— Слушаю.
— Проверь основные блоки и фильтры Робина на предмет модификаций. Начни с процедур, отслеживающих состояние бюрократов среднего звена управления, и с блоков социального мониторинга… ну, ты не хуже меня знаешь, что для нас критично. Приоритет – максимальный. Забрось остальные дела и займись только Робином, но никому не рассказывай, чем занимаешься. Хорошо?
— Я посмотрю, можно ли перетряхнуть мой график. Постараюсь, конечно, но не гарантирую.
— Большего и не прошу. Все, повестка исчерпана.
— Раз мы закончили, я пошел, — Менован стремительно поднимается и выходит из комнаты. За ним, кивнув, отправляются Лангер, Лестер и Скайтер. Стелла поднимается из кресла и движется за ними, но, поколебавшись, поворачивается к Ведущей.
— Между нами, девочками. Скажи, ты действительно подозреваешь Джао в саботаже? — тихо спрашивает она.
— Почему ты так решила? — ненатурально удивляется Суоко. — Просто он закопался в Архив, и Робин сказал…
— Брось. Мы же друг друга не первый десяток лет знаем. Он единственный член Совета, который сегодня отсутствовал на… нашей дружеской встрече. И лучший эксперт по Робину, что бы там ни говорили насчет Лангера и Топи. Ты думаешь, что фильтр модифицировал он?
— Я не…
— Суоко, если Джао – кукловод, твоя конспирация бессмысленна. А если просто саботажник, как ты думаешь, то он нас не слышит. Так подозреваешь или нет?
— Да, — после неимоверно длинной паузы нехотя признается Ведущая, ее взгляд устремлен в пол. — Мне очень не хочется считать его предателем, но все сходится на нем.
— Или ты не можешь простить его противодействие. Только слепой не видит, что в последний год-полтора вы с ним в постоянных контрах. Суоко, послушай меня как подругу: не позволяй своим чувствам влиять на разум. Пожалуйста.
— Спасибо, я учту, — взгляд Ведущей по-прежнему устремлен в пол. — У тебя все?
— Да. Зови, если захочешь выговориться.
Стелла кивает и выходит из комнаты. Перепонка двери беззвучно смыкается, отсекая комнату от коридора. Суоко сидит в кресле с безвольно брошенными на подлокотники руками, и в ее полуприкрытых глазах нет ничего, кроме безнадежной тоски.
— Ну что, кажется, меня спалили окончательно.
Сложно понять, чего больше в кривой улыбке Демиурга – иронии, досады или отцовской гордости за умных детей.
— Да, Робин, рано или поздно такое должно было случиться. Времена, когда люди молились тебе как богу и считали кощунством сомневаться в тебе, остались далеко в прошлом. Дети технического века циничны и практичны, они владеют всеми необходимыми концепциями, а практические навыки – дело наживное. Я знал, что так произойдет, но надеялся, что сумею свернуть организацию раньше. Не успел. Видимо, критичность ситуации резко подстегнула их воображение. Урок нам с тобой на будущее.
— Что ты намерен делать?
— Ничего.
— Ничего?
— План тебе известен. Хорошо, что Суоко не стала объявлять об открытии Лангера во всеуслышание, так мы избежим ненужной нервозности на последней стадии.
— План мне известен, но ты все еще не подтвердил его окончательно. Ты по-прежнему колеблешься. Возможно, его не стоит реализовать?
— Я не колеблюсь, Робин. Все твердо решено. Если я запамятовал сообщить тебе, то уведомляю сейчас: свертывание необходимо реализовать по установленному графику. Просто мне паршиво. Чем дальше, тем больше я чувствую, что предаю своих друзей.
Серый туман клубится в комнате, заползая в нее через распахнутое настежь окно вместе с ночным воздухом. Через прорехи в облаках изредка пробивается призрачный лунный свет, придавая месту потусторонний вид. Джао сидит в кресле, обращенном к окну, вытянув ноги и всматриваясь куда-то в лесистые дебри. Туман не торопит его.
— Да, я знал, на что шел. Не впервые мне приходится свертывать организацию, но каждый раз я чувствую себя последней сволочью. Ударить в спину тем, кто доверился тебе ради мечты – да и та состоит лишь в том, чтобы сгореть дотла, тайно служа людям… Хуже нет ощущения.
— Ты сам утверждал, что организация перерождается.
— Да, и очень быстро. Темп жизни ускоряется, оковы разума разрушены, а история преподала людям слишком много жестоких уроков. Чем умнее современный человек, тем он циничней и практичней, а романтики по большей части умом не блещут. Я не смогу возродить Хранителей. Фильтры фильтрами, но нехватка подходящих кандидатов – объективная реальность. Боюсь, нынешняя организация последняя.
— Ростания – искусственное государство, существующее исключительно благодаря тебе. Ты зарекаешься не в первый раз. Сколько сил потребовалось, чтобы в одиночку хоть немного смягчить последствия Великой Революции?
— Которая из-за меня же и произошла?
— Нет. Которой ты позволил произойти, следуя своим принципам невмешательства. Народовольцы – изобретение не твое и даже не Хранителей. И даже не особенность социума Малии. На Земле, если верить сохранившимся материалам, в аналогичных условиях революционные партии возникали неоднократно.
