дошла да Моргатого думка – неровен час, и его вызовут как-нибудь в зону амфитеатра, и эти страшные псы, потрясая брылями и мандатами, поглядят на высунутого мачо и буркнут: «Ну, Эдька, пришел и по тебя ангел изучения и изымания твоей душонки. Сымай кожу!» – и мысль эта, а скорее прицепленная к мачу зубной болью, как в метро к седалищу, липкая жвака, осталась в маче сидеть.
Но участникам конференции-чествования большого ученого некогда было рассматривать огрызки Эдькиных мыслей. Своих забот подперло. Поэтому к усаженному на академическое, хоть и боковое, место и украшенному по бокам двумя работниками спецслужб – пожарной и рекрутской, немедленно подскочил распираемый волнением Скатецкий и вопросил:
– Где отловлен?.. Откуда приглашен ведущий научный ученик великого Триклятова?
– На выходе из дачного ихнего триклятого домика ученого захва… провожден с ихнего девчонкой, от возле шиповника, – сообщил военком. – С проходом через допризывной парник.
– С который девкой, кто еще с этим путается, – уточнил тоже принимавший пожарник. – Какая-то с таким еще якшается, молодуха никчемная, но царапучая. На моей пожарке с воем враз домчали еще горященьких, – добавил специалист возгораний. – Я все…
– Чего ты! – возмутился военком. – Моими бойцами… и спортсменами стрено… приглашены в заседания.
– Так! – возвестил Скатецкий с нотой задавленной паники в голосе. – Прошу уважаемую часть ученых, президиум и публику выслушать краткий отчет лучшего аспиранта Института Земли, кандидата в защитники отечества, и его же сообщение о состоянии блестящего ума ранее ученого Триклятова. Годин Миша, выходи же к микрофону, скромный юноша, вот сюда. Сюда. Он пояснит нам причину глухого заблуждения учителя и наставлятеля по причине временной нетрудоспособности интеллекта. Или об отказе от ошибки в позорном уравнении, которое в таком виде все равно никому не нужно. Так, Миша, давайте громко и отчетливо.
Бледный паренек, видимо, получивший при транспортировке согласно приглашению несколько вмятин и трещин, в ужасе поглядел на замерший зал. Он обвел президиум, ряды научных и других сотрудников и коллег почти невидящим взглядом.
– Не стесняйтесь, юноша славный, – пропел Антон Антонович. – Дело-то государственное, на номере поставлено. Можете зачитать покаяния по конспекту, – а в Президиум пошутил: – Юноши наши недоно… И девушки нацпроектов, здоровое покаяние. Молодость задорная моя. Всем довелось по шпорам отчитываться.
Тут не выдержал ретивый депутат Иванов-Петров. Он выскочил из президиума и сунул в дрожащие руки смутно-бледного человека подметную бумагу.
– Читай по шпоре, – зыкнул он, – раз так разучился. Заморыш.
Миша провел по бумаге невидящим взглядом.
– Это все ложь, – отчетливо произнес он, поднимая неслушающейся рукой навет.
– Ну вот, – удовлетворенно зарокотал сверху, а казалось, совсем сверху, неоперный сбитый сипящий бас Гаврилла. – Господь сжалился над триклятыми. Признает этот – мол, ложь я изрек пред лицом геенны огненной, перед взором пристальным небес. Мол, попутали демоны, и все изреченное мое, что нету Бога во Вселенной на данный мгновенный момент в моих подлых Триклятова писаниях и что не простерта Его десница над каждым – все моя ошибка и дефолт знаний.
– Неправда! – выкрикнул Миша, пошатнулся и бросил улетевшую сбитым рогаткой голубем подсказку.
Архимандрит тяжелой степенной поступью выступил к кафедре, в круг общего обзора, и с минуту разлядывал съежившегося аспиранта.
