За окном осень изменилась. Пролетавшие кадры за лобовым стеклом поменяли свой антураж. Три месяца назад осень только заигрывала с природой, показывая себя с лучшей стороны ярких красок. Сейчас же она была такая, как есть. Голые деревья, жмущиеся к хвойным собратьям, пустые поля, уже укрывавшиеся первым слоем снега.
– Как хорошо-то.
Я заулыбалась – и тут же насторожилась. Я сбегаю вновь, несмотря на то, что сейчас и получила официальное разрешение на побег. Я, конечно, должна вернуться. Та сила, которая крепнет во мне, превышает допустимые объемы моего мировоззрения, и я пока точно не готова оставаться с этой силой наедине. Мне нужен учитель. Но отчего-то мне плохо дышится в присутствии моих учителей. Будь это чистокровные ангелы, либо моя родная бабуля. Что не так?
Через час нудной езды по трассе в сторону города, в котором я должна была попытаться исправить бардак в своей жизни, я заехала на заправку. Заправившись и сходив в туалет, я встала к кофейному автомату.
– Не берите этот кофе.
– Отчего же?
– Здесь он отвратный. Горелые зерна в автомате.
Я обернулась к собеседнице.
– Я работаю здесь, уж поверьте мне. Могу угостить своим. В термосе приношу.
И я отчего-то согласилась. Мне захотелось поговорить с этой женщиной в униформе заправщика. Половина зубов у нее были золотые. А на руке завязана трогательная лохматая фенечка.
– О, это моя дочка.
Она поймала мой взгляд.
– Плетет мне на счастье. И, знаешь, ношу – и правда все великолепно происходит в жизни. А рвется, так новое сплетет. Как жила без ее этих фенечек… Дочке 6 лет.
И мы разговорились. О жизни. И преимущественно о жизни этой немолодой женщины. По возрасту она была в самом соку. Ей было 46. Но выглядела она неухожено. Кожу покрывала мелкая сетка морщин. И местами шелушились щеки. Руки – в вуали пигментации. Немного растрепана, хотя это уже не портило внешность. Скорее было естественной деталью образа. Зато у нее были изумительные голубые глаза, не потерявшие с возрастом своей лучистой яркости, и она была отличным рассказчиком. И пройденный этап ее жизни был увлекателен. Я только успевала задавать интересующие меня вопросы.
– Ну, и что не так с Вашей мамой?
– Да все так. И даже любила она меня. Но, знаешь, ее никогда не было. Всегда эти экспедиции. Она приезжала с раскопок с мешком грязных вещей и каких-нибудь камней или еще артефактов каких… Глаза безумные. Ей даже некогда было мне рассказать, что там было. Она совала мне какую-нибудь энциклопедию и убегала в свои институты. К своим студентам.
– А ты? – мы незаметно перешли на ты.
– А я… Так банально, я всегда хотела, чтобы одновременно с маминым успехом, были еще просто мама и просто папа. А папы не было. Но я точно могу быть уверена, что это какой-то бородатый археолог с голубыми глазами.
Она разлила нам остатки кофе. Откровенно говоря, кофе был тоже не лучший. Но сравнивать его с кофе из автомата уже не хотелось.
– У меня глаза папины. У мамы – чернющие. Она и сейчас на раскопках, слышала, наверно, по телевизору, сейчас…
Нет, я не слышала. Я уже полгода не смотрю телевизор. Я вглядываюсь в жизни людей без посредников. Сразу в их души и судьбы.
– Ну, и неужели такая нехватка мамы лишила вас желания самой стать кем-то значимым, археологом, или еще кем?
– А я значима, только в жизни своей дочери. Я для нее волшебник, а она мой символ удачи. И она точно знает, что для меня она очень важна.
«Глупость какая», – подумалось мне. Зачем такие крайности. Я задумалась, посмотрела в глубину ее глаз. Дотронулась до ее лохматой фенечки. Поблагодарила за кофе и вернулась к своему пути, точно зная, что в ближайшие три дня в ее жизни появится добрый лесничий, лет пятидесяти. Он уже принял предложение приехать в ее деревню, поработать с природоохранным лесом. Он ее и увезет с дочкой на археологические раскопки. Они еще испытают в ближайшие годы радость совместных открытий со своей матерью. С чернющими глазами.
Неужели так примитивны проблемы окружающих и такими глобальными кажутся свои собственные? Вот такая же история. Мне кажется, Василиса Андревна вот в таком образе и видит мою маму, свою единственную (непутевую, обязательно бы добавила бабуля) дочь. На задворках жизни в фирменной одежде заправщика. Я усмехнулась своим мыслям. Вовремя я выехала от бабули. Удивительно, каких людей можно встретить на своем пути. И вот окружающим часто гораздо проще помочь, чем самим себе.
– Итак.
Я сказала это вслух. В машине не был включен приемник, я слушала шум мотора и шин, касающихся асфальта.
– Итак, полагаю, жизнь с бабулей – тот еще подарок. Получишь его в жизни – и не рад будешь. Только и будешь ее видеть в чужих заботах и чтениях мыслей. Вечные чужие младенцы и хвори.
Пожалуй, Василиса Андревна и не замечала, что моей маме в детстве и юности еще как тоскливо было. Отца не было. И бабуля просто не удосужилась придумать красивую историю. Просто сказала, что полюбила, а он оказался слабаком. Эту историю я из детства хорошо помню из обрывков разговоров и редких маминых слез. Бедная мама. Понятно, что она возненавидела всю эту магию и целительство до глубины души.
