Любоваться диковинными пейзажами было некогда. То холодком, то жаром забиралась под скафандр тревога — как-то стыковочный узел, исправен ли? Если он не сможет принять корабль, программе не быть завершенной…
Стыковочный узел был в норме. И чувство победы, торжества над этой немой пустыней, чувство, знакомое лишь тому, кто однажды парил над планетой, овладело Георгием и уже не покидало его многие дни, прибавляя все новых сил. И они с Юрием обживали свой космический дом, согретый уже не только мудреными приборами, а их живым, человеческим дыханием. Дом был добротный, прочный, и только однажды заставила насторожиться крохотная царапина на стекле иллюминатора, царапина, на которую там, на Земле, появись она в окне, никто не обратит внимания. Они обнаружили след от метеорной микрочастицы миллиметра на полтора глубиной, не больше. Обнаружили и сделали вид, что ничего не случилось, помолчали, хотя оба прекрасно знали, что сие означает. Разве не знали они, что вокруг планеты роем кружат метеоры, что их размер от тысячи тонн до долей микрона и что подчас их скорость достигает восьмидесяти — ста километров в секунду? Ну а насколько велика вероятность попадания в станцию метеора, способного пробить ее оболочку? «Ничтожна, — утверждают ученые. — Таких частиц может быть в год не более одной». И конструкторы предусмотрели меры, обеспечивающие безопасность экипажа. У Георгия и Юрия хватит времени, чтобы ликвидировать «течь», или, как говорят моряки, подвести пластырь под пробоину, а если и это не удастся, возвратиться на Землю.
«Не более одной частицы в год…» Но почему бы такой частице не угодить именно в их корабль? Тем более что им летать и работать не день, не два и даже не месяц…
И они работали и летали, точнее, плыли по безбрежному океану. Не об этом ли смеялся Георгий, оглядывая живых и невредимых своих гостей?
Но может быть, он смеялся о том, как почти месяц назад вот так же затаились они возле люка, веря и не веря тому, что должно было случиться. Вот так же открылась тогда похожая на сомбреро дверь, и к ним на станцию вплыли Владимир Джанибеков и Олег Макаров. Разве это не было чудом, сном? Ум все понимал: они стартовали, вышли на орбиту, приблизились к станции, коснулись ее стыковочным узлом. Именно коснулись со скоростью около одного километра в час, а потом начал работу автомат, и корабли, зацепившиеся друг за друга четырьмя защелками, собрались в жесткое целое, соединились электрокоммуникациями. По-земному это все равно что попасть вилкой штепселя в розетку в сплошной темноте… Все видел, все знал до подробностей, но разве это было не волшебство: преодолев сотни километров высоты, эти двое нашли их в необъятнейшем океане — и вот рядом, и только лица да возбужденно блестящие глаза выдают, как непросто далась эта встреча. О этот придирчивый взгляд Олега… На Земле наказали: посмотрите, мол, на наших, телеметрия телеметрией, телевизор телевизором, а как они там визуально? А как… Вот и гостям не очень приятно в невесомости. С недельку такое состояние, вроде тяжелого гриппа, и температура как будто не ниже сорока… Но постепенно привыкнут. Человек ко всему привыкает. А потом будет отвыкать…
Но самым неправдоподобным были, конечно, письма. Настоящие письма от родных. Олег выронил из рук пачку конвертов, и они не упали, а разлетелись, словно разноцветные голуби, попав под упругую струйку вентилятора. Как приятно, радостно было ловить этих голубей!
А после, что же было после? Ну да — некоторое время спустя после того, как опустел, проводив гостей, их космический дом, к его «крыльцу» подкатил самоходный корабль-танкер, и на вопрос Центра, как назвать новую смежную профессию космонавтов — докеры, грузчики или такелажники, — Георгий ответил:
— Докеры. Все-таки мы в океане…
— Ну так разгружайте, — предложила Земля.
