и инородцев. Немногие политические идеалисты говорили так откровенно о следствиях своего идеализма. Причина, возможно, в том, что немногие политические идеалисты проводили половину жизни в размышлениях о муках и смерти Богочеловека, по сравнению с которыми страдания обыкновенных людей пренебрежимо малы. А когда прольется море крови — что дальше? У большинства политических идеалистов сомнений нет: утопить в нем людей, с тобой не согласных, и настанет Утопия. Но и тут отец Жозеф на удивление свободен от иллюзий и на удивление откровенен в этой своей свободе.
J'ignore ou mon dessein, que surpasse та vue,
Si vite me conduit;
Mais comme un astre ardent qui brille dans la nue,
Il me guide en la nuit.[39]
Результаты любого плана действий всегда неведомы и непостижимы; план должен выполняться сам по себе, как нечто, себе довлеющее. Это — неприкрашенная истина политики; но сколь немногим политикам хватало проницательности увидеть ее — и смелости, увидев ее, эту неутешительную истину высказать! Крестовый поход против турок оставался одной из главных забот отца Жозефа до конца его дней. Да, к 1625 году он вынужден был признать, что от плана международной экспедиции надо отказаться — и, возможно, на много лет. Причиной тому — европейские раздоры и упорное противодействие обеих ветвей Габсбургского дома. Противодействие крестовому походу преобразило первоначальную испанскую политику отца Жозефа в постоянную и сильную нелюбовь к «традиционному врагу». В начале Тридцатилетней войны он был всецело на стороне императора, против Пфальцского курфюрста и протестантов. О победе императорских войск у Белой Горы он восторженно писал: «Сатана лишился одного из рогов, и Иисус, изгнанный из этих областей, вновь утвердится в Богемии». Несколькими годами позже он делал все, от него зависящее, чтобы рог у сатаны отрос снова. Почему? Потому что победа Габсбургов будет опасна для Франции и будет препятствием возглавленному Францией великому походу против неверных. Самый ревностный из католиков, он пришел к убеждению, что католическая Австрия и католическая Испания угрожают главнейшим интересам католичества. Мнение это отнюдь не было еретическим; его разделял не кто иной, как папа. Будучи итальянским правителем, папа имел все основания опасаться Габсбургов. Решительная победа в Германии сделала бы императора и испанского короля полными хозяевами на Апеннинском полуострове.
Вернувшись из Мадрида, отец Жозеф с неубывающим рвением продолжал готовить крестовый поход. Втихомолку он помогал герцогу Неверскому в организации нового рыцарского ордена, которому предстояло стать ядром предполагаемой международной армии.
Христианская милиция — так он назывался — должна была набирать рыцарей и командиров по всей католической Европе. Каждый новичок принимал присягу крестоносца и вносил в общий военный котел сумму, пропорциональную его чину и состоянию. Дела у христианской милиции шли хорошо, насколько это было возможно для такого рода организации и в тех обстоятельствах. В орден вступили многие дворяне, и даже знатные; обещана была значительная сумма денег; вокруг вопросов руководства и престижа разгорелась борьба честолюбий и, как следствие, — нескончаемые споры.
Первую серьезную неудачу милиция потерпела, когда Филипп IV Испанский запретил организовывать ее во всех своих владениях. Затем все лучшие силы Европы были брошены на войну, и дальнейшее существование ордена стало бессмысленным. В 1625 году, когда отец Жозеф добился официального признания ордена папой Урбаном VIII, христианская милиция была практически мертва.
Военная деятельность Невера не ограничивалась организацией рыцарского ордена. Он собрал в своей провинции войско и построил отличные корабли для переброски его в Грецию. Командовать своим маленьким флотом он пригласил известного нормандского пирата, который специализировался по Средиземному морю и был несравненным знатоком левантийских вод. Отец Жозеф помогал как мог потенциальному императору Византии в его приготовлениях; однако они оказались бесплодными. Войско испарилось, флот захватила протестантская эскадра из Ла-Рошели, пират вернулся к своим занятиям, и, наконец, сам герцог Неверский, наскучив крестовыми походами, стал думать о других вещах.
Блажен безумец, что во всякий час отыщет
Игрушку новую или предмет желанья.
