ужином смущенная Панноника сообщила своей бригаде, что сегодня она шоколада не получила.
– Еще бы, – отозвалась МДА-802. – Это в наказание за ваше вчерашнее выступление.
– Вот видите, – подхватил ЭРЖ-327, – вчера надзиратель Здена хвалила вас за то, что вы это сделали, а сегодня первая вас карает. Разве можно верить таким людям!
– Но… Из-за меня у вас сегодня нет шоколада! – запинаясь, пролепетала Панноника.
– Вы шутите, наверно! – запротестовала МДА-802. – Ведь столько недель он у нас был благодаря вам.
– Вот именно, – заметил мужчина.
– Если б не моя выходка, он был бы и сегодня.
– Поскольку вы совершили подвиг, мы счастливы быть лишенными шоколада сегодня вечером, – воскликнула одна из женщин.
– К тому же и шоколад не ахти. Не самая лучшая марка, – сказала МДА-802.
Все покатились со смеху.
– Спасибо, – пробормотала Панноника, внезапно устыдившись при мысли о свежей булочке, которую съела накануне, даже не вспомнив о товарищах.
Ее так мучили угрызения совести, что она разделила свою черствую горбушку на всех, и те набросились на ее хлеб, не задавая вопросов.
Телевизионщики не уставали восхищаться показателями:
– Фантастика! Никогда, никогда мы не собирали столько народу!
– Подумать только: все рукоплескали девчонке, а результат получился совершенно обратный.
– Хоть бы она еще раз воззвала к зрителям!
– У нее врожденный драматический дар.
– Ей бы на телевидении работать!
Общий гогот.
Надзиратель Здена продолжала держать Паннонику без шоколада.
Аудитория «Концентрации» продолжала расти.
Если бы Панноника знала, что ее шаг будет иметь такие последствия, отчаяние, и без того невыносимое, ее бы сломило.
Журналисты отмечали печальное выражение лица СКЗ-114. Многие писали о наказании, которому она, скорее всего, подверглась за свой поступок: «Мы обязаны последовать призыву Панноники! Она дорого заплатила за свой героизм».
Рейтинг передачи вырос еще.
В какой-то редакционной статье была выявлена удивительная закономерность: «Все вы – люди без чести и совести. Чем больше вы негодуете, тем больше смотрите». Этот омерзительный парадокс немедленно распространился по всем СМИ.
Рейтинг подскочил выше некуда.
Колумнист из вечерней газеты развил утреннюю тему: «Чем больше мы говорим о „Концентрации“, чем больше пишем о ее недопустимости, тем больше зрителей она собирает. Единственный выход – молчать».
Призыв к молчанию получил оглушительный резонанс. «Замолчим!» – кричали обложки журналов. Ежедневная газета с огромным тиражом заполнила первую полосу единственным словом: «Молчание!» Радиоканалы сообщали всему свету, что больше не скажут ничего, ну просто совсем ничего на эту тему.
Рейтинг взлетел до небес.
– Шоколада все нет? – спросил как-то вечером у Панноники один из мужчин за столом.
– Прекратите! – одернула его МДА-802.
– Увы! – ответила Панноника.
– Ну и ничего страшного. Пустяки! – решительно заявил ЭРЖ-327.
Панноника знала, что это неправда. Он, как и все, в шоколаде остро нуждался. Вроде бы действительно пустяки, но на протяжении многих недель эти крохотные ежевечерние кусочки шоколада были их основной энергетической подпиткой. И конечно, жалкий черствый ломоть и пустая баланда не могли восполнить нехватку бесценных калорий. С каждым днем Панноника чувствовала, что слабеет.
– Может, вам еще раз воззвать к публике? – сказал ЭРЖ-327.
– Чтоб мы остались еще и без хлеба? – взревел мужчина.
– Как вам не стыдно? – воскликнула МДА-802.
– Он не так уж неправ, – вмешалась Панноника. – После моего обращения прошло две недели, и, как видите, кроме исчезновения шоколада, никакого действия это не оказало.
