– Так о каком количестве рабынь шла речь у вас с Тирвахом?
– О двухстах… – скривила губы ард-капитан, безразлично смотря на него.
– И вы уже приобрели их?
– Я же уже говорила вам, – еще сильнее скривилась она, – что мы не покупаем, а только делаем выбор и оформляем предварительный договор. До сегодняшнего дня мы думали, что продавцом будет дом Тирвах, но после сегодняшнего посещения вашего Воспитательного Дома, я так уже не думаю. Благодарение богам, что нами еще не подписан договор, и мы ничем пока не обязаны вашему конкуренту.
– Значит, вы уже пришли к определенному выводу? – довольно спросил Фатунг, подавшись вперед, как волк, почуявший добычу.
Работорговцу очень бы не хотелось упускать эту сделку – сто двадцать тысяч золотых! Такой партии ему еще никогда продавать не удавалось, да еще в одни руки. К тому же он прекрасно понимал, что как только слушок о способностях в постели купленных у него девушек пройдет по Харнгирату, оттуда потянутся к нему новые покупательницы. Единственным минусом было то, что там свободными являются только женщины, а для них пригодны лишь урезанные рабыни… Дом Фатунг на них не специализировался, но это было вполне поправимым. Если завтра же урезать девчонок и отправить на обучение в его дочерний Воспитательный Дом, то к тому моменту, как покупательницы прибудут за товаром, рабыни будут уже готовы к употреблению. В конце концов, всегда можно было задешево прикупить урезанных у дружественных домов. Не об этом нужно было думать сейчас. Фатунг снова улыбнулся харнгиратским офицерам, с надменным видом потягивающим ледяное вино из бокалов.
– Ваши рабыни весьма и весьма хороши, – кивнула ему черноволосая ард-капитан. – Мы вполне могли бы рекомендовать к закупке именно их. Но есть два препятствия.
– Какие?
– Во-первых, нам необходимо, чтобы не менее семидесяти процентов от них были урезаны и как следует обучены ласке языком. А во-вторых, прежде всего мне бы хотелось разрешить наше маленькое недоразумение…
– Все это разрешимо, – рассмеялся Фатунг. – О количестве урезанных можете не беспокоиться, их всегда будет именно столько, сколько нужно.
– Хорошо, а второе?
– Тут вообще не будет проблем – я, в честь будущего сотрудничества, уступаю вам Орихат и еще парочку непокорных всего за триста даралов.
– Парочку непокорных?.. – с недоумением переспросила Ларна, никак не ожидавшая подобного.
– Вы же сами говорили, что непокорную рабыню нужно ломать изощренно, с удовольствием, медленно, месяцами. Только тогда результат будет удовлетворителен. А я заметил, что вам весьма и весьма понравилась та шатенка.
– Да, понравилась, – согласно кивнула головой девушка. – С ней действительно стоило бы поработать не спеша и со вкусом.
– А кроме нее у меня есть и еще одна строптивица. Ну, до чего же наглая тварь! Никакие наказания не помогают – отказывается от того, что ей не по вкусу и все тут! С самого детства такая была, довольно редкий характер для аллиорноинки. Я уж совсем было решил ее на кол посадить, остальным в назидание, но вы, как мне кажется, сможете наказать ее куда сильнее…
Ларна открыла было рот, чтобы отказаться от этого сомнительного удовольствия, но Нарин придвинулась к ней и почти неслышно прошипела на ухо: «Соглашайся! Двух хороших девчонок от рабства избавим!» Девушка некоторое время еще подумала, прикидывая, как тут быть, но ей действительно стало жаль рабынь, которых могли посадить на кол. Она кивнула и сказала Фатунгу:
– Только прикажите привести и вторую, я же должна хоть глянуть, что это за существо…
Работорговец подозвал кого-то из слуг, что-то шепнул ему на ухо и тот мгновенно исчез. Затем он жестом подозвал к себе давешнюю шатенку. Девушка, не слышавшая разговора, ласточкой подлетела к своему господину и стала на колени.
