Хорошо еще, съемом комнаты, договоренностями об ужине и прочими мелочами на правах уже бывавшей здесь путешественницы занялась Эллина. Она, кстати, и гостиницу выбрала, сказав, что это лучшее заведение города. Если она права, то худшие мне даже представить страшно. Тем не менее, немного поторговавшись, комнату она выбила, что само по себе казалось подвигом — народу было не протолкнуться.
Пока мы поднимались к находящейся на третьем этаже комнате, меня преследовал запах несвежих портянок. Похоже, те, кто остановился в этой гостинице, о гигиене имели минимальное представление. Более же всего удручала мысль, что, как только я скину сапоги, запах пополнится новыми, могучими оттенками. Впрочем, опасения оказались напрасными — едва мы скинули вещи, Эллина потащила меня обедать, причем на другой конец города — по ее словам, кухня нашей гостиницы своей цене, мягко говоря, не соответствовала. Я не стал с ней спорить, доверив выбор места профессионалу, и, как выяснилось, не прогадал, поскольку кухня в облюбованной ею забегаловке неожиданно оказалась вполне приличной. Ну а потом мы направились купаться — совсем рядом с городом в бухту впадала река, небольшая, но, как ни удивительно, незагаженная, так что мальчики — направо, девочки — налево и да здравствует чистота!
Вечером от меня не укрылось то, с какой брезгливостью моя спутница присматривается к белью на кровати. Сам я намерен был завалиться спать на полу, в походной постели. Не потому, что джентльмен и уступаю кровать даме, а потому, что вид серой, истертой от старости простыни не внушал мне доверия. К тому же, как я подозревал, матрас если и облегчал кому-то жизнь, так только населявшим его клопам. Как говорится, и дом, и стол, причем с доставкой блюд непосредственно к месту проживания. Пришлось, хихикнув про себя, прочитать клопогонный экзорцизм — если магия здесь не действует, то никто и не заметит, а если действует, то подобными заклинаниями, больше всего напоминающими сборник матерных слов и выражений, наверняка пользуются многие, и внимание мои действия не привлекут. Сработало оно, кстати, вполне штатно, и насекомые рядами и колоннами удалились к соседям. Впрочем, тысячей больше — тысячей меньше, вряд ли кто-то заметит. Заодно убралась и прочая живность, так что спать теперь можно было не опасаясь оказаться съеденным заживо. Да и сама мысль о том, что меня будет кусать насекомое, которое перед этим кормилось с чьего-то неизвестно сколько не мытого и чем болевшего тела, прилива энтузиазма не вызывала, так что очистка комнаты, по моему скромному мнению, являлась одной из важнейших задач. А на втором месте — полог тишины. Его я тоже поставил, а то за тонкой дощатой стеной храпели так, что хотелось взять подушку и пойти в гости решать проблему радикально.
Эллина наблюдала за исходом евреев из Египта… то есть, простите, насекомых из матраца с плохо скрываемой брезгливостью, но, к счастью, обошлось без визгов и прочей женской атрибутики. Все же профессия накладывает определенный отпечаток, в том числе положительно сказывается на выдержке. И только когда мы уже легли, она спросила:
— А скажи… почему у вас этого нет?
— Чего?
— Ну, клопов и прочей пакости. Мы сколько раз ночевали в гостинице, и ни разу нас не кусали.
— Потому что их регулярно выводят, и за чистоту в гостинице хозяин отвечает как минимум лицензией.
— А как максимум?
— Головой. Если, к примеру, кто-нибудь умрет от того, что отравился несвежим пивом, хозяина заведения очень даже запросто могут вздернуть на ближайшем дереве.
— Шутишь?
— В каждой шутке есть доля шутки. Контроль за соблюдением гигиенических норм у меня жесточайший. Зато и дети не мрут как мухи, да и последняя эпидемия холеры была лет пять назад, а в этих местах, насколько я знаю, они случаются почти каждый год.
— А правда, что у вас есть лекарства от любых болезней?
— Не от любых, но от многих. Только, естественно, не на продажу.
— Почему?
— Самим не хватает. Законом предусмотрено, что на экспорт что-либо может идти только после удовлетворения потребностей внутреннего рынка. То есть остались излишки — пожалуйста, продадим, ну а нет — стало быть, все сами используем.
— А если покупателем будет, скажем, король?
— Да какая мне разница? Закон един для всех. Да и потом, я, честно говоря, не очень понимаю, чем король отличается от обычного человека. У него что, в штанах двойные причиндалы?
Девушка фыркнула — похоже, она с трудом сдерживала смех. Давилась, а сдерживала. Однако, закончив смеяться, она все же возразила:
— Он все же глава страны…
— Или ее задница. Без обид, Светлые Земли — это ведь твоя родина?
— Да. Правда, не здесь, а намного севернее.
— Непринципиально. Вот вы ехали по моей стране. Сколько раз вас пытались ограбить?
— Ни разу. Но вооруженный отряд вообще редко грабят.
— Хорошо. Мы с тобой ехали. Вдвоем, заметь, и без охраны. Сколько раз напали? Ни разу. — Тут я, правда, покривил душой, но совсем немного — в конце концов, в Солнечной Бухте напали на меня одного, а не на нас обоих. — А здесь мы второй день — и, считая корабль, подверглись нападению трижды.
— Дважды…
— Трижды. И не спорь, такие цены — это натуральное ограбление.