– Да! – грозно возвестил он, вздымая руку. – Неправдой полнилась чаша души Триклятова, поднявшего науку на противление истине и вере. А теперь великий ученый, овеянный зарубежными грантами и нашими грамотами, – и он провел рукой круг, приглашая всех быть с миром, – осознал пропасть адову, в кою заглянул, как любомудрствующий отрок божий. И увидал котлы кипящие и заразы шипящие, увидал пламень и гадов своеволия, блуда и себясластия. И хочет сказать нам устами младенца, а главное, Ему, – простите, грешен. Неправда моя, мол. Так, отрок?!
– Вы лжецы, – тихо высказался ученик и слабо взмахнул ладонью в сторону иерарха, президиума и конференции. – И пройдохи.
И начал валиться в обморок вбок и назад. Но был подхвачен военизированными представителями общественности, облит трясущим даже поясницей Скатецким графином воды и потянут был к выходу, то ли в лазарет, то ли еще куда.
– Гордыня! – страшно возвестил Гаврилл, и черные рукава его одеяний, казалось, взлетели к небу. – Страшная, как чрево кита, гордыня, – и стремительно подошел к первым рядам сидящих на конференции, и в частности к сжавшемуся до размера собственного кала мачо.
– Братие! – сообщил он тихо и проникновенно. – Не гневите Его. Ведь сказал: «будешь сеять, а жать не будешь, будешь давить оливки – не будешь умащен елеем, выжмешь сок виноградных ягод – и вина пить не будешь, и высохнет жизнь твоя». Что! – крикнул он и закрыл глаза, стоя с поднятыми руками. – Пробирки ваши и бурлящие жижи алхимиков сильнее слова Его? Придет скоро Ангел и скажет: «вы нарушили обет, не прогнали всех врагов тайны с земли вашей. И не прогоню их от вас, и будут они петлею на шеях ваших, и боги их будут для вас сетью». Их боги – эти машины синхротроны, фазодроны, напылители тонких пленок обмана, пороговые неясные проницания чуждых молитв. И скафандры, в которых они хотят чванливо подобраться к Нему. Не ждут ли эти суда нашего, и не положил ли божков этих на наковальню Его. Жалкие тщеславцы. Сказано: и был убит зверь сидящий на коне белом в одежде, обагренной кровью, и лжепророк с ними. Что, хотите к Триклятову? Рылись, копошились уже в Божьем хозяйстве – подступились изверги к тайнам Его – и что? Стоят бескрылыми обожженными Его солнцем птицами, жалким перепелами на огне возмездия. Черную материю увидели краем своих завидущих глаз – и что? Неведомо, вопят тыкающие в Него копьями. Черной Энергии край им Создатель показал – и что это? Не знаем, – разводят кровавыми рученьками горе-ученые… даже не скажу мужи – овцы, овны бешеные, потерявшие разум, и ринутся в пропасть, в ад. Что ваши реторты, и градусники с телескопами в бесконечном Его мире? Что вы можете! Подбирать крохи рассеянного Им, как отбившиеся голуби. А он пошлет Ангела, ударит тот жезлом в скалу в пустыне – и потекла вода. Вы можете с геофизразведкой?
Ведь сказано: создал Господь человека из праха земного. Так смеет ли прах сказать: нет тебя, Отец. Отец мудрый, добрый, скажет отроку – се человек. Преклоните, мужи ученые, головы седые и лысые свои перед лицом При-держащего, смирите гордыню. Скоро придет день Суда, и молот наш разрушит Армагеддон. Сказано: и кто не записан был в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное. И судимы были мертвые, – крикнул Гаврилл, указывая на Моргатого и других, – по написанному в книгах, – иерарх указал почему-то на валяющийся на паркете научный отчет, – сообразно делам своим. Иначе – бросят сатану в озеро огненное и серное и будет он мучиться во веки веков. И кто скажет «Нет Бога», будет растерзан этот лев, как козленок.
