По короткому кивку головы меня и Мастера подняли с земли и, толкая в спину, отогнали за помост Аршака. Цепи снимать никто не собирался. В сущности, ничего и не изменилось. Мы стали рабами нового хозяина, а он мог сделать с нами все, что придет в голову. Досадуя на незнание чужого языка, я подозревал, что нас будут использовать в каких-то особых целях. Бросив прощальный взгляд на несчастных Баралара и Лешего, я ободряюще кивнул им. Какую судьбу уготовил им пират? Не поторопился ли я, давая слово ученому вырвать его из рабских цепей? За Лешего переживать не стоило. Он — человек бывалый, сумеет сохранить свою жизнь, и быть может, вернется домой еще богаче, чем прежде.
Аршак махнул рукой, и небольшой караван, охраняемый полусотней конных воинов на горячих жеребцах, двинулся в путь. Нас запихали в клетку, сооруженную на старой телеге с большими деревянными колесами, запряженную двумя волами, беспрестанно жующими, и недвусмысленно намекнули, что бежать не стоит. Чтобы в дальней дороге нас не изжарило солнце, на клетку сверху накинули большой холст.
По-ваграмски никто не говорил. Это мы выяснили очень быстро. Всадники постоянно носились из одного конца каравана в другой, и только зло зыркали на нас, когда мы пытались с ними заговорить. Охрана была поставлена правильно. Пять-шесть воинов время от времени отрывались от каравана и исчезали на горизонте. Еще с десяток осматривали местность, чтобы избежать внезапного нападения пустынных жителей, если таковые имелись. Но я подозревал, что путь будет безопасным до самого конца. Да и охранять было некого, кроме двух чужеземцев и пары захудалых рабов.
На кратковременных привалах Аршак подходил к нам, бросал в ноги кожаный бурдюк с водой, с гримасой сомнения осматривал наши руки, плечи, с силой открывал рот и осматривал зубы, словно хотел найти что-то, одному ему известное. После чего качал головой и отходил от телеги.
Весь путь занял три дня. Мы подошли к крепостным стенам большого города, не уступавшего по размерам Одему. Это был конец пути, изнуряющего своей жарой, бескрайним морем желтых песков с редкими вкраплениями одиноких глинобитных домов, тощих баранов и голодных детишек с впалыми животами.
— Каратеп! — махнул плеткой в сторону города Аршак. Он волновался. Как примет караван Схоор? Не отрубит ли голову за расточительную покупку? Оставалось надеяться, что белокожие рабы воистину умельцы в ратном деле, как и говорил Фаль-Адени.
Мы въехали в Каратеп через широко распахнутые ворота, обитые золотыми пластинами. Яркие блики играли на лицах многочисленных зевак и солдат, охранявших ворота. Они громкими выкриками встретили караван, потрясая руками, кривыми саблями и копьями.
Улочки Каратепа оказались уже, чем в Одеме. Волы с трудом протискивались между одноэтажными домиками, и вся пыль, поднятая передними животными, густыми клубами оседала на наших лицах, одежде, волосах. Долгое время мы ничего не видели, кроме однообразной линии глинобитных стен, пока не выехали на площадь, выложенную серым камнем. На другом конце площади вольготно раскинулся дворец, обнесенный стеной из обожженного кирпича толщиной в два локтя взрослого человека. Через каждые сто шагов стена разделялась высокой сторожевой зубчатой башней, где притаились лучники. Благодаря этому все прилегающие к площади улочки оказывались под прицелом. Враг без больших потерь вряд ли сможет проникнуть во дворец. О чем я даже не сомневался. На открытом месте их всех перестреляют. Я мысленно кивнул головой: фортификация продумана до мелочей.
Схоор оказался молодым мужчиной лет тридцати пяти с густой черно-смоляной бородой и рысьими глазами на округлом лице. На голове у него сидела высокая красная шапка, скрывающая такую же густую шевелюру. Схоора вынесли навстречу нам в крытых носилках четверо дюжих рабов, голых по пояс. Носилки поставили на землю. Аршак сразу же бросился к ним и упал на колени, уткнувшись носом в ноги Схоору.
— Мой господин! — воскликнул Аршак, когда правитель легонько стукнул его по плечу тонким хлыстом, разрешая говорить. — Дозволено ли мне будет показать тебе товар, что я приобрел в Ахайе?
— Встань, мой верный пес, — ласково произнес Схоор. — Скажи, как прошло путешествие? Здоров ли ты? Цвет твоего лица беспокоит меня.
— Да продлятся дни Отца нашего Всеблагого! — воскликнул Аршак. — Все в добром здравии. Только животные немного утомились.
— С чем же ты пожаловал? — Схоор с любопытством мальчишки окинул сгрудившийся возле ворот караван, словно ожидая необычного подарка. — Я не вижу рабов. Сколько бихуров[30] привел ты в мой дворец?
— Не гневайся, всемогущий! — затрепетал Аршак. — Меня сбил с толку лукавый Фаль-Адени. Он ухитрился продать мне всего лишь двух бихуров, уверяя, что те стоят целой армии.
— Действительно, лукавый, — усмехнулся правитель. — Если бы я не знал топчи Адени, то срубил бы твою голову. Но сейчас я заинтересован, что за товар ты вез из Ахайи за четыреста динариев!
