— Вот и я про то же! — обрадовался детина Костя. — Я и говорю, что все они там долбаки, и все про простой народ не думают, во как!
Трамвай остановился у платформы, и в открывшуюся дверь устремилась новая толпа народа. Амбал Костя даже не покачнулся под ее напором, по ходу дела прикрыв и Александра. И то хлеб, промелькнуло у парня в голове, а продержаться осталось только один перегон, ну, водила, ну, дорогой, жми на газ, да посильнее!
— Вот тут нам на заводе втолковывали, за кого голосовать надо, блин, опять забыл фамилию! Ну, за того, котяру толстого, говорят, больше всех о нас печется. Сам директор на митинге выступал. Да только вот я ни на столечко, — он продемонстрировал Александру грязный ноготь мизинца, — не верю. Опять нам лапшу на уши вешают, блин. Вот покойный Председатель толк в людях понимал, а эти все… Жопы они жирные! Не, вру, есть там один такой, на тебя похож, только без очков, как же фамилиё-то его, ё-моё… — Детина глубоко задумался. — Киселев, что ли… Не, Кисляков… Во, вспомнил, Кислицын! — Он торжествующе ухмыльнулся. — Вот он вроде парень ничего, и молодой еще, и дело иногда говорит, как тогда, на площади.
Он доверительно наклонился к Александру, опять обдав его перегаром:
— Я туда сам ходил, сам все видел. Пришел к нам какой-то козел в костюме и грит, идите, мол, на площадь десять человек, а ваш начцеха ответственный, и ежели не пойдете, так мы вашего начальничка по первое число взгреем. А начцеха-то у нас, Петр Васеич, мужик ничо, понимающий, бывалоча, приползешь утречком на работу в дупель пьяный, а он тебе и грит, иди, мол, домой, проспись, но ежели завтра таким появишься – на себя пеняй. А я чо, я все понимаю, на следующий день на работе как стеклышко, и план наверстываю как миленький. Ну так вот, я и пошел, чтобы Петра Васеича не подводить…
Александр краем глаза глянул в окно. Пора пробираться к выходу.
— Вы выходите? — спросил он женщину в коричневом пальто, стоящую на пути к дверям. Та молча дернула плечом. Александр вздохнул и начал протискиваться между ней и шкафообразным Костей.
— Ох, и выдал же он там всем по первое число! — продолжал бубнить сосед в затылок. — Всех изругал, и против масонов разных говорил правильно! Мы тут с корешами недавно, когда пузырь на троих взяли, так и решили – голосовать за него пойдем. Он там самый правильный, верно?
Двери перед Александром распахнулись, и он, чувствуя, что его портфель безнадежно застрял где-то позади, рванулся изо всех сил. Что-то в его пальто треснуло, портфель освободился, и он почти кубарем выкатился на платформу.
— Так вот я и говорю, — крикнул из-за закрывающихся дверей трамвая Костя, — только за него и можно!
Дверь со стеклянным звоном распахнулась, и в комнату стремительно влетела Зинаида Валентовна.
— Так, девочки и мальчики! — заявила она своим тонким неприятным голоском, который, впрочем, сама считала вполне мелодичным и музыкальным. — Ну-ка, живенько вставайте из-за столов, хватит сидеть, попки утомлять, геморрой наживать, пора и погулять немного!
Она широко, но фальшиво улыбнулась. Уже пятнадцать лет состоя в профоргах института, Кушакова считалась – наверное, по праву – хорошим организатором, но при том еще и полагала себя чем-то вроде мамочки для глупой молодежи. Ольга терпеть ее не могла за самоуверенность, с которой та давала окружающим дурацкие советы. — Все на собрание в актовом зале, все на собрание!
Профоргша подошла к Семену и решительным движением захлопнула лежащий перед ним справочник:
— Вставай, Сенечка, пора прогуляться-развеяться!
Не обращая внимания на ошарашенно-злое выражение, появившееся на лице конструктора, она стремительно двинулась дальше – Ольга едва успела сдвинуть кульман с выступающим чертежом в сторону – и исчезла через другую дверь.
Метнув ей вслед огненный взгляд, Ольга с хрустом разогнула спину и потянулась. Несколько пожилых дамочек, смаковавших чай в уголке и представляющих в их отделе высший свет, неодобрительно покосились на ее ладную фигуру в обтягивающей кофточке, впрочем, ничего не сказав. С некоторых пор между ними установилось вооруженное перемирие – она не лезла на рожон, а высший свет, побаивающийся ее острого язычка, не высказывался в ее адрес публично. На треп же за спиной Ольга плевала с высокой колокольни.
Размяв спину, она подошла к Семену, который все еще задумчиво покусывал карандаш, глядя на листок с выкладками. Она приобняла его за плечи и слегка взъерошила волосы.
— О чем задумался, добрый молодец? — полушутливо-полусерьезно прошептала она ему в ухо. — Опять балка на стропилах не держится?
Семен фыркнул и бросил карандаш на стол, обняв ее за талию.
— Полчаса, понимаешь, формулу искал, — криво улыбнулся он краем рта, — а тут пришла наша замечательная корова и книгу захлопнула. Я даже закладку вложить не успел! — Он вздохнул. — Ладно, фиг с ней, нашел раз, найду и снова. Ну что, пошли?
— Пошли, — кивнула Ольга. — А что случилось?
