На фоне изломанных прямых линий, прорисовывающих структуру подземных коммуникаций, резко выделялся наклонный тоннель, ведущий к поверхности.
– Поднимаемся… - Хрипло произнес Антон.
– Куда? Зачем? - Тавгалов только очнулся, его разум еще стыл жуткими травматическими ощущениями последних секунд перед беспамятством.
– Наверх. - Ответил Верхолин. - Мой "Аметист" фиксирует энергоактивность в цепях штурмовых носителей. Быть может, мы не единственные кто выжил?
Анкор.
3 часа 12 минут. 13 августа 2624 года…
Наверху еще царила ночь.
Мрак окутывал изуродованную землю, где превращенная в прах почва смешивалась с обломками боевых машин.
Весь континент, от края до края был сожжен, перепахан исполинскими воронками, не осталось ни лесов, ни рек, ни построек, орбитальная бомбардировка стерла рельеф, лишь кое-где в дымящихся скатах воронок выступали потрескавшиеся, белеющие, словно кость, фрагменты стеклобетонных сооружений.
– Саймон, проверь носители, Андрей, остаешься со мной в охранении. Будь готов к любым неожиданностям. Постоянно сканируй горизонт.
– Понял. - Безропотно ответил капитан Тавгалов.
Он находился во власти шока, вызванного глубоким, стопроцентным нейросенсорным контактом с серв-машиной. Если Саймон и Антон перенесли процесс слияния с кибернетическими системами легко, почти не заметив его на фоне нечеловеческого напряжения схваток, то Андрей, являясь новичком, с не подготовленной для подобных испытаний психикой, переживал внутреннее перерождение что называется "по полной программе"
…
Грин не узнавал окрестностей. Сканирующий комплекс действительно фиксировал работу энергетических цепей одного из трех штурмовых носителей, но на месте неудавшейся эвакуации батальона сейчас простиралась однообразная, перепаханная воронками равнина.
Носитель где-то рядом…
"Фалангер" Грина осторожно пробирался меж коварных воронок, обшаривая сканирующим излучением каждую пядь изувеченной земли.
Тлеющая почва затрудняла поиск, кроме высокой температуры, вызывающей тепловую засветку, прах земли был нашпигован металлом; к тому же некоторые фрагменты разорванных в клочья серв-машин, части уничтоженных штурмовых носителей, продолжали потреблять энергию от внутренних автономных источников, накладывая на фон тепловой засветки сложный узор фрагментированных, не поддающихся идентификации сигнатур.
Саймон продолжал поиск, хотя его начало брать сомнение, а действительно ли Антон наблюдал целую, упорядоченную сигнатуру?
Нет, шутить такими вещами Верхолин бы не стал.
Наконец голографический монитор, связанный с "Аметистом", выдал нечто похожее на конфигурацию аварийных цепей питания штурмового носителя. Если следовать появившимся данным, "Нибелунг", опрокинутый набок, лежал на скате одной из похожих на лунные кратеры воронок.
– Антон, я засек сигнатуру. Подтягивайтесь.
"Фалангер" Грина прошел еще метров пятьдесят и остановился на краю исполинского кратера.
Действительно на скате углубления лежал отброшенный сюда взрывными волнами штурмовой носитель.
Вряд ли "Нибелунг", броня которого зияла множеством пробоин, был в состоянии подняться в космос, но не это сейчас волновало Саймона.
Часть серв-машин батальона к моменту орбитального удара успела занять свои места на борту штурмовых носителей. Существовала вероятность, что внутри уцелел кто-то из бойцов…
Он не ринулся очертя голову вниз, дожидаясь, когда к краю похожей на кратер воронки подтянутся машины Верхолина и Тавгалова.
Писк предупреждающего сигнала и внезапно вспыхнувшее чувство тревоги заставили Саймона вздрогнуть.
Что-то не так, но что?
Он сосредоточил внимание на очертаниях "Нибелунга" и вдруг понял, что за опрокинувшимся штурмовым носителем, маскируясь в его сигнатуре, скрываются вражеские сервомеханизмы…
– Антон, Андрей, назад!
Его выкрик прозвучал одновременно с частыми, режущими глаз вспышками запусков.
Из-за корпуса "Нибелунга" били реактивные минометы, система противоракетных лазеров на машине Саймона не работала, зенитную установку снесло еще во время прошлых схваток, оставалось лишь несколько снарядов в подвесных орудиях, но ни он, ни "Беатрис" уже не успевали ничего предпринять.
Реактивные снаряды ударили в "Фалангер" Саймона, прожигая истончившуюся броню рубки…
Губы покрывала пузырящаяся пена. Сознание блуждало, то погружаясь в мир ирреального, то возвращаясь, - метаморфозы мысли измерялись мгновениями, хриплыми вдохами, ударами пульса…
Саймону уже не было страшно. Стена апатичного безразличия на минуту отгородила от него ревущую данность, но "Беатрис" - рыжеволосая девчонка - продолжала управлять серв-машиной, "Фалангер", чья броня, истончившаяся под ураганным лазерным огнем, приняв сокрушительный удар ракетного залпа, не вынесла попаданий: два снаряда пробили бронепокрытие, разорвавшись в рубке, но серв-машина лишь покачнулась, будто исполину влепили всего лишь пощечину…
На самом деле последствия попаданий оказались гораздо более тяжкими.