Но все оказалось не так-то просто, как думали, самозванно объявившись докерами. При разгрузке надо было обязательно закреплять, фиксировать тело, иначе ты уплывал вместе с контейнером. А упустишь его, и он норовит метнуться торпедой, угодить как раз в прибор. Нет, зря они с Юрием подшучивали над инструкцией, которой их снабдили еще на Земле. «Избегать неконтролируемого дрейфа блоков и оборудования, передавая их из рук в руки! Оберегать переносимые блоки от соударения с элементами конструкции, особенно с пультами!» Десятки восклицательных знаков… Пришлось надеть специальные рукавицы, особую обувь, взять уникальный инструмент. А тут еще сюрприз. Олег Макаров, покидая станцию, предупредил, многозначительно подмигнув: «Придет «Прогресс», ищите подарок от стюардесс, которые сопровождали вас в самолете на Байконур…» Танкер излазили вдоль и поперек. И вдруг в руки ткнулся сверток, яркий, по-девичьи перевязанный затейливой розовой лентой с бантом. Семь одежек оказалось у сюрприза. Когда сняли последнюю, увидели… кронштейн от фотоаппарата. То-то было смеху и на Земле и в космосе. Ничего не скажешь — «прикупили»…
Не об этом ли смеялся Георгий? А может быть, о том, как выпал из конверта засохший листок — не то ландыша, не то какого-то другого цветка, может даже сирени. И как защемило сердце — не хватало здесь, ох как не хватало этой земной зеленой блестки… Хорошо бы рядом что-нибудь живое, хотя бы самое невзрачное растение. В прошлом полете был у них на станции свой маленький огород. Рос на нем всего лишь горох. Ну разве представить, понять нелетавшим землянам, сколько радости, удовольствия доставлял этот крохотный зеленый оазис земной жизни! «Пойдем-ка сходим в нашу рощу…» — говорили космонавты друг другу. И стояли, точнее, парили над робким, неуверенно выглядывавшим из ящичка зеленым ростком, который — чудилось — трепетал, дышал совсем как живое существо. Странно — он, казалось, о чем-то вещал и сообщал спокойствие, уверенность, будто подбадривал. Георгий заметил за собой привычку, в которой не хотел признаться, боясь, что поднимут на смех. Ему даже спалось, честное слово, даже спалось лучше и спокойнее рядом с зеленым ростком… Сейчас такую же радость внушали головастики, вылупившиеся из икринок и успешно привыкавшие к невесомости…
Нет-нет, не об этом смеялся Георгий. Но, быть может, о том, как приятно — не найти даже слова, — как восхитительно было снова видеть на пороге космического дома гостей — Владимира Ремека и бывшего своего командира, с которым в прошлом полете съели не один килограмм туб, — Алексея Губарева? Вчера — одни, сегодня — другие. Не тропу ли от Земли до орбиты проложили люди, чтобы вот так, словно по проторенному, хаживать в гости? Под какими же чистыми звездами вьется за снежными облаками невидимая, но известная только героям тропа? Вон откуда и вон кто пришел — Ремек — совсем из другой страны! Значит, здравствуй, брат наш по классу… И уж не родную ли Чехословакию пытается разглядеть прильнувший к иллюминатору Ремек? За облаками сейчас ничего не видно, зато он сам виден всей своей стране. И не только своей…
…Георгий протянул тубы со смородиновым соком одному, другому, и вот уже все четверо сидели за столом совсем по-земному, а он все никак не мог погасить, подавить в себе улыбку, и время от времени все еще прорывался, как бы сбегая по каскадам, так много вместивший и так много выражающий смех. Спокойно-радостный, таящий нечто неуловимое, зашифрованное, голос был слышен на всю планету. Да что там на планету — на весь звездный мир вокруг. Но это уже был смех не Георгия Гречко, как бы утратившего перед всей величественной необъятностью свою индивидуальную сущность — удивленно воззрясь на плывшее в пустоте, похожее на стальную стрекозу создание, звезды внимали победно радостному смеху землянина по имени Человек. Никогда в этих мрачных окрестностях еще не было слышно так много говорящего, так откровенно выражающего свое чувство человеческого голоса. И, еще больше дивясь этой уверенности Человека в себе, этим добрым, пульсирующим ноткам, звезды разгорались все ярче, трепетно передавая одна другой, как от антенны к антенне, неиссякающую радостью весть.
И только мы, живущие на Земле, да и то не все, понимали, как труден этот далекий, тысячекилометровый, длиною в несколько месяцев путь и как нелегко дается эта радость удивления, прозвучавшая в смехе человека, наделенного только земной силой, только земной, но покоряющего высоту за высотой, высоту за высотой…
БОГАТЫРСКИЕ ДОСПЕХИ
В келейно прохладной, пахнущей нафталином боярских кафтанов Оружейной палате молоденькая экскурсоводша в синем брючном костюме, матово-продолговатым лицом и тонко подведенными бровями походившая на царевну, безрадостно глядящую на нас с потускневшего портрета, бесцветным, не обещающим интересности голосом рассказывала о защитном снаряжении XIII—XVII веков.
Тонкая в запястье ее рука, похожая на лебединую шею, грациозно плавала над щитами и кольчугами, шлемами и кирасами, вызывающими трепетное почтение у мягкотелых, в полном смысле этого слова далеких потомков.
— Обратите внимание на кунячью шапку, — говорит девушка, — видите, высокий колпак с двумя наушами, небольшими заушами и затылком. Сшита из зеленой бархатной ткани, стеганной на вате «городами», внутри подбита хлопчатобумажной материей. Подкладка из полосатой китайки. Между двумя простеганными слоями ваты вложены железные пластины, прочно укрепленные нитками. К налобной части шапки приклепан железный наносник, концы распилены и окованы в виде сердечника.
«Железо железом, — думаю я, — но что-то впитало оно в себя живое — чьи-то кудри русые были примяты тяжелой этой шапкой». А девушка, изогнув свою белую руку, уже подводит нас к самому «раннему» металлическому шлему Ярослава Всеволодовича, изготовленному в начале XIII века. Шлем найден в 1808 году крестьянами близ города Юрьева-Польского в лесу, под пнем. Здесь в 1216 году произошла небезызвестная Липецкая битва за владимирский великокняжеский престол между сыновьями Всеволода Большое Гнездо Константином и Георгием. Союзником Константина был Мстислав Удалой, а Георгия — Ярослав Всеволодович. Константин и Мстислав одержали победу, а Георгий и Ярослав убежали с поля битвы, побросав оружие. Стало быть, шестьсот лет пролежал бесславный шлем. А и при чем тут он сам, коли хозяин трусом оказался. И талисман не помог. По краю пластины, что огибает налобную часть шлема, выгравирована надпись: «Архистратиге Михаиле помози рабу своему Федору». Федору, быть может, и подсобил архангел, а вот Ярославу… Как говорится, бог-то бог, да будь сам неплох.