Внутри, конечно, все было сильно иначе: кузов из трехмиллиметрового стального листа (пришлось делать такой, иначе кузов просто вело — не умею я кузова рассчитывать!), приборная панель, напоминающая о трудной судьбе "горбатого" Запорожца. Зато в машине был кондиционер! Водяной: мощный пропеллер охлаждал мокрое полотно, натянутое на никелированную медную пластину, а с другой стороны пластины другой пропеллер прогонял охлаждаемый воздух. Всего таких пластин была дюжина, и воздух конструкция охлаждала прилично. Конечно не так, как предложенный Теохаровым аммиачный холодильник, да и тратил аппарат ведро воды в час, но рисковать утечкой аммиака мне не хотелось.
И уж тем более делать гадости царю. Не то, чтобы я к нему как-то особо уважительно относился, зная о результатах его правления. Но вот если ОН ко мне отнесется без уважения…
Где-то в районе полудня принесли обед. Я пригласил было капитана присоединиться к трапезе (принесенного и на четверых бы хватило), но от отказался:
— Не положено.
— Извините, но я исключительно из соображений этикета. Видите ли, образование я получил вдали от Родины, и просто не в курсе, как донести до царя мою просьбу. Ну, хотя бы как к нему обращаться? Я был бы очень благодарен, если вы уделите мне некоторое время разъяснив хотя бы основы дворцового этикета. А за совместным обедом это не выглядит как нравоучение…
— Разве что так… только я разве что немного, для удобства разговора возьму…
В два-пятнадцать в комнате появился какой-то лакей, в расшитой ливрее — и попросил следовать за ним:
— На аудиенцию вам отведено пятнадцать минут. Изложите свою просьбу кратко, если Император встанет — значит вам пора откланиваться. Прошу — и он остановился у двери, которая, как показалось, открылась сама собой.
Честно говоря, царя я представлял несколько иначе, но тут виноваты фотографии, на которых Николай запечатлен в более зрелом возрасте. А сейчас-то ему только тридцать три! Причем в белом мундире без знаков отличия он выглядел еще моложе. Старше меня, конечно, но ненамного. И этот довольно молодой еще самодержец сидел в очень просторной комнате за письменным столом, украшенном инкрустациями. Комната действительно была большая, и когда я прошел лишь половину пути от двери до стола, Николай встал.
— Извините, Ваше Величество, мне лакей сообщил что если вы встали, то мне пора откланяться…
— Ну может же император просто размять ноги — улыбнулся Николай, — будем считать, что аудиенция еще не началась. — Он подошел к окну, из которого была видна стоящая во дворе машина. — Мне сказали, что вы желаете подарить нам автомобиль, но это просто вагон какой-то! И что мне с ним делать?
— Я вам его уже подарил, а делать… Вам стоит пару офицеров из свиты отдать мне на обучение управлению этой машиной, и когда они его освоят, использовать по прямому назначению — ездить на нем. Езда в автомобиле много комфортнее, чем в карете — трясет гораздо меньше, вдобавок там есть устройства, охлаждающие или нагревающие воздух и в машине всегда приятная температура. Вдобавок в этой машине гораздо безопаснее передвигаться: кузов не пробивается пулей из пистолета, и самодельную бомбу выдержит. А еще — быстрее: по хорошей дороге эта машина может ездить более ста верст в час.
— Интересно… мне уже сказали, что по дороге в Гатчину вы значительно обгоняли поезд. Я благодарю вас за этот дар. Но мне сообщили, что у вас есть и какая-то просьба. В чем она заключается?
— Я делаю много различных машин. Но какие-то купцы в Коврове смеют запрещать мне, дворянину, на своей земле выстроить новый завод. Более того, они посмели насмехаться над представителем дворянского сословия Империи! Посему я прошу подтвердить мое право на моей земле строить все, что мне угодно строить во славу России.
— Во славу России?
— Безусловно. Мои машины очень охотно покупают во Франции и Германии, и просят продавать из больше и больше.
— Так мы что, продаем МАШИНЫ французам? И много?
— И французам, и немцам. И англичанам — эти приобретают их во Франции. Примерно на три с четвертью миллиона рублей в месяц. Продавали бы и больше, но я просто не успеваю их выделывать. Из-за задержки строительства завода в Коврове я уже потерял шестьсот тысяч, которые собирался потратить на помощь голодающим…
— А если я указом подтвержу ваше право строить все что вы пожелаете, насколько вырастут ваши продажи за рубеж? Скажем, через год?
— Извините, Ваше Величество, на этот вопрос ответить довольно трудно. Через месяц — увеличу на триста тысяч в месяц, а через год… если все пойдет нормально, то миллионов десять-пятнадцать.
— В месяц?
— Да, Ваше Величество.
— Очень интересно. То есть Вы, на своих землях, сами, не требуя никаких денег с казны, через год дадите четверть от хлебного экспорта?
— Если мешать не будут, то скорее всего обеспечу.
Николай на меня посмотрел с какой-то усмешкой:
— Скажите, а на заводе в Коврове Вы такие же машины выделывать собираетесь? И сколько она стоит?
— Нет, в Коврове я собираюсь делать мотоциклы. А такие машины я делаю для собственного удовольствия. И сколько она стоит — я просто не знаю, не считал. Мне это, честно говоря, не интересно. Знаю, что машина вчетверо меньшая, что я подарил княжне Белосельской, обошлась чуть больше шестидесяти тысяч…
— Мотоциклы я видел, так это вы их выделываете? И продаете их французам?