— Но почему такая разница?
— Да все по той же причине. У нас законы обязательны для всех. Вот те придурки, что на дороге решили нас прижать…
— Кстати, я узнала, это были сын герцога Мурито и его товарищи.
— Да хоть сам герцог, мне-то что?
— Я просто хотела спросить… Разве нельзя было как-то иначе?
— Сама-то веришь в то, о чем говоришь?
— Не очень…
— Вообще, можно было, — задумчиво ответил я. — К примеру, отдать им тебя. Устроило бы? Нет? Ну вот… Так о чем я… Ах да. В общем, за подобное у меня сразу лишают титула и вешают.
— И что, помогает?
— Откуда столько сарказма? Помогает, конечно. Восемь лет назад было пятнадцать судебных процессов, в прошлом году — один-единственный. Сынок какого-то дворянчика из мелкопоместных завалил на сеновале девчонку из соседнего городка. Там, на площади, его и вздернули.
— Дворянина? За простолюдинку?
— А что тут такого? Говорю же, закон един для всех. И потом, дворянин — это не только права, но и обязанности. Пойми, я не только многое даю, но и многого требую взамен. Те, кто считает, что обмен равноценный, остаются, и их большинство. Те, кто не согласен, могут убираться — я никого не держу. Но если уж принял мои условия — извини, их придется соблюдать. А жалость — не мой недостаток. Ладно, спи, завтра рано вставать.
— А как вы смогли сделать так, чтобы перед законом все были равны?
— С трудом. Все, спи давай.
И в самом деле, как ей объяснить, что действительно с трудом. С потом и кровью, с отрубленными головами и виселицами. И хоть что-то получалось лишь потому, что менталитет здесь насквозь средневековый и сюзерен всегда прав. Если, конечно, он способен настоять на своем, если у него достаточно сил и решительности. В этом случае его действия воспринимаются как должное. А слабину дашь — сожрут… С костями сожрут. И прежде чем то, чего я добиваюсь, станет незыблемым и единственно верным, должно пройти много лет и смениться несколько поколений свободных людей, которые не чувствовали на своей шкуре, что значит быть крепостным, продать в рабство сына, чтобы прокормить остальных, или отдать жену лорду по праву первой ночи… А самое паршивое, для того, чтобы этого добиться, кто-то должен оставаться над законом. Хотя бы сейчас… И если на этом этапе со мной что-нибудь случится, все вернется на круги своя. Не потянут мои товарищи дело — нет у них моей репутации и, чего уж там, моих возможностей. Да и не до конца они меня понимают, просто верят мне, как и положено друзьям, прикрывают спину, но первыми пойти не смогут. Я не ангел и не идеалист, поэтому не стремлюсь облагодетельствовать всех и каждого, но нельзя относиться к людям как к говорящему скоту, а здесь до моего появления так и было. Вот почему я должен победить, ведь теперь это и мой мир, мои люди! Только сейчас я начал понимать Сталина, кровавого тирана… принявшего Россию с сохой, а оставившего ее с атомной бомбой. И даже сейчас не был уверен, что потяну нечто подобное. Но все равно буду стараться хотя бы просто потому, что жалко уже вложенных сил и того, что сделано.
Выехали мы утром, когда солнце только стало подниматься, окрашивая море в огненно-серебристые тона. У входа в гостиницу нас ожидал нанятый с вечера экипаж, но прежде, чем ехать, мы плотно позавтракали — мало ли как все обернется, а путешествовать на голодный желудок я не хотел. Хорошо, прислуга в гостинице вставала еще раньше, и заспанный парнишка притащил нам по миске горячей, ароматно пахнущей каши и мелко нарезанного копченого мяса. Плюс баснословно дорогой кофе в огромных кружках. Сварен он был, кстати, на удивление неплохо, и, закончив трапезу, я почувствовал, что жизнь налаживается.
Правда, настроение сразу же немного подпортил экипаж. Рессоры его были на редкость жесткими, колеса о наличии такого изобретения человеческого гения, как пневматические шины, не слышали в принципе, а выложенная булыжником улица была вдобавок не особенно ровной. Словом, растрясло меня изрядно, в отличие от Эллины, которой, похоже, эта поездка доставляла удовольствие. В результате, вылезая из экипажа, мы были прямо антиподами — улыбающаяся и довольная Эллина и злой и мрачный я. При этом главной мыслью в моей голове было, как я разнесу по камешкам эту пародию на город после того, как решу здесь все завоевать. Ничего, кстати, несбыточного в этих мечтах не было.
Место, в которое мы приехали, располагалось недалеко от города, точнее сказать, у самых его стен, и представляло собой самый обычный рынок. Довольно большой, кстати. Сейчас, по случаю раннего времени, народу было совсем немного, да и лавки еще не все открылись. Многолюдны были разве что рыбные ряды — вернувшиеся с ночного лова рыбаки притащили сюда улов и теперь азартно спорили с перекупщиками, а там, где процесс торга был уже закончен, грудами лежали рыба всех видов и размеров, моллюски, от мидий до кальмаров, здоровенные, метра по полтора в размахе клешней, крабы… Там же суетились покупатели, скорее всего, слуги богатых господ, торопящиеся закупить свежайшие продукты для своих хозяев. Все это было интересно и довольно познавательно, но нас сейчас интересовало совсем другое. Если конкретно — та часть рынка, где торговали лошадьми.