Так что я отправился в Ерзовку с подарками: выжившие десять зверят вполне в прудике поместятся. Пока побудут декоративными животными, а если размножатся — так в магазине мясо нутрий считалось (по цене судя) куда как деликатеснее мраморной говядины и кенгуриных хвостов.
По дороге зашел в подготовительных цех, где, среди всего прочего, делали и сетку-рабицу для штукатурных целей. Чернов считал это "излишеством", но мне идея штукатурить по дранке не нравилась изначально: это лишь на деревянных домах терпимо получается. Сетку, правда, плели практически вручную, очень медленно — но уж снег выпал и строительство приостановилось, так что пару сотен метров ее было готово.
В Ерзовке мужики бросились ставить вокруг прудика забор, а я пошел рассказывать Оленьке как правильно за зверями ухаживать: на обратном пути я испанский изучал по брошюрке с инструкцией по созданию койповой фермы (оказывается, в Аргентине нутрий уже начали разводить — янки проявили интерес к шкурам болотных бобров, и нужную мне брошюрку Леонтьеву удалось "выкупить" в библиотеке местного университета). Ну а чтобы Оленька ничего не перепутала по малолетству, Михаил Иванович Головин был оставлен в Ерзовке "передавать передовой опыт" — тем более дома мне денщик точно был не нужен.
Девочка зверюшкам очень обрадовалась, в особенности когда на вопрос "а они вкусные?" я честно ответил, что "очень вкусные". Да, крестьянские дети — большие прагматики, и это радует. Потому что "накормить голодающую Россию" без этих самых крестьян и их детей у меня не получится.
Поговорил насчет еды и с Дуней — она тоже в этом отношении была прагматиком. Сейчас Евдокия отвечала за все производство гамбургеров, и "отвечала" неплохо: именно она реализовала идею торговли вразнос, и теперь "царицынский бутерброд" можно было купить не только в полутора дюжинах (уже!) "пончиковых", но и на любой железнодорожной станции в пределах Саратовской губернии, а так же в Ростове и даже Тамбове. Я-то думал, что вразнос торговать ими невыгодно — ну сколько их человек донести сможет! Но если не носить, а возить в будке, установленной на трехколесный мотоцикл — то можно и до следующей станции доехать, и довезти достаточно для прибыли. Причем — без особых рисков: Дуня с "непокобелимой уверенностью" доказывала всем местным полицейским, что любой городовой имеет неотъемлемое право на пару гамбургеров в день бесплатно — я ей когда-то рассказал нечто подобное про якобы "австралийских копов" (вспомнив американские детективы). И рядовой состав полиции данный факт очень одобрил.
Но на этот раз я с ней говорил не о гамбургерах, а о фасоли — и разговор мне не очень понравился.
— Горох — он бы пригодился, или чечевица. А на бобы эти уж больно много дров нужно. А не варить ежели, так боб этот наскрозь и пролетает, хоть мой его и по новой употребляй. Зря ты бобов этих купил, не годен он крестьянину. Он, слова не скажу, скусен — но уж больно варить его морока. Ну хоть бы белых купил, они все быстрее варятся…
Домой я вернулся к вечеру, и там снова Дарья уже напомнила мне о неудачной покупке:
— А Камилла-то на обед, как и обещалась, пришла. А бобы-то так и не готовы оказались! Я-то, грешным делом, конфорку-то завернула, да снова зажечь и забыла… Но сейчас-то уж сварились бобы, давай я тебе положу…
Впрочем, получилось все же вкусно, вкуснее чем они же, но в уругвайском исполнении: Дарья не поскупилась на всякие ароматные травки. Ну и ладно, в рабочей столовой готовить будем: там печи на угле работают, сварится как-нибудь.
Следующим утром мы с Камиллой все же пошли в лабораторию. Она была — в отличие от цехов завода — в сторону Царицына, и вчера я не обратил внимание на какой-то новое строительство. А сейчас пришлось идти вдоль какого-то здоровенного забора. Это что, Антоневич решил металлургический завод тут что ли строить?
Но обдумать эту мысль мне не удалось: Камилла уже по дороге начала меня грузить своими химическими проблемами:
— Комарову нужно строить отдельную лабораторию, прямо на заводе Барро…
— Кто такой Комаров и зачем ему лаборатория?
— Ну это… он же химик из Казанского университета! А лаборатория ему нужна на заводе для экспресс-анализа, а то он состав стали определяет через час после того, как ее уже разлили. Да и шуму от него много…
— А от тебя что, мало?
— От меня — мало — совершенно серьезно произнесла Камилла, — у меня только иногда насос форвакуумный стучит — а у него в ступках образцы стали толкут!
— Ладно, решим вопрос…
— Ну вот, смотри — продолжила Камилла, после того как мы вошли в ее комнату в этом довольно немаленьком двухэтажном здании — это то, что ты задавал сделать — она показала на этот раз не банку, а небольшую колбу с чем-то белым.
— Я наверное много чего просил сделать…
— Не много, а это — сульфаниламид. Наверное — по анализу совпадает с тем образцом, что ты мне дал, но я не уверена. Может ты знаешь как точно проверить — то это или не то?
— А не цианид ли это часом?
— Ты что! — возмутилась девушка — за кого ты меня принимаешь?
