— Конечно... Вы мое имя уже забыли. Ведь это было давно, и притом так необычно... — Она смутилась.
— Нет, не забыл. Наташа. Наталья Петренко, студентка второго курса медицинского института. Прописана по улице Соболевского в доме номер семнадцать, квартира три.
— Ой!.. Откуда вы все это знаете?
— Профессиональное несчастье. Запоминается все, что нужно и не нужно.
— А как мне разрешите вас называть?
— Как угодно: можете Николаем Александровичем. Если я не покажусь отцом, можете звать просто Николаем.
— Нет, зачем же? Почему отцом? — Наталка покраснела. — Разрешите называть вас Николаем Александровичем?
— Пожалуйста.
— Николай Александрович... Вот когда вы привезли меня в больницу, а потом на другой день и еще через три дня приносили подарки... я очень хотела вас встретить после болезни, но... — Наталка вертела на пальце ручку дешевенькой сумочки.
— Почему вы замолчали?
— Николай Александрович, вы понимаете... — Наталка снова споткнулась на середине фразы. Она не знала, куда деть свои руки. — Может, мы погуляем?
— Пожалуйста.
Они пошли к Неве.
— Мне очень много хочется сказать вам, Николай Александрович, — тихо начала Наталка после некоторого молчания, — но я боюсь, что вы не так поймете. Я никогда в жизни не забуду того, что вы сделали для меня. Вы спасли меня не только от смерти. Своим посещением, поздравлением, вниманием вы вселили в меня такое, что трудно назвать словами. Тогда умерла мама, и мне было очень тяжело. Все были какими-то чужими, все заняты своей новогодней радостью, своим счастьем... — Наталка подняла на Николая большие голубые глаза. В них отражалась доверчивая кротость. — Как вы узнали, где я живу?
Николай пожал плечами:
— Работа.
После некоторой паузы он попросил Наталку рассказать о себе.
С Невы тянуло сыроватым холодком. Наталка зябко поежилась: она была в легком пиджачке. Николай заметил это и предложил ей плащ.
— Что вы! Мне ничуть не холодно.
Николай строго посмотрел на девушку, решительно остановился, молча снял с себя плащ и накинул ей на плечи.
— Делайте то, что прикажу. Старший здесь я. Ясно? — он шутливо улыбнулся.
— Ясно, — смущенно ответила Наталка.
— То-то! Выполняйте! А теперь, пожалуйста, расскажите о себе. Когда замерзнете — дайте знать, я провожу вас домой.
Наталка боялась, что Николаю будет с ней скучно, и он, сославшись на холод, быстро намекнет, что прогулку пора кончать.
— Может, вам со мной не интересно? Вы куда-нибудь торопитесь и пришли на свидание только потому, что обещали?
— У меня вечер свободен.
— А разве вы сегодня не справляете праздник в компании?
— Нет!
— Почему?
— О себе я расскажу как-нибудь в другой раз. А сегодня хочу послушать вас.
И Наталка стала рассказывать. Когда она дошла до того страшного дня, который надолго разлучил ее с матерью, голос ее неожиданно осекся. Сырой ветерок нежно тронул опустившуюся светлую прядку волос девушки. В наступившей тишине слышно было, как волны Невы, печально всхлипывая, глухо бились о каменный берег.
Николаю стало жаль эту хрупкую, как весенняя вербочка, тоненькую девушку. Ему захотелось сказать ей что-нибудь теплое, ласковое, но он не знал, как это лучше сделать. Утешить тем, что жизнь только начинается и что у нее все еще впереди, — это настолько избито, что он не мог произнести эту банальную фразу. Сказать, что не у нее только одной война отняла самых близких и дорогих людей, — это могло выглядеть нечутко: нельзя горю одного человека противопоставлять горе других людей. Ему от этого не станет легче.
Прошли Кировский мост. Видя, как Наталка зябко передернула плечами, Николай застегнул на ней плащ.
— Вы озябли?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Рассказывайте дальше, — попросил Николай.
— Потом все было очень грустно. Маму угнали в Германию, меня приютила одна старушка...
Дальнейший рассказ Наталки был сух, как краткая автобиография: вернулась больная мать, закончена десятилетка, поездка в Ленинград, первые студенческие каникулы, опасение за здоровье матери и... телеграмма о ее смерти.
Всего два часа прошло с тех пор, как встретился Николай с почти незнакомой девушкой, а за эти часы вся она стала ясна и понятна, как друг, с которым проведено детство, с которым вместе прошли через суровую юность... Незаметно они очутились в скверике против татарской мечети. Николай предложил присесть. Сели.
— Разрешите закурить?
Наталка встрепенулась:
— Зачем вы спрашиваете?
Николай закурил. Стараясь подавить ознобную дрожь в теле — к вечеру заметно похолодало, — он отвернулся в сторону и сделал вид, что любуется карапузом на велосипеде. Когда он снова повернулся к Наталке, она сидела задумчивая.
— О чем вы думаете?
Девушка печально улыбнулась:
— Странно все как-то в жизни устроено. Сколько разных людей на свете: хороших, плохих, красивых, уродливых, подлецов и благородных... И все это совмещается в одном слове!
— В каком?
— Человек!