– Откуда нам знать? – сказал ЭРЖ-327. – Мы понятия не имеем, что творится на воле. Может, «Концентрацию» давно уже никто не смотрит. Может, мы накануне освобождения.
– Вы верите? – с улыбкой спросила Панноника.
– Я, например, верю, – сказала МДА-802. – Знаете, есть такая восточная поговорка, по-моему, она очень подходит: «Не опускай руки, ибо рискуешь сделать это за минуту до того, как произойдет чудо».
Назавтра Панноника быстро шепнула на ухо Здене: «Сегодня ночью».
Результат не заставил себя ждать. Около четырех часов пополудни в карман лагерной робы опустились две плитки шоколада.
Панноника весь день не находила себе места.
Когда вечером за столом она показала шоколад, раздались радостные возгласы.
– Санкции сняты! – крикнул кто-то.
– Тише! Подумайте о других столах! – сказала Панноника.
– А почему вы не потребуете шоколада на всех? – возмутился тот, кому она сделала замечание.
– Вы полагаете, я могу что-то требовать? – спросила она, чувствуя, как в ней поднимается гнев.
– Подумали бы, прежде чем выдавать такую ахинею, – сказал спорщику ЭРЖ-327.
– Если уж торгуешь своими прелестями, то имеет смысл назначить цену повыше, разве нет? – процедил тот, не в силах признать свою неправоту.
Панноника вскочила:
– И как же, по-вашему, я зарабатываю этот шоколад?
– Это уж ваше дело!
– Ну нет, – сказала она. – Если вы его едите, вас это тоже касается.
– Нисколько. Я ничего у вас не просил.
– Вы даже не сутенер, вы хуже. А я еще рисковала жизнью, чтобы накормить такую скотину, как вы!
– Ну-ну, нашли крайнего! Все наши считают так же.
Раздался дружный вопль негодования, долженствующий опровергнуть это заявление.
– Не верьте им, – продолжал мужчина. – Они просто не хотят портить с вами отношения, чтобы получать шоколад. Я всего лишь сказал вслух то, что они думают про себя. И потом, вы, видимо, не понимаете: нам совершенно все равно, как вы его добываете, этот шоколад. На войне как на войне.
– Не смейте говорить «нам», имейте мужество сказать «мне», – обрезал его ЭРЖ-327.
– Не вам меня учить. У меня одного хватило смелости высказать то, о чем остальные молчат.
– Самое поразительное, – заметила Панноника, – что вы этим еще и гордитесь.
– Человек имеет право гордиться, когда говорит правду, – заявил мужчина, высоко подняв голову.
На Паннонику снизошла благодать: она вдруг увидела, как смешон ее обидчик, и расхохоталась. Это оказалось заразительно, весь стол покатился со смеху, отпуская шутки на его счет.
– Смейтесь, смейтесь, – огрызнулся он. – Я за свои слова отвечаю. Правда никому не нравится. И я прекрасно понимаю, что отныне мне больше шоколада не будет.
– Успокойтесь, – возразила Панноника. – Вы будете по-прежнему получать свою, положенную вам, как вы считаете, долю.
Она дождалась, пока все заснут глубоким сном, вышла из барака и столкнулась нос к носу с надзирательницей Зденой, которая подкарауливала ее.
– Идем ко мне в комнату?
– Остаемся здесь, – ответила Панноника.
– Как в прошлый раз? Это неудобно.
Здена явно замыслила вариант, который никак Паннонику не устраивал. Она решила перехватить инициативу:
– Я хочу с вами поговорить. Кажется, между нами возникло недоразумение.
– Точно. Я желаю тебе только добра, а ты ведешь себя так, будто не понимаешь.
– Это еще одно недоразумение, надзиратель Здена.
– Люблю, когда ты называешь меня по имени, хотя предпочла бы без чинов. Мне нравится, когда ты произносишь мое имя.
Панноника пообещала себе отныне этого избегать.
Надзирательница шагнула к ней. Паннонику бросило в дрожь от ужаса, и она быстро заговорила:
– Недоразумение состоит в том, что вы ошибаетесь насчет моего презрения к вам.
– Так ты меня не презираешь?
– Вы ошибаетесь насчет причин моего презрения.