Мужику повезло, ему по ногам зацепило, и в больничке царицынской его выходили. Второго (судя по следам) вообще лишь очень сильно напугало — но больше попыток украсть подсолнух не было.
Ну а двадцатого августа началась уборка урожая пшеницы уже на колхозном поле. Исключительно чтобы опробовать "новую технику", я прицепил к трактору ростовскую "пароконную" жатку и "пробежался" с ней по колхозному полю. Через полчаса ко мне в кабину трактора влезла Павла, а еще через полчасика она осталась там одна: трактор спокойно двигался на четвертой передаче (в переводе на "автомобильные" — на первой), управлять им было легко (гидроусилитель руля — великое дело!), а при необходимости трактор и бегом догнать можно…
Двадцатого же августа уборка урожая на пятнадцати десятинах и закончилась, причем закончилась аккурат к обеду. На четвертой передаче трактор ехал со скоростью верст двенадцать в час, а захват у жатки был побольше трех метров, так что убрать пятнадцать гектаров оказалось делом нехитрым. А вот собрать потом валки в копны, а затем перевезти хлеба на ток — на это было потрачено еще пара дней. Сразу после жатвы Павла было заявила, что она теперь сама с трактором управится потому что все освоила:
— Вот эту палку вот так ставить, эту — вот так, на "четыре", на ту штуку наступить и эту пипку повернуть. Теперь наступить на эту штуку, ту потихоньку опустить — и трактор поедет. А куда ему ехать — этим колесом крутить надо, всех-то и делов!
— Отлично, вези меня домой тогда — я прикинул, что бензина в баке хватит еще верст на пять. Ошибся, датчик у меня неточный получился и трактор доехал почти до дома. Но — все же именно "почти".
— Ну а теперь что делать?
— Я не знаю… он сломался совсем? — Павла чуть ли не плакала.
— Нет, пока еще не сломался. В нем бензин закончился, надо его налить.
— А куда налить?
— В трактор, кроме бензина, еще масло машинное наливать надо, воду. За электричеством следить, за температурой мотора — и все это надо делать правильно. А чтобы все делать правильно, нужно довольно долго учиться — назидательно произнес я, наливая из припасенной канистры бензин в бак.
— Ну так учи!
Да, набрал я детишек на свою голову! У меня работали (и учились) их человек сорок, и большинство из них относились ко мне как к старшему товарищу, а вовсе не как к дворянину из второй части родовой книги. Но двое общались со мной вообще запанибрата. Первым был Димка конечно — но я и сам настоял, чтобы он со мной общался не как с "благородием". Ну а вторым человеком как раз была Павла. Потому что она была уже буквально "моей собственностью", но факт сей она воспринимала несколько своеобразно.
По окончании моего первого лета в этом времени я перестал брать плату "за обучение и прокорм" с детишек, и, более того, стал сам платить им мелкую копеечку за работу (сверх того, что кормил их, а так же уже и обувал и одевал). Немного, гривенник в день — но для большинства родителей лишний трояк в месяц, приносимый ребенком, был вовсе не лишний, и никто против работы детей у меня не возражал. Почти никто — шорник, отец Павлы и ее мелкого братца, решил, что за его "великовозрастную" дочь такой суммы явно недостаточно. Скандалить ко мне он приперся явно с сильного похмелья, причем с похмелья безденежного, и заявил, что "за пользование дочерью" я должен платить ему по тридцать рубликов в месяц.
— Да я за тридцать рублей такую девку насовсем куплю — решил посмеяться я.
— Ну и купи совсем, но за тридцать рублей! — неожиданно согласился шорник.
Не знаю, какая муха меня тогда укусила (наверное, вспомнились синяки на физиономиях Павлы и Мишки), но я тут же, взяв шорника за шкирку, направился к старосте и в его присутствии заставил алканавта подписать бумагу о том, что за тридцать рублей наличными он передает мне навеки все родительские права на обоих детей. Ну а поскольку по возрасту "в отцы" Павле я не подходил, она стала меня трактовать как "очень старшего брата". Хорошо еще, что у нее хватало ума демонстрировать такую трактовку исключительно наедине.
Тем не менее пришлось ее учить водить и обслуживать трактор. И не только Павлу — тракторов-то у меня все равно было уже два, а задница — всего одна, да я и не собирался в одиночку сидеть на этих и всех будущих тракторах, так что для обучения была набрана группа в шестнадцать человек, все — из ерзовских, точнее из "рязановских". Критерий отбора был один — умение читать и считать по крайней мере до сотни. Было бы грамотных побольше — может и группа тоже побольше получилась, а так — старшему в группе было почти тридцать лет, младшей — вовсе двенадцать, и это были все "грамотеи" Рязановки. Ну, почти все — из взрослых мужиков я все же брал исключительно несемейных, а бабы — сами не шли учиться.
Научил я их, конечно, немногому: как заводить, как скорости переключать, куда и что и сколько лить. Но и это хорошо уже — на трех тракторах (а третий был готов к середине сентября) удалось распахать и засеять озимой рожью почти восемьдесят гектаров целины. Потому что я к этим тракторам еще и трехкорпусные плуги сделал. Лемеха купил ростовские, а остальное — на заводе рабочие сделали.
