— Смею вас заверить... Что Сталин тут уже точно не при чём. Просто хотелось позлить старуху... А чем ещё ей можно досадить?
— Зачем её злить? Не забывай, что она наша хозяйка.
— Правильно, вот я ей и вспомнил Хозяина, — рассмеялся Доплер. — Да ты что, боишься? Думаешь, отравит?
— Не сомневаюсь. Поэтому дома мы не будем есть. Нельзя оставлять продукты в холодильнике.
— Скажи лучше, что тебе не хочется готовить... Ладно, будем питаться в общепите, что же нам остаётся, — сказал Доплер с такой трагической интонацией, что она погладила его по головке:
— Бе-е-е-едненький.
Он съел яичницу с ветчиной, она — блинчики с мёдом. В кафе было не жарко сидеть, с моря дул ветерок. Поэтому, окунувшись в море, они вернулись обратно под навес. Она заказала мартини, он — минеральную воду. Первое погружение в море — этим она оправдывала своё утреннее маленькое пьянство.
— А я что-то не заметил, — сказал он, — мне показалось, что ты разочарована...
— Что ты, что ты... Это было круче, чем лишиться невинности... Согласись, нельзя не отметить.
— Но мне не хочется с утра, по такой жаре... Меня сразу разморит, я буду, как медуза на берегу, ты их ещё не видела?
— Доплер, можно я тебе признаюсь? Я соврала. Я уже не первый раз на море. Я сама не знаю, зачем... Я всегда говорю тебе правду и только правду.
Он рассмеялся.
— Так ты не сердишься?
— А может, ты и не девственница?
— Да ну тебя!
— Это было твоё сравнение, между прочим.
— Ну ладно, не придирайся к словам.
— Уж тебе ли меня упрекать? Вон, смотри, он тоже пьёт с утра, — прошептал Доплер, — как он тебе, а?
Он сидел к ним спиной, вполоборота. Видна была бронебойная шея, спина, ноги в чёрных кроссовках лежали на столике. Рядом с ногами стоял стакан со светлым вином. Он курил тонкую сигару, дымок поднимался, казалось, прямо из стриженой макушки. Судя по тому, что он давно уже не менял положения, в этой голове действительно могло происходить какое-то движение мысли...
— Что-то в нём есть, да?
— Ну да. В такой недвижимости всегда что-то мерещится...
— А ты уверена, что он бандит?
— Ты что, меня уговариваешь? Ну понятно, вокруг столько самок... Я вижу, как ты их всех регистрируешь. Приехал со своим самоваром, опомнился и решил его сплавить... Но только не ему, Доплер. И вообще, давай сменим тему, а то ветер в его сторону, ещё услышит...
— Он ни разу не оглянулся.
— А ему и не надо. Такой заводится с полоборота... Смотри, смотри, он встаёт.
Грузный человек встал и пошёл к лесенке, спускавшейся прямо на пляж... Они увидели, как он подошёл к морю, как начал было раздеваться. Они смотрели на его спину, и когда он, как им показалось, расстегнул брюки, но не стал их снимать, Доплер сказал:
— По-моему, он пошёл по-маленькому...
— Среди бела дня, на полном пляже?
— Ну и что, типа: пописай мне на грудь, я люблю штормы... Ты видела, как он сидел с ногами на столе?
— Янки тоже так сидят, но при этом не всегда ссут среди бела дня на глазах у общественности... Нет, он просто передумал снимать штанишки. Смотри, кажется, он решил искупаться прямо в них.
Море слегка штормило, он нагнулся, зачерпнул в ладони и умыл лицо, намочил рубашку. После чего пошёл прочь. Теперь можно было бы рассмотреть его лицо, но в упор ни Лена, ни Доплер не стали на него смотреть, отвели глаза, когда он, поднявшись по лесенке, вдруг очутился прямо перед ними. И сразу пошёл через зал к выходу на набережную. Лена посмотрела на мокрые следы на деревянном полу, посмотрела на Доплера...
— Пойдём, — сказала она.
— Куда ты меня тянешь?
— Поиграем в следопытов. Немножко.
— Мне лень. И без камеры неинтересно.
— А мне интересно.
— Так это Лен-фильм?
— Только не ревнуй. То, что это не мой кадр, это точно.
— Почему я должен тебе верить? Особенно после того, как ты обманула меня с морем...
— Доплер, ну прекрати... Смотри, смотри — он теперь и сам за кем-то следит, во всяком случае, он на них смотрит...
— Слушай, Ленка, у тебя получается. Из ничего возникла интрижка...
— Да какая там...
— Ну как, мы теперь смотрим на того, кто смотрит... И это, если ты помнишь, самое дорогое развлечение. Особенно для меня — если учесть, что он будет моим преемником...
— Доплер, прекрати. Смотри, смотри, он им что-то говорит... Это его машина, как ты думаешь?
— Думаю, да.
— Я тоже так думала... Мы с тобой ошиблись.
— Ну, бывает. Обознались. Это не его машина, мы вычёркиваем его из списка твоих женихов. Босяки нам не нужны. Он опять идёт в это кафе, но мы это сделать не можем, это будет слишком явно... Поэтому пошли искать тень поближе у воды. Где-то должны же давать в прокат зонты...
Подходя к машине, Манко увидел, что возле неё стоят незнакомые люди. На ментов они были мало похожи: парень и две девицы в купальниках, со всякими там резиновыми подушечками и матрасиками под мышками. Казалось, они и сами какие-то надувные.