– Ты продана этой госпоже, – с легкой насмешливой ухмылкой на губах сообщил он ей.
Ужас перекосил симпатичное личико рабыни, и она взмолилась:
– Господин мой! Не продавайте меня ей, прошу вас, я все что угодно сделаю! Только не ей, умоляю…
И девушка захлебнулась плачем. Фатунг пару минут с презрением наблюдал за ней, затем процедил сквозь зубы:
– Повторяю, ты продана. Иди к своей госпоже!
Рабыня вся сжалась от его слов, вся побелела, но не осмелилась больше просить, поднялась на ноги и поплелась к своей новой хозяйке. Она встала позади черноволосой стервы, дрожа всем телом – прекрасно ведь помнила, как та сказала, что ей требуется медленная, настоящая дрессировка… А ведь если то, что воительница сотворила с русоволосой называется несерьезным, то что же эта тварь сделает с ней? Когда времени на пытки будет предостаточно? Ужасы колотились в голове девушки, ведь ей немало довелось повидать жестоких казней, и она прекрасно осознавала, что жестокость и фантазия ее госпожи не имеют пределов, ибо то, что та сделала, было совсем уж жутким. А ведь ею госпожа будет заниматься не спеша, чтобы получить максимум удовольствия. Рабыня еще сильнее сжалась, изо всех сил сдерживая рвущийся из горла отчаянный плач, и поняла, что лучше всего ей будет покончить с собой, куда как менее больно будет…
– Как ее хоть зовут? – спросила Ларна у работорговца, оглянувшись на свое трясущееся приобретение.
– Сириин, – ответил тот. – Кстати, вы не будете против, ежели со второй я на прощание разыграю маленькую сценку? Хочу глянуть, как она среагирует.
– Да ради бога!
Говоря это, Ларна не знала, что это за сценка. А если бы знала, то никогда бы не согласилась на это. И много раз еще потом она корила себя за то, что не поинтересовалась этим. А Фатунг, тем временем, что-то приказал и через несколько минут в центре зала уже установили очень толстый, длиной в полтора человеческих роста кол из красного дерева. Около него поставили стремянку. Возле самого его кончика был насажен предохранитель, не позволяющей, видимо, телу сползти ниже. Ларна выматерилась про себя, увидев это. «Решил, значит, подонок, на прощание попугать девочку», – с ненавистью подумала она и пожалела бедняжку, которой предстоял такой ужас. Она представила себя на месте той, представила, как бы сама перепугалась в таком случае, и вздрогнула.
В этот момент зал вошел какой-то слуга, ведущий за собой на веревке обнаженную черноволосую девушку со связанными за спиной руками. Она была очень хороша собой, настолько хороша, что Ларне перехватило дух, и она тут же захотела ее. Ярко-зеленые глаза рабыни вызывающе и с презрением смотрели вперед, хотя, если присмотреться, видно было, что она едва сдерживает слезы. Прямой, с тонкими крыльями, нос морщился, но девушка держала себя в руках. Она шла нарочито медленно, не обращая внимания на рывки сдавливающей шею веревки, явно показывая свое презрение к хозяину и неприятие своего рабства. Тут к ней сзади подбежал хихикающий карлик гнусного вида и, раздвинув рабыне ягодицы, помазал между ними вымоченной в каком-то жире щеткой. Она отпрыгнула и попыталась лягнуть карлика, но тот, продолжая гнусно хихикать, увернулся и убежал.
– Бессовестная, все-таки, ты девка, – повернувшись к ней, глубокомысленно протянул слуга, тащивший ее, почесывая в паху. – Ей, дуре, добра хотят, жопу смазывают, шоб ей же легше было, а она воно – лягаться! Ну, нет совести совсем!
– Зачем?! – вскинулась рабыня. – Зачем там смазывать?!
– Ну, как, зачем? – сделал удивленное лицо слуга. – Шоб кол легше входил, вот зачем! Без жира-то оно дольше будет, а так скользнет туды и усе!
