Где-то там, в нескольких метрах, за непроницаемой дверью ждал Томас Стаффорд, в голосе которого тоже слышалось волнение.
— Вас понял, — отозвался он.
Валерий представил, как Дональд Слейтон взялся за рукоятку люка, потянул ее на себя… Люк распахнулся. Но почему замешкался Стаффорд?
— Ну давай, Том, входи же наконец! — совсем уже теряя терпение, по-русски позвал Алексей.
Валерий не мог видеть, как соединились их руки, но знал: эти несколько секунд золотыми каплями упали в песочных часах истории. Впрочем, об этом он подумал после, разглядывая кадры телевизионной хроники, а тогда, заметив просунувшийся в люк «Союза-19» гермошлем Стаффорда, он вспомнил о сетчатой, похожей на шляпку мухомора каске и добром, с простецкой улыбкой лице.
— Здравствуй, Валерий! Как дела? — спросил тот самый будто бы виденный когда-то на Эльбе американец, поразительно похожий на Стаффорда.
Впрочем, это конечно же Стаффорд был похож на того американца. Валерий машинально взглянул на прибор и удивился тому, чему не надо было удивляться, ибо вся программа полета и стыковки многократно проигрывалась до каждого километра, до каждого витка еще на тренажерах. Но то, что он вдруг осознал, было действительно фантастично. Встреча на орбите произошла над Эльбой, да-да, если прикинуть, — над самой Эльбой! Покосившись на иллюминатор, в который заглядывать сейчас было бы невежливо, Валерий словно увидел, как в неимоверной глубине за пеленой облаков течет, играет внизу зеркалом река, на берегу которой он никогда не был.
И с этой минуты, как только Томас очутился рядом, Валерий не спускал с него глаз, словно и впрямь каким-то чудом ему довелось встретиться с человеком, который грезился с детства.
И тут же Слейтон вплыл в отсек «Союза-19». Но Слейтон-то воевал. На той самой войне… И теперь они все четверо теснились плечами, придерживая друг друга в нормальном человеческом положении, чтобы не перевернуться, не подвсплыть к воображаемому потолку. Только Венс Брандт продолжал нести вахту на «Аполлоне», как будто остался стоять за дверями часовым, охраняющим веселое застолье друзей. «Мы сейчас тоже на Эльбе, — с проясненностью догадки подумал Валерий. — Мы на Эльбе, хотя не воевали в ту войну…»
А званый обед шел вовсю. Борщ, грузинское харчо, паштет, курица, телятина… Тубы сменялись тубами, а когда стало ясно, что на «столе» явно чего-то недостает, Алексей, исполняющий роль тамады, выставил тубы со знакомыми всему миру зеленоватыми этикетками «Московская особая». Слейтон, очевидно еще по фронтовым временам знавший в ней толк, потер ладони и шутливо подтолкнул: мол, даже «на четверых» в космосе выпивать не полагается.
— Как будет посмотреть на это?.. — спросил он и, не найдя подходящего слова, покрутил пальцем под самым потолком.
— Начальство? — переспросил, едва удерживая улыбку, Алексей. И на полурусском-полуанглийском успокоил: — Во-первых, там, выше нас, никого уже нет, а во-вторых, почему бы и не выпить по случаю такой встречи глоток-другой?..
Они чокнулись. Но, едва пригубив, Дональд укоризненно покачал головой: в тубах был сок… Наверное, никогда еще эти высоты не слышали такого громового смеха.
Это ощущение «занебесного» братства вспомнилось на пресс-конференции «Космос — Земля».
— Вот уже трое суток вы живете без прессы, — спросил по радио журналист. — Какую новость хотелось бы вам услышать от нас?
— Только хорошие новости, — сказал Алексей Леонов. — Мы все хотели бы услышать, что во всех уголках земного шара наступила мирная жизнь…
— Мирная навсегда, — коротко резюмировал Томас Стаффорд.
Слово в слово он сказал то же, что хотел сказать журналистам и Валерий. «А ведь это в наших руках», — подумал Валерий, вкладывая в примелькавшиеся слова совершенно новый смысл, ибо под словом «это» подразумевал плывущую, налезающую на иллюминатор закругленным горизонтом Землю. Да, ее судьба зависит от них…
В их руках была не только Земля… Это же чувство необыкновенного прилива сил, приподнятости Валерий испытал на другой день, когда «Союз-19» и «Аполлон» проводили последний совместный эксперимент — искусственное солнечное затмение.
Корабли разошлись медленно, как две планеты: «Аполлон» должен был закрыть собою Солнце. Огненные стрелы полоснули, надломились, ударившись о стальной корпус американского корабля, который чуть покачнулся, словно и впрямь выдержал удар ослепительных лучей. Вот «Аполлон» замер, завис, и ослепительная лава начала как бы переливаться через него… Это Солнце клокотало, кипело в кромешной безжизненной темноте космоса, даруя жизнь почему-то только одной-единственной планете. «В наших руках даже Солнце. Мы все можем, все…» — думал Валерий, прильнув к иллюминатору с кинокамерой в руках. Действительно, в этот час состоялось самое первое за все существование Земли искусственное, запланированное человеком затмение Солнца.