— Да. И не только французам. Но продаю больше сельскохозяйственные машины.
— А где вы выделываете эти машины и ещё строите свои заводы?
— В Саратовской губернии, В Ярославле, в Калуге, Феодосии… много где.
— Интересно… — Николай отошел от окна, вернулся за стол, сел и повторил: — Очень интересно.
Затем встал и снова с улыбкой посмотрел на меня. Словно что-то ждал. Ах, да…
— Разрешите откланяться, Ваше Величество?
— Идите. Можете в Коврове строить что вам угодно, им сообщат. И — спасибо за подарок.
После аудиенции (а длилась она минут пять, не больше) я послал телеграмму Серову и поехал домой. Через Ярославль и Ковров.
Шестнадцатого в Ярославле я — неожиданно для себя — встретил Сашу Антоневича. Встретил его на "Ярославском моторном", где он на великом и могучем языке русских прорабов общался с широкими народными массами.
— Привет, вот уж не ожидал! Что ты тут делаешь?
— И я рад тебя видеть, дорогой друг! Степан Андреевич попросил помочь подготовить производство. И Евгений Иванович решил этот монструозный станок до ума довести, так что помогаю стразу обоим. Подожди, сейчас закончу, покажу тебе сметы на наладку завода. Очень недорого получается, думаю, тысяч в тридцать пять уложиться можно. А ты надолго сюда? Кочетков, между прочим, уже тутошний инженерный дом отстроил, так что остановиться есть где.
— Я в основном Чугунова проведать — как он?
— У Володи я уже был. Там работы месяца на два: цеха в приличном состоянии, но инженерное оборудование — никакое. Он сам справится, моя помощь ему не потребуется. Сегодня в Москву поехал, с кем-то договариваться насчет работы на новом заводе, но если до завтра останешься — поговоришь.
— Нет, я собираюсь еще в Ковров заехать, а дома, небось, дел накопилось по горло…
— Тогда могу предложить свой мотоцикл. В Иваново я отсюда часа за два доехал, а оттуда до Коврова — еще ближе. Ты небось и за три часа доедешь.
— А зачем тебя в Иваново носило?
— Так там родители Ольги, жены моей. Навестил, подарки передал. А больше мне мотоцикл пока и не нужен — тут пешком быстрее будет.
— Ну тогда давай ключи… кстати, письмо я твое прочитал. Но пока — думаю. Насчет письма думаю — а за то что ты его написал, отдам тебе твое родовое поместье, в качестве премии. Если хочешь, конечно.
— Спасибо, понял. Тоже думаю. Ладно, через неделю в Царицыне снова встретимся, думаю надумаем — и он снова превратился в обычную ехидину. — Только еще одной души у меня нет, так что сам решай что еще тебе от меня нужно. До свидания! — и, повернувшись к стоящим несколько в сторонке рабочим, выдал ещё одну великорусскую фразу.
Оказалось, что от Ярославля до Коврова действительно четыре часа пути, а вовсе не полтора суток. И, оказалось, царская бюрократия умеет работать быстро — когда около пяти я добрался до города, стройка на заводе гудела. Слава сообщил, что первых рабочих из Царицына он начнет перевозить уже через неделю, а в середине июля выпустит первое изделие. Выяснив, что в ближайшее время тут вроде бы проблем не предвидится, я ночным поездом отправился в Нижний, и оттуда — в Царицын. Где и сидел, наслаждаясь потоками прохладного воздуха.
Примерно через час в дверь позвонили. И это была не Камилла, привычно забывшая ключ, а моя секретарша:
— Александр Владимирович, — проговорила она с видом мышки под веником — к вам военные приехали. Трое. Из свиты.
Вот так, называется — отдохнул с дороги. Еще раз подставив лицо под струю прохладного воздуха, я отправился в контору.
Глава 25
Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая Николай Вторый помнил практически все. Другое дело, что очень много из того, о чем он помнил, интересовало его чуть менее чем вообще никак, но в данном случае интерес подогревал (точнее охлаждал) забавный механизм, преподнесенный ему вместе с автомобилем ("чисто из дружеских побуждений, дабы первый из дворян России не страдал от жары"). Механизмов было четыре — и очень простых, но вот воздух они охлаждали изрядно. Поэтому Николая даритель оного весьма заинтересовал.
Откровенно говоря, не забыл бы Николай этого странного юношу и по иной причине: последний раз привилегию визита к императору использовалась более десяти лет назад — и то, с корыстной целью. А тут, дворянин всего лишь просил высочайше подтвердить и без того принадлежащее ему право — да и обуздать зарвавшихся купчишек. Как он сказал — "сегодня дворянину безнаказанно нахамят, а завтра на кого пасть раззявят?" Верно юноша это отметил, хамов непременно наказать нужно — да так, чтобы никто и думать после не смел о подобном. А то Витте слишком много купцам позволять стал, обнаглели они. Но и о самом юноше разузнать поболее было бы интересно — и сейчас Император, наслаждаясь невероятной нынче прохладой, с интересом выслушивал доклад Дмитрия Петровича Зуева, к которому обратился с соответствующей просьбой три дня назад.