— Я просто так спросил… а какой чистоты?
— Четыре девятки — Камилла уже освоила предложенную мною шкалу чистоты веществ.
Ну и кто тут должен помнить качественные реакции на всю эту органическую химию? Хотя одну-то я точно знаю. Так что, вытащив из колбы пробку, я сыпанул порошок на ладонь и лизнул.
— Ты что? Это же реактив! — а я и не знал что Камилла так умеет визжать.
— Это — стрептоцид. Ты же не просто женщина-химик, а гигант химического синтеза. Я в переносном смысле про гиганта… — попытался поправиться я. — Ты не дуйся на меня как мышь на крупу, а иди выбирай самое красивое платье и бегом в парикмахерскую делать самую красивую прическу.
— Зачем? — все же через всю ее ученость частенько проглядывала любопытная девчонка.
— Будем с тебя статую лепить. За этот стрептоцид благодарное человечество в моем лице должно поставить тебе золотой памятник, а ты же не хочешь предстать перед потомками в этом халате и непричесанная?
— Да ну тебя… — но было видно, что девушка очень польщена — Если эта работа закончена, то что следующее делать?
— Ты не спеши. Тут сколько? — я показал на колбу — Грамм двадцать наберется? А мне нужны тонны. Так что сначала техпроцесс составить и производство наладить нужно.
— Это — потом. Чтобы все это сделать, мне сначала нужен газовый завод.
— Я помню, и электростанцию на сто мегаватт. Что еще?
— Да ну тебя! Газовый завод все рано нужен: тут и анилину делать нужно много, и нафталину у нас не хватает. Опять же аммиак нужен — на содовый завод воду аммиачную приходится аж с Перми теперь возить. Ну водород конечно, и прочее все…
— И где я тебе газовый завод возьму? А главное — когда он построится-то?
— Губанов сказал, что к Рождеству достроит.
— Так… я что-то пропустил, пока плавал в Америку. Кто и почему начал строить газовый завод?
— Строить начал Губанов, Юлий Прокофьевич. Это мой сосед, бывший сосед — он в Воронеже уже газовый завод строил. Поэтому я его и попросила — так что по моей просьбе. Ну мне же нужен газовый завод!
— А, извините, на какие шиши? Завод, думаю, не три копейки стоит?
— Двести сорок тысяч — мне пока маленький завод нужен, а денег Мария Иннокентьевна мне дала. Ты же сам ей сказал, что мои запросы вне очереди финансировать?
— Ясно… А чего нового я еще не знаю?
Оказалось, что "нового" я не знал очень много. И узнавать это новое было очень интересно.
Камилла все случившееся в Царицыне после моего отъезда расписывала чуть ли не по минутам и до копеек. И, пока она вело свое неторопливое повествование, в комнату заходили какие-то девицы в белых халатах, совали ей какие-то бумажки — и Камилла одновременно с рассказом эти бумажки читала, иногда — кивала головой и отсылала девиц взмахом руки, иногда — что-то подписывала. И лишь один раз рассказ прервался и зашедшая девица получила вербальное указание:
— А теперь то же самое с ноль-пяти до одной десятой.
Из всего сказанного я понял главное: мою заповедь "не проси у Мышки денег сверх плана" нарушали все, причем в особо извращенной форме и неоднократно. Хорошо еще, что в "запретную комнату" толпой не поперлись… Но рассказ изобиловал кучей мелких деталей, которые я не хотел знать — и уже начал думать, как бы потихонечку свалить. Но Камилла (возможно заметив мои поползновения) неожиданно закончила "дозволенные речи":
— Ну а мимо завода мы как раз сюда и шли, тут он строится. Это — все… я больше ничего не тратила! Но ты от вопроса-то не уходи, а то знаю я тебя: сейчас побежишь всё смотреть да проверять, и не скажешь.
— Что не скажешь? От какого вопроса?
— Как это "что"?! Не скажешь, что мне новое придумывать как делать. Сульфаниламид… а почему ты его назвал "стептоцид"? — но я его тебе сделала. Теперь что делать?
— Стрептоцид он потому что убивает микробов, именуемых стрептококки. А делать… сделай-ка мне вот что — и, изо всех сил напрягши память, я, наконец, выдал что-то очень химическое — дихлордифенилтрихлорметилметан, вот что!
— Это тоже лекарство такое? — глазенки у Камиллы заблестели.
— Нет, это — яд. Но — хороший: убивает только насекомых. Сделаешь — и забудем мы про тараканов и клопов. И про малярию забудем, и про тиф. Потому что не будет вшей и малярийных комаров. Давай, трудись! Только осторожно: в больших дозах он и людей не очень любит.
Возвращаясь из лаборатории, я сделал большой крюк и прошелся по всей территории и завода, и жилого городка. Да, пока меня тут не было (всего два месяца, между прочим) все вокруг прилично изменилось. Был полностью достроен "второй квартал" — двенадцать рабочих пятиэтажек, поднялось здание заводской больницы (хотя пока — только коробка, рабочие как раз устанавливали окна и двери), был подведен под крышу третий "инженерный дом", а два "технических дома" поднялись до четвертого этажа и сейчас одевались в "теплушки" — так рабочие именовали утепленные леса, позволяющие класть кирпич даже в небольшие морозы.