Схоор захохотал, ему подхалимски вторили придворные. Он вскочил на ноги и стремительно двинулся в нашу сторону. Вокруг внезапно наступила тишина, вся дворцовая площадь упала на колени, пряча лица в землю. Охрана со свирепым видом взирала по сторонам. Правитель Адирияха с непрекращающимся любопытством уставился на нас, словно на диковинных зверей, перебегая взглядом с одного на другого.
— Аршак! — воскликнул Схоор, не поворачивая головы. Словно знал, что верный помощник стоит рядом, затаив дыхание. — Ты проверял их способности, испытывал в бою, чтобы привести их ко мне и передать в дар?
— Нет, — помертвел Аршак. — Но кроме рабов у меня много ценного товара…
— Ты потратил большие деньги, но привел только двух бихуров! А у меня на носу поход на Шаураф, где сидит проклятый Эр-риях — Кровавая Секира! У него только всадников триста тысяч! А ты привез двух бихуров, по которым не скажешь, что они умеют махать мечами! Где были твои глаза?
Не понимая ни слова из развернувшегося перед нами разговора, я догадался, что хозяин вот этого великолепного дворца очень сильно рассердился на парня, что доставил нас в Каратеп. У несчастного на висках выступили капельки пота, нижняя часть лица перекосилась как от зубной боли. Я звякнул цепями, разминая кисти рук. Мастер продолжал стоять не шелохнувшись.
Схоор перевел дух, лицо его неожиданно смягчилось.
— Что два, что двести — это не решает мои затруднения и печали. По донесениям соглядатаев и лазутчиков, из Шаурафа и Хашана выступили пятьсот тысяч копий. Через пять дней они соединятся в Долине Ветров, и если выберутся в междуречье — мы их не сдержим. Я до сих пор доверяю тебе, Аршак. У тебя в запасе не больше десяти восходов солнца, чтобы вывести армию в междуречье и остановить Эр-рияха. Собери всех полководцев в один кулак, и дайте этому обжоре хорошую кость, сожрав которую, он сдохнет.
— Нас в десять раз меньше! — Аршак упал на колени, — но я добуду победу или умру на поле боя!
— Сделай милость, исполни то, что сейчас сказал. Твое поражение меня не очень обрадует, скажем, совсем не обрадует. Это будет второй ошибкой. Так что встань, определи место бихурам. Они тоже есть хотят. Прикрепи к котлу, назначь командиров. Кому, кстати, хочешь отдать несчастных?
— К Басаге. Он давно мечтает заполучить к себе ваграмцев. У него к ним особая страсть.
— Басага — редкостная сволочь, — вскинул брови Схоор, — но я уважаю его мнение. Тысяча его бойцов могут выиграть войну. Ладно, уведи их отсюда. Некогда мне проверять их способности. Сегодня они сдохнут, или завтра — не важно. Если Аршак добудет мне победу — прощу ему глупые траты хозяйских денег. А подарки можешь отнести в мою сокровищницу.
— Спасибо, господин! — Аршак вспыхнул от радости, рявкнул охранникам, чтобы убрали с глаз долой бихуров.
Теперь нам предстояло познакомиться с неким Басагой. Этот парень оказался не чета Аршаку, начинавшему отращивать живот на непыльной службе правителя Ахайи. Он был высок, мускулист; его пронзительный взгляд пронзал нас с нескрываемым подозрением. Гладко выбритая голова блестела на солнце. Запястья рук обхватывали кожаные ремни с металлическими заклепками. На ногах у него были легкие сандалии, на коленях — плотные щитки из бычьей кожи. Басага постоянно вытирал ладонью макушку, пока мы молча созерцали друг друга. Вдоволь налюбовавшись нашим неприглядным видом, он широко расставил ноги и терпеливо ждал, когда Аршак соизволит открыть рот, чтобы рассказать, для чего к нему привели двух тупоголовых бихуров. Которых он откровенно презирал за врожденную трусость, нежелание завоевать в бою свободу и постоянную ненависть к тому, кто учит их защищать себя. Сколько раз он заявлял Схоору, чтобы ему не поставляли рабов. Толку все равно не будет. Басага знал: в первом же бою большинство из них гибнет жалко и бездарно, даже не прихватив на тот свет хоть одного врага. Так зачем тратить силы на обучение мяса махать мечом? Его тысяча вышколена, научена действовать по обстоятельствам, и даже в одиночку. Вошедшие в раж «стервятники», как их любовно называл Схоор, могли выиграть безнадежно проигранную битву. В «стервятники» принимали редко, и то после длительной проверки, порой длящейся годами. Разумеется, об этом мы и не могли знать, молча гадая, о чем думает Басага.
— Это что, Аршак? — бесцеремонно ткнул пальцем в нашу сторону тысячник. — Очередное мясо?
— Их повелел привести к тебе в тысячу сам Схоор, — пожал плечами Аршак и сделал знак стражникам, чтобы те сняли с нас колодки. — Сам знаешь: веление господина не принято обсуждать. Верно?
— Нет. Я сам определяю, где их место. В первых рядах.
— Это твое решение, и ты за них отвечаешь. Забирай бихуров, и делай все, что захочешь. Они твои по милости Схоора.
Аршак торопливо развернулся и пошел между каменных казарм, явно не желая больше разговаривать с тысячником, которого откровенно недолюбливал.
Басага все так же стоял с широко расставленными ногами, и гримаса отвращения уже не сходила с его лица. Наконец открыл рот. Я понял, что он задал вопрос, на каком языке мы говорим.