Манко подошёл к ним на расстояние вытянутой руки и дышал в затылок, но они его не замечали.
— Класс, просто класс, — говорил парень, явно адресуя эти слова джипу. Девочки задумчиво кивали.
— Хотите прокатиться? — спросил Манко, обходя их и выступая вперёд.
— В каком смысле? — сказал парень, придерживая рукой панамку, как будто вдруг подул сильный ветер. Хотя никакого ветра не было, просто перед ними теперь стоял квадратный мужик и протягивал ключи.
— Берите и катитесь!
Все трое молча смотрели на болтавшиеся в воздухе ключи... Может быть, они уже были загипнотизированы, ключи блестели на солнце... Манко сам плохо понимал, что делает, просто он принял решение следовать первым мыслям, приходящим в голову, а тут как раз пришла такая мысль...
— Я не умею водить, — сказал парень, — у меня и прав нет.
— А у тёлок твоих? У вас есть права?
Тёлки молча покачали головами в разные стороны.
Лене и Доплеру, которые стояли далеко и всего этого не слышали, снова померещилось, что он достаёт из брюк... Но видели они только, как парень и две девушки сели в машину, как машина отъехала, как человек в голубой рубашке, за которым они наблюдали в кафе, помахал джипу рукой... Лена и Доплер пошли дальше в обнимку и где-то возле детских аттракционов замерли в долгом поцелуе.
— Научишься, — сказал Манко, доставая ствол... Не полностью, но так, чтобы эти трое видели и больше не сомневались, что он не шутит.
— Это не конец, — сказал он, усмехаясь... Через час приедешь на это же место, но этот час вы должны всё время ехать, не останавливаясь. Я проверю по счётчику и заплачу по счётчику. Десять баксов за километр, ферштанден?
Конечно, он мог их и так запихнуть в джип, запросто... Но было бы много визгу... А так всё тихо. Сели и поехали... И сразу научились водить... А как в море бросают, когда плавать учат? А это ещё проще, суша всё-таки... Ну задавят пару кур, ничего страшного... Он пошёл по набережной в другое кафе. Та же девушка с платочком была и там, но, может быть, ему показалось, многие так косынки подвязывают, а на лицо он не обратил внимания. Он заказал двести водки. Через час, — подумал Манко, — если не будет ДТП, они приедут, никуда не денутся. А денутся, так и хрен с ним, с хаммером этим долбаным, он совсем озверел, людей не давит, взваливает это на меня, сука... Человек хуже зверя, когда он зверь — кто-то сказал... И хуже машины, когда он — машина, — я добавлю... Манко опрокинул в рот водку, выдохнул, и сказал вслух: «А я не машина!»
— Повторяй за мной: я не машина, я не машина! — сказал он громко, обращаясь к парню, который сидел за соседним столиком. Тот поперхнулся креветкой и закашлялся, глядя на Манко выпученными глазами. Манко встал и подошёл, чтобы похлопать парня по спине, но тот ускользнул, быстро расплатился у стойки и выскочил на улицу.
— Пиздец какой-то, — сказал Манко, — чего вы здесь все такие забитые? На Юге? Где ваш кураж?
Он заметил, что на столике уже снова стоит полный стаканчик, хотя он вроде ещё не заказывал. По морю бежали барашки... «Над седой равниной моря...» — тихо пропел Манко на мотив «из-за острова на стрежень...» и подумал, что всё фигня, просто немного колбасит, с кем не бывает... Он опрокинул в себя станканчик... Стало вообще хорошо, солнце, Крым... Всё на хуй бросить, начать новую жизнь. Оставить одежду на берегу, с паспортом в кармане, типа утонул, не ищите. А сам голый вылезу к хипарям в бухту... Манко как-то забредал к ним много лет назад, и было нормально, без понтов, напоили молоком с травой и спать уложили. Правда, он не спал, а вращался всю ночь в цветной центрифуге — как космонавт перед полётом.
В космос лететь не стал. Он был дублем, его не взяли... А может, и улетал, но утром этого не помнил, и всё было чистое такое утром, весь мир, каждую галечку хотелось чмокнуть, а девочек наоборот, не хотелось совсем, хотя они лежали голенькие и тут и там, но это было как в детском саду, как в яслях, короче, заново на свет народился. А потом опять набилось трухи всякой в душу, но за травой или другими какими очистительными средствами Манко пока не тянулся... Он заметил, что к человеку, серьёзному с виду человеку за одним из соседних столиков, то и дело подходит какая-то дохля, садится рядом с ним на корточки и что-то они там перетирают... Что, нельзя посадить человека рядом с собой, на стул? — подумал Манко. — Что это такое, по-собачьи сидит, потом выходит, потом опять на задних лапках... Я, конечно, тоже не эстет, но не заставляю людей сидеть на корточках... Может, сказать ему? Товарищ, гордым надо быть! Устроить им тут революцию? Манко прикинул, как взлетят брови у хозяина человека-собаки, как он начнёт хвататься за мобилу... Это всё можно будет сразу пресечь и проучить бегемота, вспомнить молодость, пусть даже дружки его сразу в кабак налетят, будет немного по-ковбойски... Ну что, встряхнуться? Да нет, — подумал Манко, — лень... Ленивый я стал... Но любопытный... О чём они там перетирают? Он встал и пересел за их столик.