– Ко-о-о-о-л?! – в ужасе вскрикнула девушка.
– Угу, вона он, – кивнул тот и показал на торчащее посреди зала жуткое приспособление.
При виде ожидающего ее кола глаза рабыни сперва расширились, затем она крепко зажмурилась, и из-под век потоком хлынули слезы. Каждая жилка в ее теле затряслась и девушке так нестерпимо захотелось жить… Каждый глоток воздуха вдруг стал казаться приговоренной последним, желанным, как любовь. И ведь смерть ее не будет быстрой и легкой, это рабыня понимала прекрасно, она уже видела такие казни и помнила, сколько времени умирала на колу ее подруга. Да еще и на таком толстом… Ноги ее подгибались, и девушка едва удерживалась от того, чтобы не упасть. «Ну что? – горько спросила она саму себя. – Допрыгалась, сука? Допротестовалась? Надеялась, что они поймут, что так нельзя даже с рабами? Какая же я дура… А теперь – все. Каюк пришел…» Рабыня действительно протестовала против самых отвратительных вещей, надеясь, что господа все-таки поймут, что так делать нельзя. До сего момента она все еще верила в то, что может быть иначе, в то, что люди лучше и добрее, чем на самом деле. Верила в то, что чудеса иногда еще случаются… То, что проситься и молить о пощаде бессмысленно, рабыня уже понимала, понимала, что этим только доставит своим палачам дополнительное удовольствие. Но все равно, она едва сдерживала себя, чтобы не рухнуть на колени и не начать просить пожалеть ее. Нет, этого палачи от нее не дождутся! Она умрет достойно, не унижаясь перед ними, не скуля, как подзаборная собачонка! Девушка сглотнула комок в горле, открыла глаза, вытерла слезы о плечо и плюнула в сторону работорговца. С явно видимым презрением плюнула. А затем сама направилась в сторону кола с решимостью отчаяния в глазах.
– О-о-г-о-о… – восторженно протянула Ларна, мужество и отчаянное чувство собственного достоинства несчастной рабыни привели ее в восторг. Она спрашивала саму себя: а смогла бы она вот так гордо пойти навстречу страшной смерти? И не знала что ответить…
– Какая девчонка… – с не меньшим восторгом протянула Нарин, сияющими глазами смотря на то, как рабыня, оттолкнув слуг, сама влезла на стремянку и стала на верхней площадке.
Девушка смотрела на мир и прощалась с ним, она лишь очень жалела о том, что последним в ее жизни будет видение этого зала, а не голубого, бесконечного неба. Она переходила какую-то грань, отделяющую живых от мертвых и презрительно улыбалась, с омерзением смотря на копошащихся слуг. Да, она чувствовала, как чужие руки подняли ее, чей-то палец, смазанный маслом, вонзился в ее анус. А следующее прикосновение к нему же было уже холодным – это был кол… Но рабыня не обращала на все это внимания, лишь слезы продолжали течь по ее лицу, но тут уж она была не властна. Она ощутила, как острый кончик легко скользнул в смазанный зад, как спустившиеся ниже слуги потянули ее за ноги, плотнее насаживая на кол… Тело девушки медленно поползло вниз, острие скрылось внутри ануса, растянув его до неимоверных размеров, ибо толщина кола была чрезмерной. Это было очень больно, но рабыня лишь крепче сжала зубы, решив молчать, пока сможет, пока хватит на это сил. Лицо ее стало одухотворенным, глаза устремились куда-то вдаль, она уже видела что-то, совершенно недоступное остальным, что-то такое, отчего ее губы раздвинулись в какой-то странной гримасе. Лишь слезы продолжали потоком течь по лицу. Именно это молчание и мертвый взгляд поразили Ларну с Нарин больше всего, и каждая из них спрашивала себя, а выдержала бы такое она сама так же молча? Время шло, тело сползало ниже, но рабыня продолжала молчать, лишь иногда дергались крепко сжатые губы.