– Нет, – вдруг раздался резкий, как взрыв елочной хлопушки, голос в мертвенной тишине научного форума. – Вашего бога нет, – поднялся из дальнего ряда журналистик, маленький жалкий человечек Алексей Павлович Сидоров и с бледным, искаженным страхом лицом вышел к кафедре и встал возле иерарха, готового выплеснуть на него чан проклятий и море горючей смолы. – Такого, о котором Вы рассказали, Бога – нет. Вы не знаете его. Он, если есть, на небесах – милосердный, добрый отец своей пастве, плачущий слезами отцовскими от ошибок и бед наших. И стенающий и рвущий волосы на своей многодумной голове – от ожесточений и зверств человеческих.
– Лжепророк! Сектант! Иуда, – крикнул из президиума депутат Петров и стал отчаянно выбираться, спотыкаясь о чужие колени. – Оскорбляет чувства верующих. По соответствующей статье. Стража! Статью на него, военком!
– Вашего Бога – нет, – тихо повторил Сидоров.
Выхватил из кармана пиджака полученную в свое время от Триклятова грамоту и прошествовал к президиуму. Там он поднес бумагу к глазам выпучившегося первого заместителя управления помощника.
– Так, – твердо произнес прошедший великолепную чиновью школу Антон Антонович, вскочив. – Всем неподвижно замереть на научных, кто на чем, местах. Ситуация глобально прояснилась. Этот товарищ осуществил дислокацию фиксации и предприимчивость неоцененной услуги науке и практике повседневности. А что отдельно недостатки – то пустое, абсолютно пустое.
– Немедленно освободить аспиранта Година Михаила из-под пресса и молота. Немедленно отстать от него, приносящего посильную мощь Родине, и зачислить вечным почетным аспирантом, даже когда станет академиком, с сохранением аспирантских льгот, чая в буфете и… не знаю, – сформулировал Сидоров требования подлого контракта, чеканя фразы, как на высоком совещании. – Ваше слово.
– Утверждаю, – поставил устную подпись Антон. – Записать речь неизвестного лица решением протокола конференции. Достигшей колоссального запланированного результата. Господину Годину будет вручена медаль «За научные услуги». Давай бумагу, покаяние строптивого, – протянул Антон Антонович лапу к листочку.
– Вычеркните его из призывников, и бумага ваша, – сказал обозреватель, сложил вдвое листок и засунул в пиджак. – А это – ксерокопия, – сообщил он, глядя на медленно приближающихся пожарника и военкома.
– Свободу Михаилу Годину, в порядке исключений, – возвестил Антон и поднял, как памятник, руку. – Не позволим пачкать руки об нашу замечательную молодежь!
А обозреватель беспрепятственно покинул, подталкиваемый некоторыми взглядами, как оружейными дулами, сразу зажужжавшее ульем заведение.
– Ну теперь уж я скажу, – строго рыкнул Антон Антонович в микрофон. И вышел к шатучей фанерной трибунке. – Послушал вас, так уж не могу и сам теперь. Нет у вас позитива. Все ссоритесь. Прекратить! Сегодня мы отмечаем прекрасный день победы науки в единении с верой и правдой. Наука – вы, вера – вот он, правда – ну… ясно. И его, науки, наносмычку с божественным словом в целом. Только что мной осмотрена и… получена, можно сказать… честный человек, не отопрется… письмограмма ученого столетия Триклятова, открывшего в только что проведенных новейших исследованиях следы явного Божественного провидения. Как говорится в Писании, все на круги наши. Порядок, учет. Отчет, проверка выполнения поручений. Господину Триклятову от имени нашего Управления поручено было проверить ошибочность его гипотезы, и сегодня я собственноручно прочитал записку аскета-ученого: Он – с нами. Ну, не ученый этот мелкий, конечно. В целом, в опознании осознания Дара Всевышнего. Ну это уже ясно, проехали. Теперь так. Конечно, господа ученые, никуда мы вас, тружеников линейки и карандаша, не попросим из вашего научного здания. Ну кто ж у нас на науку замахивается.