— Сначала мне на плечо легла скользкая ладонь, я её стряхнул. Меня передёрнуло. Я заставил себя всё же взглянуть — нырнул и посмотрел в точку, где я только что был... Там была медуза, знаете... Но не простая, а в форме человеческой головы. Прозрачной такой, мутноватой слегка, ну как медузы всегда бывают, но форма-то была человечья...
— Как вас зовут? Персей?
— Меня зовут Виктор. Виктор Переверзев.
— Ха! Похоже на Персея... Но ещё больше на что-то перверсивное... И что же дальше?
— Она была похожа на вас. Копия ваша, знаете... Из какого-то прозрачного материала. Висела под водой такая прозрачная голова...
— Ну и фантазия у вас, батенька...
— Здравствуйте, — сказал Доплер, усаживаясь за столик.
Переверзев встал и начал говорить что-то про большую честь, но Доплер его прервал.
— Я вас умоляю, — сказал Доплер и жестом попросил сесть.
— Я видел все ваши фильмы, — сказал Переверзев.
— Не верю, — сказал Доплер, — ни одному вашему слову.
— Ну зачем вы так?
— Потому что некоторые не были в широком прокате... Впрочем, вы могли не знать об этом и думать, что видели все... Но я и в это не верю.
— Ну зачем вы так? — повторил парень. — Конечно, я мог не все знать, но я многие видел, правда. Мой приятель, ещё с института, был председателем киноклуба, он брал фильмы, которые почти нигде не шли, мы собирались...
— И какой же это был институт, позвольте поинтересоваться?
— Физкультурный.
— Замечательно, — сказал Доплер.
— Физкультпривет! — улыбнулась Лена и что-то шепнула на ухо Доплеру.
— Привет! — сказал Переверзев. — Я вам не мешаю?
— Ну что вы, что вы, — сказала Лена, — нам очень приятно. И вы не дорассказали про медузу.
— Какую медузу? — спросил Доплер.
— Виктор утвержадет, что видел в море медузу, которая как две капли воды была похожа на мою голову.
— Ах, вот оно что, — сказал Доплер.
— Доплер, ты не хочешь написать об этом в своей колонке?
— Что написать? — сказал Доплер. — Это давно ведь уже написано.
— Это была другая медуза, — сказал Переверзев, — то есть она была из того же материала, что медузы, но это была голова... Я никогда ничего не пугался в море, чувствовал там себя всегда, как дома. А тут вдруг струхнул. Даже не помню, как к берегу примчался, мне кажется, на сушу я просто вылетел...
— Так вы дельфин, — сказала Лена, — выбросившийся на сушу.
— Ну да, я плыл «дельфином», так в народе называют «баттерфляй»...
— И плывёт дельфином молодым по седым пучинам мировым... — пробормотал Доплер без всякого выражения.
— Мне показалось, что я поседел, — сказал Переверзев.
— А как это вам показалось, у вас что, и зеркало с собой было? Доплер, у него фамилия Персеев!
— Переверзев. Зеркало висит на стене кафе, со стороны пляжа... Если по лестнице спуститься...
— Висит? — спросила Лена.
— Висит, — кивнул Доплер, — так что в следующий раз возьмите его с собой под воду.
— Чёрт знает что, — сказал Переверзев, — я теперь боюсь нырять... Никогда такого со мной не было.
— Хотите выпить? — спросила Лена.
— Я не пью.
— А я выпью, — сказала она. — Доплер, закажи мне, будь добр, вот этот коктейль. Мне название понравилось.
— «Крысы прибоя»? Это же надо, — удивился Доплер, — ты не боишься такое пить? Он не с мышьяком?
— Не думаю. Это, наверно, из песни «Наутилуса»: «...мы идём за ним как крысы и скрываемся в прибой, музыка под водой, музыка под водой...»
— Скажите, — вдруг как будто что-то вспомнил Переверзев, — что такое «эффект Доплера»? О вас тогда писали, и мой приятель перед показом вашего фильма тоже что-то об этом говорил, но я ничего не помню...
— Хорошо, я вам расскажу. Значит, было так. Прежде, чем снимать художественное кино, я снимал документальное. Сам себе и режиссёр, и сценарист, и оператор, ну да, чего там расстраиваться... Бродил себе по задворкам цивилизации... Которые казались мне романтичными — живописные такие помойки, знаете... И всё снимал... Пока какой-то злой мальчишка не швырнул в меня булыжник и не расфигачил мою камеру вдребезги! Одна из стеклянных брызг попала мне в глаз. И с тех пор я всё вижу как-то не так, как все... Понимаете?
— Наш ответ Чемберлену, — Лена захлопала в ладоши.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Доплер. — Я ведь говорю всё как есть.
— Да я вижу, вижу... Глаз за глаз, сказ за сказ...
— Да ну какие там сказы! Ведь сто раз писали, что у меня осколок застрял в глазу, что я всё вижу поэтому в чёрном свете, «расколотый объектив привёл к чистому субъективизму»... И всё такое... «Все его фильмы поэтому с червоточинкой»... Вы просто молодые, не помните...
— Но это же когда было, — сказал Переверзев, — теперь ведь этого нет?
— Чего нет?
— Ну, я не знаю, идеологии. А значит, и «эффекта Доплера»?
— Эффект есть! — несколько экзальтированно воскликнул Доплер. — Он со временем только усилился. Вы даже себе представить не можете! И за примером не надо далеко ходить... Вот вы тут сидите, присели, из самых чистых побуждений, конечно, поприветствовать героя вчерашних дней и всё такое, сказку нам рассказать — всё совершенно невинно, я же понимаю... А знаете, как я вижу эту сцену?