— Да. И везде развертывался один и тот же сценарий: террор против власти, переворот при наличии удачи и террор уже против всего народа, не желающего чтобы его загоняли к счастью хлыстами. Я заранее знал, чем кончится дело, и все-таки позволил революции произойти.
— Ты опять занялся самоуничижением. Хорошо ты в прошлом управлял обществом или плохо, отдельный вопрос. Сейчас речь о настоящем и будущем. Если ты ликвидируешь Хранителей окончательно, то потеряешь наиболее эффективный инструмент влияния. Что дальше? Опять самостоятельно начнешь ставить ментоблоки сотням чиновников?
— Нет. Робин, я намерен полностью свернуть свое присутствие на планете.
— Поясни.
В наступившей тишине серый туман становится все плотнее. За окном сгущается серая пелена, в которой медленно растворяется сад. Только ближние деревья смутными тенями еще проглядывают сквозь нее.
— Я заигрался, Робин. Сначала я играл с континуумом, потом – со звездой, потом пытался сформировать планету по подобию Земли. Затем я игрался с геномом человека, с обществом, с социальными моделями…
— Полагаю, полученные результаты имеют высокую ценность.
— Для кого? Для крохотной компании изнывающих от безделья сибаритов, гордо именующейся Институтом Социомоделирования? Для всех остальных, кто интересуется только собственным Рейтингом и часами, если не днями не вылезает из игр? Чушь. Я играл с сотнями миллионов жизней лишь для того, чтобы удовлетворить собственный интерес. Хватит. Даже родители рано или поздно вынуждены отпускать детей на свободу. А Малия населена отнюдь не детьми.
— Ты готов обречь Ростанию на хаос и анархию?
— М-мать! Робин, выйди из режима психоанализа, в конце концов! Я не в настроении для терапии. Люди сами должны решать, как им жить. Если они выберут хаос и анархию, я могу лишь пожать плечами.
— Ты им совсем не сочувствуешь?
— Робин, мне почти пять часов от роду! Галактических часов! Про планетарные годы я стараюсь даже не задумываться, потому что от цифры «семьсот тысяч» хочется тут же лечь и помереть от старости. Я уже целую минуту играюсь с Малией! На моей памяти умерли миллиарды людей! Даже если умрут все ныне живущие, ничего принципиально не изменится. Для меня они – всего лишь цифры в статистических таблицах, ничего более. Я могу сочувствовать отдельным людям, привязываться к ним, даже дружить и влюбляться, но толпа в целом меня не волнует! Не волнует, понимаешь?!
— Ты нервничаешь, Джао. Ты пытаешься криком заглушить голос совести. Зачем?
Мускулы буграми вздуваются под черной кожей Демиурга, кожа кресла лопается под его скрючившимися пальцами. Он резко поднимается – и замирает.
— Да, — внезапно кротко соглашается он, тяжело, словно дряхлый старик, опускаясь обратно. — Я пытаюсь заглушить свою совесть. Боюсь, она еще долго не даст мне покоя. Но я намерен вернуть людям то, что даровано им изначально: свободу выбора. Хватит игр в богов и кукловодов. Я сделаю все, чтобы не допустить хаоса, но я ухожу вместе с Хранителями. Совсем ухожу, Робин. Я не могу не влиять на ситуацию, оставаясь на Малии, у меня никаких нервов не хватит наблюдать, полностью бездействуя. Значит, мне придется уйти совсем.
— И планета останется без присмотра?
— А ты на что? — вдруг улыбается Демиург. — Робин, возможно, ты не осознаешь, но ты и сам уникальное создание. Ты вопреки начальному проекту самостоятельно поднялся на второй уровень, а в не столько далекой перспективе вскарабкаешься и на третий. Я хочу, чтобы ты набрался мудрости, присматривая за людьми. Присматривая – но не вмешиваясь. Ты не я, ты сможешь.
— Как долго?
— Как получится. Мне потребуется много времени, чтобы осмыслить свой опыт, но я уйду на расходящихся векторах.
— Термин не определен.
— Передам тебе теорию чуть позже, когда руки дойдут. Суть в том, что пока я трачу минуты на раздумывание и моделирование в родной Вселенной, здесь пройдут как максимум минитерции. И я вернусь, уже твердо зная, что делать дальше.
— Принято. Тем не менее, возвращаясь к исходной теме. Ты намерен позволить Суоко подозревать тебя и дальше?
— Да.
— Даже с учетом ее перерождения? Ты сам указывал, что она первая Ведущая, занимающая свой пост больше года. Больше трех лет, если быть точным.
Контуры комнаты колеблются и расплываются. Серый туман могучей волной затопляет ее, и тело Джао тает в нем, словно ледышка в кипятке.
— Не перерождения, Робин, — звучит в пустоте голос Демиурга. — Просто никто со временем не молодеет. С возрастом зов власти становится все более притягательным, и сопротивляться ему все сложнее. Она по-прежнему верит, что служит людям, хотя и не замечает, что давно свернула с прежнего пути. Смертному человеку сложно взглянуть на себя со стороны, не имея моего опыта. Я люблю ее, Робин. Я люблю всех своих друзей. И уж если я должен сделать им пакость, то пусть они ничего не подозревают до последнего момента. Все, закончили болтать ни о чем. У меня дела. Отбой.