Остался один отец Жозеф — глас вопиющего в пустыне; но скоро и он сменит песню и станет вопиять уже не об истреблении турок, а о посрамлении Габсбургов. Но, прежде чем отставить (но с какой неохотой!) лозунг «В крестовый поход — сегодня», отец Жозеф сделал последний и самый необыкновенный вклад в это общее дело. В 1617 году по дороге из Рима он начал сочинять «Туркиаду». Тридцать пять миль, три часа медитации и двести гекзаметров — такова была ежедневная программа этого трудного путешествия. В последующие годы, на дорогах Франции и Испании, он завершил и отшлифовал свое творение. К 1625 году эпическая поэма в 4637 строк была закончена. В тот год он взял с собой в Рим два печатных экземпляра, которые составляли, насколько известно, первое и единственное издание поэмы. Один экземпляр был для Урбана VIII, другой для кардинала Барберини, его племянника и ватиканского государственного секретаря. Сам выдающийся ученый-классик и автор многих изящных стихотворений, многих истинно цицероновских бреве и булл, Урбан VIII пришел в восторг от поэмы и назвал ее христианской Энеидой. Аббат Дедувр, который сорок с чем-то лет назад обнаружил единственный сохранившийся экземпляр «Туркиады», не может, как добросовестный латинист, вполне поддержать мнение понтифика. Он отмечает, что отец Жозеф склонен прискорбным образом путать наклонения после глаголов речи и в косвенных вопросах. Также соединительный союз слишком часто отделяется от отрицания. Что до просодии, то он злоупотребляет элизией в односложных словах и, по крайней мере, в сорока четырех случаях не продлевает короткий слог в словах, заканчивающихся на s. Небезупречна «Туркиада» и в отношении прочтения долгих и кратких слогов. Так, concidit[40] используется дактилически, хотя на самом деле это антибакхий. Или, еще хуже, inscitiam[41] — явно третий эпитрит, а трактуется как хориямб. Серьезные прегрешения! Но пусть бросят первый камень те, кто никогда не грешил в размерах.
Гораздо интереснее лингвистической стороны содержание этого эпоса. «Туркиада» — одна из тех вещей, благодаря которым подлинная история всегда гораздо причудливее, чем самые романтические исторические романы. Романист, возможно, придумает героя, в котором совмещаются государственный политик и практикующий мистик. Но выдумать такого, кто, будучи государственным политиком и практикующим мистиком, сочинит 4637 гекзаметров «Туркиады», — это не под силу художнику слова, даже очень способному. Каждый человек — ломтик истории, уникальный и неповторимый; но большинство таких ломтиков принадлежит к тому или иному известному и узнаваемому типу. Иное дело — исключительные личности. Они представляют собой явление, в высшей степени невероятное, — какое может произвести только жизнь; ибо только жизнь обладает ресурсами и терпением, чтобы играть в лотереях наследственности и окружающих условий, покуда не выпадет нужная комбинация, одна из миллиона возможных, — тогда появляется исключительная личность и идет своим путем. Вот почему правда настолько причудливее, богаче и интереснее вымысла.
«Туркиада» начинается с собрания ангелов, созванного вторым лицом Троицы. Обращаясь к собранию, Христос выражает свое огорчение тем, что на Ближнем и Среднем Востоке господствует магометанство, и призывает силы небесные что-нибудь предпринять. Говорится, что даже Пресвятая Дева с радостью приняла бы участие в Крестовом походе, если бы это согласовалось с ее положением. После такого зачина выступающий переходит к жизнеописанию Магомета, скорее колоритному, нежели историческому. Под Меккой, сообщает он слушателям, есть пещера с жерлом, спускающимся непосредственно в ад. Однажды молодой Магомет забрел в эту пещеру, был любезно принят Люцифером и обучен искусству злых козней. Обучение прошло без труда, поскольку вокруг жерла шли галереи, оборудованные дьяволом под своего рода Музей Зла. Тут помещались такие интересные предметы, как зуб змея, соблазнившего Еву; дубинка Каина; первое железное оружие, изобретенное Тувалкаином; эмблемы Венеры и Бахуса; весь богатый инструментарий колдовства и магии; иллюстративный материал о всех ересях, от Ария до Кальвина; и наконец, вооружение, заготовленное впрок для будущих кампаний Антихриста. Просветившийся надлежащим образом в этой комнате ужасов, Магомет отправлен домой писать Коран и планировать завоевание Святой земли.
Заручившись поддержкой небесных иерархий в отношении крестового похода, Христос начинает обрабатывать европейских владык, в особенности Людовика XIII и Филиппа IV Испанского. Посредством снов он объясняет им, почему священная война крайне необходима.
Тут без всякой видимой причины на сцене появляется автор эпоса и просит разрешения доложить публике суть того, что было объяснено владыкам. Разрешение дано, и он тут же приступает к богословской лекции. Кратко объяснив Святую Троицу, сотворение мира, грехопадение, свободу воли, ангелологию, видение райского блаженства и Новый Иерусалим, он заключает эти приблизительно 750 строк призывом к потенциальным крестоносцам немедленно объединиться с небесными силами.
Следующие 570 строк посвящены еще одному открытому собранию на небесах. На этот раз публику составляют не ангелы, а святые, сидящие рядами в подобии амфитеатра, на арене которого стоят два золотых трона. Прибывший с земли отряд херувимов доставляет сюда европейских владык, которые наблюдают за зрелищем с летучей платформы, образованной крыльями ангелов. Среди девяти хоров святых новоприбывшим указывают тех, которые всего полезнее для крестоносцев. Список завершается святым Франциском, которого отец Жозеф с помощью изящного каламбура связывает с Францией.