— Как?
— Мне кажется, что вы, пользуясь преимуществом в возрасте... и барельефности мускулатуры... Пытаетесь украсть у меня мою возлюбленную! Рассказываете нам тут басни про медуз... А на самом деле в вашей сказке всё очень просто — вы не хотите прямо признаваться в любви и делаете это посредством проекции... Напускаете на нас какие-то туманности... андроидов...
— Я на самом деле её видел! Но то, что она похожа именно на Лену, это я... Это могло мне показаться, Лена — это была первая человеческая голова, которую я увидел после той, что была под водой. Но при этом я не давал ни малейшего повода...
— Это точно! — воскликнула Лена. — Вы даже не заметили, что я — не только голова, что у меня ещё есть тело — вот высшая степень воспитанности, Доплер! Как ты можешь его упрекать?
— Ладно, остыньте. Осколок в глазу у меня, понимаете? Вот вам и весь эффект Доплера, молодой человек... Сидите, сидите, я же вам не говорю, что это так и есть. Я уже научился с этим справляться... Каждый раз говорю себе, что люди на самом деле не такие, что это мне только так кажется... Ведь правда, что мне это только кажется?
— Правда, — сказал Переверзев, — конечно, правда... Но прозрачную голову под водой я всё-таки видел!
— Хорошо, я буду считать ваши слова предупреждением. Взгляд со стороны бывает, знаете... Самый верный...
— Ну ничего себе, — рассмеялась Лена, — ты веришь в эту клевету? Попробуй лучше коктейль, мне нравится.
— Я не пью в это время суток, — сказал Доплер, — попробуйте вы, молодой человек.
— А я вообще не пью.
— Вот это я понимаю, — сказал Доплер. — Друзья мои, а вы обратили внимание на стены этого заведения?
— Зеркало, — сказал Перверзев, — овальное там висит.
— И всё? А внутри? Вы не можете прочесть вслух, что вон там написано, а то мне плохо видно...
— Осколок мешает?
— Наоборот, я не вставил линзы... Чтобы в море не потерять. Нет ничего печальнее, чем потерять в море линзу, знаете... Это всё равно что быть каплей... и попасть в океан.
— «Держу бокал, — прочёл Переверзев, глядя на стену, — в нём блеск огня и пламень счастья и восторга. И с восхищеньем на меня краса свою любовь исторгла...»
— Знаете, я пожалуй пойду посмотрю вблизи, — сказал Доплер, — там ещё какие-то фотографии...
Доплер встал из-за столика, подошёл к кирпичной стене и увидел, что к ней прикреплены фотографии Аксёнова, Е. Попова, Приставкина... Все они были запечатлены в обнимку с одним и тем же незнакомым Доплеру человеком, и Доплер сделал вывод, что это и есть местный поэт, чьи стихи украшают стены заведения. «Этот „Богдан“ нам Богом дан», — прочёл Доплер и вспомнил, что заведение так и называется. Табличка же висела над входом, а возле двери были столбиком высечены фамилии посетивших это место литераторов, десятки, если не сотня фамилий, среди которых кого только не было... Мда, — сказал Доплер, — чего не бывает... Весь цвет литературы эсэсэcэр... А с другой стороны, что тут такого уж удивительного — ну, Ложко (так звали поэта — Доплер узнал это из подписей, которые различил под фотографиями) в обнимку с Аксёновым, ну и что такого... Доплер подошёл к полке, на которой стояли книги сфотографированных классиков, раскрыл «Вольтерьянцы и вольтерьянки» и прочёл: «Так вы отправите, девы, меня в царство Тартара! Млеет мой старческий органон, булькает негой; боюсь за сосуды... Разве ж поэты стареют? — что-то ему возразило. Величие нарастало. — Или Овидия ты позабыл, доблестный старче?» «Вполне могли спеть дуэтом», — подумал Доплер, закрывая книгу и снова глядя на фотографию, где Аксёнов стоял рядом с поэтом Ложко. За их спинами виднелся вокально-инструментальный ансамбль на маленькой сцене. Кирпичная стена благодаря фотографиям и надписям-цитататам показалась Доплеру куском декорации... Из какого-то старого черноморского водевиля... Доплер обернулся к столику и тихонько присвистнул. Теперь уже там было два молодых человека... «На юге по вечерам на свет слетаются мужики...»
Вся троица оживлённо о чём-то беседовала. «О Бойсе? — подумал Доплер. — Навряд ли... Песенка такая была: „бойс, бойс, бойс“... Вот это ближе к теме, да...»
Лене всё это явно нравилось... Что, в общем-то, было вполне естественно... Вот только лицо у второго субъекта что-то не внушало доверия... Чтобы смотреть спокойно со стороны... На эту медузу... Готорна? Натаниеля... У медузы, кстати, двадцать четыре глаза... Здесь бы ровно столько камер и надо было установить... Слежения...
Лена, конечно, не ребёнок, но запросто может заиграться, — думал Доплер, возвращаясь к столику, — а чем тогда отстреливаться? Есть ли ещё порох в пороховицах?
Второй подсевший тоже оказался большим любителем кино. Все фильмы Доплера он не видел, но одно название произнёс... Да и вообще выказывал всяческое уважение. Доплеру это польстило. Он решился выпить с ребятами стопку водки.