Саймон дышал хрипло, с надрывным присвистом, - осколок снаряда разворотил броню скафандра, пробил легкое пилота, и, пройдя навылет, застрял в спинке кресла.
В первые несколько секунд он не ощущал боли, да и не болевые ощущения вдруг стали главным в восприятии происходящего.
Он попытался вдохнуть, но не смог, затем его внезапно настиг приступ мучительного хрипящего, конвульсивного кашля. Проекционное забрало гермошлема покрылось мелкими брызгами крови, от лопающихся на губах пузырей, он не мог говорить, было трудно даже пошевелиться, казалось, тело изменило ему, - внезапно, но навсегда…
Я умираю… - Отрешенно подумал Саймон. Перед глазами плавали багряно-черные пятна, в ушах стоял звон, собственное дыхание, как и удары сердца из разряда машинальных, не воспринимаемых сознательно явлений превратились в главную деталь действительности.
Сознание покидало его.
Наступило не полное беспамятство, скорее отключилось восприятие внешнего мира, но мозг продолжать жить, мыслить, перед внутренним взором одна за другой вставали ирреальные картины окружающего: сквозь хмарь, захлестнувшую рассудок, он видел выдуманный им же самим образ веселой, чуть задиристой, рыжеволосой девушки, - так материализовывалась в грезах его ускользающая мечта о счастье…
Нет, она не бред погибающего рассудка.
Воплощение "Беатрис"
Она сидела в кресле пилот-ложемента, почему-то без скафандра или иной экипировки, в простом, но удивительно красивом платьице, ее босые ноги были поджаты, а тонкие бледные пальчики рук сновали по текстоглифам многочисленных голографических клавиатур и псевдосенсорных экранов.
Она продолжала бой, не дав серв-машине потерять равновесие: на экранах отчетливым зигзагом металлического блеска промелькнули отстреленные из-за критических повреждений сборки пусковых тубусов тактических ракет, вместо них на верхних оружейных пилонах тут же появились, выдвигаясь из открывшихся ниш, орудия пятидесятого калибра - последний, резервный тип вооружения, к которому еще оставались боеприпасы в артпогребах "Фалангера"
Впрочем, Саймону было не до стрельбы. Он хрипел, захлебываясь кровью, и думал - почему все не закончиться быстро?
Быстро - значить навсегда. Такого оборота событий не могла допустить подсистема боевого поддержания жизни.
Да, пилот смертельно ранен, но в бою, оказывается, не все зависит от воли человека, и есть скрытые до определенного момента критерии жизни и смерти.
Саймон испытал волну жаркого, липкого ужаса, когда ощутил, как что-то холодное, неживое проникло в грудь через рану, и зашевелилось в ней, стирая слабые эманации боли, и оставляя четкое неприязненное ощущение присутствия инородного тела, которое к тому же двигалось, ощупывало его изнутри, деловито покалывало, распространяя волны дурманящего тепла, постепенно переходящего в нездоровую лихорадочную бодрость.
Я не хочу… Не смогу больше… - Его по-прежнему душил надрывный кашель, кровь хоть и не пузырилась теперь при каждом вдохе, но экраны гермошлема уже успели покрыться бурой, подсыхающей отвратительными разводами пленкой, через которую смутно проступало изображение.
И снова он начал проваливаться в мир грез, такой спасительный, желанный, но приходящий лишь на краткие мгновенья.
Беат… Убери из меня эту дрянь…
Рыжеволосая девушка повернула голову, но ничего не ответила, лишь приложила палец к губам и вдруг, встав, сделала шаг к стене рубки, которая внезапно превратилась в длинный тоннель…
Она уходила.
Кресло пилот-ложемента в окружении голографических экранов теперь осталось пустым. Она не произнесла ни слова, а Саймон с тоской смотрел ей вслед, еще не понимая, что умер.
Система боевого поддержания жизни не сумела справиться с ранением.
Саймон испытывал странные ощущения: мир вокруг поблек, выцвел, он больше не чувствовал ни боли, ни отчаянья, ни холодных прикосновений реанимационного аппарата, - он лишь смутно осознавал, что должен занять кресло, освобожденное для него "Беатрис".
Кресло "Одиночки".
Саймон с немым удивлением посмотрел на свои руки и вдруг заметил, как они исчезают, растворяются, у него больше не было тела, оно стало лишь воспоминанием, а через секунду прошло и это…
Тавгалов, оказавшись в центре боя, практически сразу потерял ориентацию, - ощущения, передаваемые рассудку через устройства импланта, по-прежнему оглушали, он, привыкший к бронескафандру, с трудом осознавал себя внедренным в массивное, но необычайно чуткое, отзывчивое механическое тело…
Весь букет губительных для неподготовленного рассудка ощущений вновь и вновь обрушивался на него: голова вдруг закружилась, сознание попыталось улизнуть, но не тут-то было, боевая система поддержания жизни справилась с очередным ментальным шоком всего за несколько секунд.