– Да-да, и поэтому решила отдать свою жизнь этому бездарю…
Я улыбнулась. Бабушкины реакции были мне уже знакомы до запятой. Мой отец, конечно, не бездарь. А талантливый руководитель и отличный семьянин.
– Еще бы, иметь в заправщиках такую дуреху, как Александру, которая вместо того, чтобы следовать предначертанному, тратит свою энергию на успех… и кого? Мужчины! Тьфу.
Я улыбнулась. Бабушка скептически была настроена к мужскому роду и моему отцу, в частности. Теща и зять, одним словом. Но мама ведь и сама реализована. Она руководит красивым бизнесом.
– Ха-ха. Ты про декор чьей-то жизни?
Да, бабуля, я про магазин для красивой жизни.
– Не смеши меня. Это как пытаться рисовать акварелью для души, когда ты способен возводить города.
Ну, хорошо. Талант свой закопала, принципиально. Видимо, мы все в роду с сильным характером. Но тогда почему со мной-то такие отношения? Не хватало мамы – будь сама идеальной.
– Ну, она ведь и была. Пока из тебя не поперло…
– Что?
– Ну как что? Не пользуясь сама своим даром, она отлично понимает, что тебе достанется с лихвой. И ты вряд ли захочешь или сможешь справиться с этим. В итоге, ты будешь одинока, как твоя бабка. Проживешь жизнь на задворках, копаясь в темноте и свалке человеческих душ. У кого нет проблем, не обращаются к ведьмам. А в тебе сплошной надрыв, сплошные метания и поиски смысла жизни… Она пыталась это сдерживать, каждый раз радуясь, когда ты пыталась просто влюбиться, просто работать и жить обычной жизнью.
– Но я…
– Но ты все всегда портила… Для нее попытки увидеть тебя в рядах обычных людей – способ уберечь тебя от одиночества.
В голове уже звучал не бабушкин голос. Даже не знаю чей. Я заплакала, осознав основные причины моего отъезда из деревни. Мне просто захотелось сказать «люблю» той, которая дала мне жизнь. Мама, пропустив через свои детские переживания свою жизнь, больше всего на свете хотела меня уберечь. Возможно, от самой себя и вопреки логике, а, может, основываясь только на своем опыте. У нее получилось избежать преемственности поколений. (Возможно ли этого вообще избежать, имея двух дочерей?) И я точно знаю, что она любит меня. И хочет, чтобы я была просто обыкновенно счастлива. Обыкновенно. Без надломов, внутренней борьбы, несчастных историй за плечами.
С этими мыслями я въехала в город.
Глава 10
А в городе чувствовался коричный запах рождественских елок. Снежинки, заряженные коммерцией, кружились будто медленнее и театральнее своих копий где-нибудь в глуши, превращая все горизонтальные поверхности в хрустящую ауру праздника. Всего пару месяцев в деревне – и я с восхищением рассматриваю красиво украшенные витрины магазинчиков и светящиеся гирляндами голые деревья. Но самое лучшее, что было в этой городской предновогодней суете, – это то, что я наконец-то осталась наедине с собой. Никто не читал мои мысли. Никто не отделял меня от мира людей взмахом крыла. И наконец-то не пытался открыть мне тайны рода, лишая вкуса жизни. Несомненно, каждый, кто появлялся в моей жизни за последние полгода, хотели мне только добра, но как только я начала слышать себя, мне захотелось остаться в одиночестве.
И вот я стою в городской суете, смотрю по сторонам на жизни людей и понимаю, что мое место – в этой повседневности, наполненной материальными радостями, чьими-то домыслами и радостью встреч. Я нужна здесь для того, чтобы создавать благоприятные поля деятельности. Насладившись вкусом новых мыслей, я, наконец, решила действовать.
Пару дней спустя я направилась в сторону Поднебесья. Не доехав всего пару домов до жилого комплекса, я припарковала автомобиль у кафе, и на мои обостренные рецепторы тут же обрушился запах кофе и карамели. Очень часто мы здесь перекусывали с Эдом. Тут был неплохой кофе и сносная выпечка. Хотя Эду по большому счету никогда ничего не нравилось, он был абсолютным сторонником домашних стараний на кухне. Я непроизвольно заулыбалась, а потом у меня защемило в груди. И я быстрым шагом направилась в сторону торчащего как олимп здания.
Миновав шлагбаум и консьержа, я очутилась перед тяжелой темной дверью двадцать перового этажа. Сердце колотилось так, будто я преодолела путь на этот этаж пешком, перепрыгивая через ступеньки.
– Неожиданно.
Я выжала максимально звонок, слушая, как звон прокатился по всей площади пентхауса. Через некоторое время дверь распахнул сам Георгий. Он был как обычно в отглаженной белоснежной рубашке и зауженных брюках цвета хромированной стали, идеально сидящих на нем. Ступни были босые. Он не ожидал, что я появлюсь здесь именно сегодня.
– А я пришла. У нас же договор…
Он пригласил меня внутрь. Мы прошли в холл, я бросила беглый взгляд, отметив, что ничего не поменялось. Ничего, но почему-то казалось, что стало как-то пусто. Георгий не сводил с меня взгляд. Я чувствовала, как он пытается просканировать мои мысли. И у него это не выходило.