Корабли снова сблизились, состыковались и как бы в последнем стальном рукопожатии разошлись.
Чувство грусти, смешанное с тревогой, чувство, никогда ранее не испытанное на Земле, овладело Валерием, когда он взглянул в иллюминатор на удаляющийся «Аполлон». Внизу льдисто поблескивала планета — холодная и безлюдная с орбиты. Где-то в невидимых отсюда бункерах прицельно затаились ракеты… Валерий вдруг подумал о том, что, пока они летали, там, внизу, на Земле, по роковой случайности и в самом деле могла бы прекратиться жизнь. И тогда по всей солнечной системе и, быть может, во всей вселенной они остались бы одни — двое на советском корабле «Союз-19» и трое на американском «Аполлоне»… И едва он об этом подумал, как ему сразу же захотелось на Землю. Скорей-скорей, словно он не доверял голосам, раздававшимся в наушниках и желавшим счастливой посадки.
И еще ему очень захотелось хоть на минутку на берег Эльбы. На взбудораженный голосами берег, по которому, приминая ботинками молодую траву, к нему с улыбкой бежит навстречу американский солдат в сетчатой, похожей на шляпку мухомора каске…
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Среди американских астронавтов Армстронг считался самым смелым и хладнокровным. Армстронг… Астронавт… Астрономия… Изобретательные репортеры, складывая и сравнивая созвучные, таящие поистине звездное родство слова, искали истоки мужества первого землянина, шагнувшего по Луне. Может быть, им стоило обернуться в тот день, когда, вместо того чтобы идти в церковь, отец прокатил шестилетнего сынишку на прогулочном самолете, который за плату возил желающих, или когда шестнадцатилетний Нил, еще не умевший водить машину, получил летные права? Мужество пришло к этому человеку намного раньше, чем он стал мужчиной, а мечте о небе дал крылья характер стремительный и неукротимый, как ракетоплан «X-15», на котором несколько лет спустя летчик-испытатель Нил Армстронг семь раз долетал до кромки космоса, достигая скорости почти шесть с половиной тысяч километров и высоты более шестидесяти километров. На пределе человеческих возможностей, когда глаза уже не успевали охватить расстояние, а скорость самолета как бы опережала саму мысль, Армстронг не ошибался, приводя в восторг и недоумение руководителей полетов.
— Послушай, Нил, — спрашивали его, — у тебя предки случайно не из компьютеров?
— Вполне возможно, — отвечал не лазивший в карман за словом Армстронг, — но это не исключает, что задающие подобные вопросы произошли от шимпанзе.
И уходил, легко скользнув между кресел, коренастый, ладный, как будто и впрямь самой природой приспособленный к пилотской кабине. Он не любил пинг-понг острословов.
«Сосредоточен, целеустремлен, с большим присутствием духа» — в бумажной эстафете характеристик, перелетающих от одного высокого начальственного стола к другому, эти фразы повторялись чаще других. Не они ли сломили упорство отборочной комиссии и открыли Армстронгу двери в космос? Во всяком случае, в первом же полете на «Джемини-8», которым его назначили командовать, Армстронг доказал, что летные его характеристики не были формальными.
Догнав через семь часов после запуска ракету «Аджена», Армстронг и второй пилот Дэвид Скотт произвели с ней стыковку.
— У меня не было особых эмоций, — сказал потом Армстронг. — Мы просто доказали, что человек способен выполнить программу «Аполлон», монтировать космические станции и вообще делать в космосе все, что ему захочется.
Это он сказал уже на Земле. А там, в кромешной глубине, на орбите, как бы в опровержение радостной, устремившейся к землянам телеграммы о благополучной стыковке космос решил проверить выдержку своих гостей.
Дрогнули, тревожно замигали и как будто качнулись из стороны в сторону лампочки на приборной панели. Как бочонок, подталкиваемый невидимыми руками, корабль начал вращаться вокруг своей оси, кувыркаться и перестал поддаваться контролю. Армстронг почувствовал, что от быстрого вращения теряет остроту зрения и способность ориентироваться, управлять приборами. На мгновение сковала страшная мысль: «В этом коловороте, отделившись от ракеты, корабль столкнется с ней как с цистерной, наполненной горючим. А это взрыв…»
Напрасно было бы звать на помощь Землю — наземная станция слежения не могла выйти на связь, — и в уже остававшиеся до катастрофы считанные секунды Армстронг пошел на риск, дающий хоть какой-то шанс на спасение. Чтобы остановить бешеную карусель, он решил израсходовать часть драгоценного, предназначенного дня торможения в плотных слоях атмосферы топлива. Короткий энергичный импульс, горячая реактивная струя из сопла вспомогательного двигателя — и, словно рукой зацепившись за пустоту, он остановил корабль, подчинил его своей воле и осторожно отошел от «Аджены».
Однако радоваться было рано. Мимолетное чувство облегчения сменилось новой, еще более удручающей тревогой. Чтобы стабилизировать корабль, они израсходовали часть резервного топлива и лишились тех дополнительных сил, которые могли бы понадобиться при возвращении. Войди они в атмосферу не под нужным углом — и корабль сгорит дотла…
Не доверяя компьютеру, Армстронг вз