— О, вы склонны к философии! — пошутил Николай. Наталка ничего не ответила, только опустила голову. Николай смотрел на ее тонкий красивый профиль и мучительно пытался припомнить: где же он раньше видел это лицо? Где?.. И только когда девушка слегка повернула голову в его сторону, он неожиданно вспомнил: «Аленушка... такая же славянская грусть в глазах, такая же тихая и нежная покорность, которые, если их оскорбить, могут в одну секунду переродиться в свою противоположность: в гордую власть и буйную независимость».
Ему захотелось больше узнать эту девушку, богатство души которой все глубже и ярче раскрывалось перед ним. Теперь она уже не казалась ему такой простой и ясной, как два часа назад.
— Вы когда-нибудь любили? — неожиданно спросил Николай и пристально посмотрел на Наталку. Он хотел видеть, что будет выражать ее лицо, не обескуражит ли этот вопрос.
Наталка ответила не сразу:
— Нет... Никогда! — И тут же спросила: — Почему вы об этом спросили...
— Есть в вас какой-то надлом. Он бывает после больших душевных травм. Чаще всего после неудачной любви...
Наталка сорвала клейкую веточку сирени, откусила маленький листок и, глядя вдаль, поверх кустов, медленно проговорила:
— Однажды я полюбила... Но это был не человек.
— Кто же? — тихо и осторожно спросил Николай.
— Это был миф! Всего-навсего лишь призрак!
— Призрак? Давно это было?
— Не очень.
— В раннем детстве? — пытался пошутить Николай.
— Нет, в зрелой юности. А если точнее — четыре месяца назад.
В голове Николая мелькнула смутная догадка: «Четыре месяца... Нет, не может быть!»
— Ну и что же? Этот призрак растаял?
— К сожалению, нет. И этого я больше всего боюсь.
— Чего же вы боитесь?
— Я боюсь, что этот призрак станет живым человеком. — И тогда?..
— Тогда могут начаться те душевные надломы, о которых вы только что сказали.
И снова Николаю показалось, что он очень давно, почти целую вечность знает эту девушку. Но почему?.. Почему она вдруг стала ему такой близкой? Мысленно он поставил ее рядом с Наташей Луговой и увидел, что между ними непроходимая пропасть. Одна шла через жизнь и продолжает идти по ней, как по утреннему, окропленному росой, вишневому саду. Другая с тринадцати лет идет босая по колючей проволоке и вынуждена улыбаться даже тогда, когда ноги кровоточат, когда невыносимо больно.
— Мне кажется, что вы излишне безжалостны к себе и к своим радостям.
— К радостям? — Наталка подняла на Николая глаза и горько улыбнулась.
— Да, к радостям.
— О каких же радостях я могла сказать сегодня, если я рассказывала вам о самом печальном в моей жизни?
— М-да... — неопределенно протянул Николай и вздохнул. — Вам не кажется, что вечер сегодня холодный? Вы окончательно продрогли.
— Вам со мной уже скучно? — стыдливо спросила Наталка. Ей почему-то вдруг показалось, что она надоела Николаю. — Я, наверное, утомила вас своим нытьем? Простите меня. Но, может, когда-нибудь, если мы еще встретимся друзьями, я покажусь вам совсем иной. Я умею быть веселой. А сегодня вы заставили меня вспомнить все, что для меня дорого, но безвозвратно потеряно... А поэтому... поэтому, вы сами понимаете, что я не могла быть интересным собеседником. — Наталка опустила глаза и виновато спросила: — Вы не жалеете, что встретились со мной сегодня?
— Нет. — Николай еще раз мысленно сравнил Наталку с Наташей и еще больше утвердился в мысли, что они совершенно разные.
— Вы проводите меня?
— Да.
Они встали. Николай посмотрел на часы.
— Который час?
— Одиннадцать.
— Как быстро пролетело время!
По набережной шли молча. Каждый думал о своем. Николай слегка поддерживал Наталку за локоть и ощущал, как время от времени по телу ее пробегает зябкая дрожь. «Бедняжка, совсем замерзла. Не намекни ей, что пора домой, она до утра готова быть рядом с человеком, которому можно доверить свои мысли. Какая она чистая и многострадальная для своих двадцати лет...»
У дома, где жила Наталка, они остановились.
— Вон мои окна. Видите, третий этаж, слева от водосточной трубы?
— Вижу.
Толстая дворничиха в ватной фуфайке и белом фартуке, подвязанном на округлом животе, выкатилась точно из-под земли и, навострив уши, поджала бесцветные губы. Всем своим существом она говорила: «Вот так монашенка (так она прозвала Наталку), нашла себе кавалера!» За два года она ни разу не видела девушку с молодым человеком. И вдруг на тебе: такой с виду «сурьезный, представительный, хоть и годами в отцы ей годится».
Чувствуя на себе взгляд дворничихи, Наталка тихо спросила:
— Мы еще встретимся?
— Вы этого хотите?
— Да, очень хочу, — Наталка смутилась. — Мне с вами хорошо. Понимаете — легко. Мне ни с кем не было так, как с вами. Я говорю правду. Но если со мной скучно, тогда... — Она хотела уйти, но Николай удержал ее. Ему стало жаль девушку.