— Ты не знаешь? — удивился Семен, поднимаясь из-за стола. — Перед входом плакат четыре на два метра висит. Елки зеленые, как для чертежей краковский ватман – так дефицит, а как для мурни всякой – пожалуйста. Ты что, действительно не видела?
— Не-а, — помотала головой Ольга, дергая его за ухо. — Ну, не томи, рассказывай! Что случилось в нашем тихом омуте?
— Да ничего не случилось, — хмыкнул Семен. — Собрание предвыборное у нас, мозги компостировать полчаса станут на предмет того, как голосовать правильно. Пошли, пошли, а то все лучшие места на галерке, придется перед президиумом с умным видом сидеть.
Он решительно двинулся к выходу, крепко ухватив Ольгу за руку. Та до самого коридора упиралась, но потом, расхохотавшись, поддалась, и они бегом бросились в сторону актового зала.
— …не самые лучшие времена, — докладчик вытер пот со лба. Несмотря на распахнутые настежь двери и вовсю работающие вентиляторы в маленьком зале стояла духота. — Однако мы должны, как и раньше, отдавать все свои силы на строительство светлого будущего для наших потомков, не поддаваясь минутной слабости. В нашей истории случались и гораздо более тяжелые периоды…
Ольга хихикнула. Рука Семена совершала рискованное путешествие где-то у нее под кофточкой, и ей стало щекотно. Спереди на них неодобрительно зашикали.
— …так что особенно важно сделать осознанный и, самое главное, правильный выбор!
Докладчик многозначительно посмотрел в зал.
— Несмотря на обилие кандидатов на высокий пост, мы полагаем, что Папазов Андрей Геннадьевич не имеет альтернативы.
Он остановился, налил в стакан воды из стоящего перед ним мутно-желтого графина и со вкусом выпил ее в несколько глотков.
Ольга сглотнула пересохшим от жары горлом. Внезапно на нее накатило какое-то ожесточение.
— А Кислицын все-таки лучше! — громко заявила она. — Он, по крайней мере, куда симпатичнее, чем ваш Папа Зю!
Докладчик на трибуне подавился водой, а по залу волной прокатились смешки. Ольга мстительно ухмыльнулась.
— Господа, господа, спокойнее! — докладчик возвысил голос, но безрезультатно. Гул нарастал. Многие ехидно оглядывались на Ольгу, что-то шептали соседям. «Разведенка», уловила она краем уха голос Зинаиды Валентовны, и гордо выпрямилась. Пусть себе треплются, ей не жалко. Разведенка… Конечно, жить с мужем-алкоголиком – достойно, а развестись – позор! Парень из соседнего отдела, сидящий на пару рядов дальше, оглянулся на нее и склонился к соседу, что-то нашептывая на ухо и гадливо улыбаясь.
Докладчик отчаянно застучал ложечкой по графину. Постепенно шум приутих, и он смог продолжить:
— Господа, я понимаю, что все устали после долгого рабочего дня, особенно молодежь, — он примирительно улыбнулся в сторону Ольги, — но я прошу все-таки понять, что речь идет о серьезных вещах. Да, Кислицын – перспективный молодой политик. Полагаю, он немало сможет сделать для нашей страны, возможно, даже в роли Народного Председателя. Но сейчас он еще слишком молод для такого высокого поста, у него не хватает опыта и авторитета, и облечь его высшей властью в самый критический момент… м-м-м… мягко говоря, неразумно. Я прошу отнестись к выбору со всей ответственностью, тем более, что Кислицына никуда не собираются задвигать, о чем в последние дни ходят упорные слухи. Это злобная провокация врагов нашего государства! У нас каждый имеет право выдвигаться на любой выборный пост, и проигрыш в честной борьбе – не основание для того, чтобы применять ужасные санкции. К сожалению, сейчас достаточно деструктивных элементов, которые распускают ложные слухи в надежде дестабилизировать ситуацию…
Зинаида Валентиновна остановила Ольгу, когда они с Семеном наконец-то выбрались из духоты зала.
— Милочка, можно вас на минуту? Сенечка, постойте, пожалуйста, в сторонке, у нас личный разговор, — заявила она не допускающим возражения тоном, цепко ухватив Ольгу за руку и кивнув, как бы подтверждая непреложный факт. Та нехотя последовала за профоргом, мимоходом взглянув на часы. Семен растерянно посмотрел на профоргшу, потом на Ольгу, пожал плечами и прилепился к стене в десятке шагах.
— Знаете что, Оленька! — глаза Зинаиды Валентиновны метали громы и молнии, но говорила она зловещим шепотом. — Как вы можете позволять себе такие выходки! О серьезных же вещах речь идет, и вы не имеете права на такие легкомысленные высказывания!
— Извините, — равнодушно ответила Ольга. — С языка сорвалось. Больше не буду.
Она отсутствующе взглянула поверх головы собеседницы. Действительно, случился же грех… Поскорей бы она свою нотацию закончила.
— Не извиняю! — решительно отрезала общественная работница. — Уже не в первый раз вы, Оленька, выступаете в роли этакого, понимаешь, возмутителя коллектива. Чего стоит только ваш скандальный развод с мужем! В нашем-то трудовом коллективе, борющемся за звание образцового…
— Какое вам дело до моего развода? — Ольга почувствовала, что лицо начинает гореть. — Моя личная жизнь не имеет ничего общего с вашим коллективом! Я уже не раз говорила…