Но это колхозники мои уже без меня справлялись, я же вплотную занялся очередным строительством. Пока я возился с тракторами и урожаями, пришли новые станки, и места в мастерской просто не осталось. Так что пришлось строить новый цех, слесарно-сборочный. Огромное количество всяких деталей мало было выточить, отшлифовать и отхонинговать — их еще и собрать вместе надо. Причем очень качественно собрать: в моторе только всяких бронзовых подшипников скольжения, требующих как минимум притирки по месту, было с десяток. Бронзовое литье я уже наладил — правда "печь" была вообще из нескольких больших горшков сделана, но жару и дыму давала она немало, так что и литейку пришлось отдельную строить. Да еще выяснилось, что просто покрасить кучу железа современными красками — дело не простое, так что рядом взгромоздился и покрасочно-сушильный корпус. Рабочих на моем производстве снова прибавилось, а "мастерская" моя все более приобретала черты настоящего завода.
С Васей Никаноровым мы каждое утро ездили на работу из Ерзовки на мотоцикле, прочие металлисты — на телеге. Летом-то вроде и неплохо, а вот зимой кататься за пятнадцать верст вовсе не с руки. Вдобавок "новички" — а их уже с дюжину набралось — вообще в каких-то халупах рядом с заводом Дюмо обитали, а там — один из основных городских рассадников всякой холеры, дизентерии и вшей с клопами. Мне перспектива заполучить рассадник заразы уже на своем заводе не улыбалась, так что пришлось заняться жильем для рабочих и на новой площадке.
Для рабочих я выстроил дом почти такой же, как и в Ерзовке, разве что "повысил" его до пяти этажей. А заодно — имея в виду планы на наем инженеров — рядом со своей новой усадьбой поставил и пятиэтажку "инженерного дома". С двумя стапятидесятиметровыми квартирами на каждом этаже, начиная со второго, а на первом — что-то вроде клуба с рестораном… Но главное — это была, конечно, новая моя усадьба (рядом с которой все прочее и стоилось) — трехэтажный домина площадью около пятисот метров.
Строительство этих трех домов практически полностью исчерпало мои невеликие "финансовые резервы". То есть все, что было собрано "непосильным трудом" пекарей, речников, стекольщиков — все это было истрачено. Плюс — до копеечки был истрачен перехваченный в Волжско-Камском банке тридцатипятитысячный кредит: пришлось закупить очень много цемента в Вольске (моё самопальное производство сильно отставало от потребностей), а для внешней отделки усадьбы и инженерного дома — еще и тесаного камня. Денег-то я и зимой заработаю, а вот строить зимой сейчас еще не научились.
Но все же основные затраты пришлись на небольшой и неброский "сарайчик", поставленный чуть поодаль. Потому что в этом "сарайчике" я разместил свою "приусадебную ТЭЦ" — электростанцию на шестьсот киловатт. Три двухсоткиловаттных генератора из Будапешта обошлись мне по восемь с небольшим тысяч каждый, и это было очень недорого: мне повезло купить уже готовые машины, от которых отказался предыдущий заказчик. А паровые машины мне достались вообще почти бесплатно: благодаря помощи Ильи я купил "на металл" два списанных паровоза. Причем паровозы были "почти что новыми" — вот только не подлежащими восстановлению после аварий. Котлы для машин пришлось, конечно, делать заново и самому, а машины оказались вполне ремонтопригодными — для моих, стационарных, нужд.
К концу сентября удалось запустить лишь один генератор — но тепла на отопление домов уже хватало. Поэтому, когда Камилла, наконец, прибыла в Царицын, она сразу же поселилась в просторной и теплой квартире "со всеми удобствами". Мне, правда, пришлось с ней сильно поругаться на следующий же после вселения день, объясняя, что химлабораторию в жилом доме устраивать категорически нельзя — после чего пришлось срочно придумывать, как эту лабораторию построить на зиму глядя.
А первого октября я получил несколько неожиданный "отклик" на размещенное в Волго-Камском листке" объявление о найме инженеров: ко мне приехали сразу двое. Причем одного — Юрия Луховицкого — я ждал, поскольку он предварительно написал мне письмо. А вот второй оказался сюрпризом. Да еще каким!
Подъехавшую к усадьбе городскую коляску я увидел в окно и вышел встречать гостей на крыльцо:
— Добрый день, чем обязан? — местный, точнее современный, этикет как-то незаметно уже въелся в сознание.
— Добрый день, я — Юрий Луховицкий, мы договаривались… А это — Генрих Алоизович, тоже по вашему объявлению — у вас ведь не одно место, я правильно понял?
— Не одно, верно, так что замечательно, что вы тоже решились приехать! Проходите, господа. Чай, кофе, что-нибудь покрепче? — поинтересовался я, рассаживая гостей в своем кабинете. Собственно, кроме кабинета и небольшой спальни на третьем этаже, в доме не было отделанных помещений, о чем я тоже сообщил инженерам. — Тут еще стройка не закончена, так что пока выбор невелик… вы не беспокойтесь, обед сюда доставят, голодными вы не останетесь. А теперь — к делу. У вас есть какие-то специальные вопросы?