Шарф был надет не по сезону. Так повязывают его в сильные холода, чтобы не простудить горло, певцы, для которых простуда голосовых связок равносильна профессиональному краху.
«Это память Одессы», — подумал Николай, заметив шрам на шее старика.
Наталка, которой уже надоело наблюдать за поплавком — у нее рябило в глазах, — перевела взгляд на старика. «Интересно, кто он? — думала она. — Потомственный дворянин, который за годы Советской власти так и не нашел себя в труде... Или одинокий, без родных, человек, доживающий свои дни на пенсии за безупречную и многолетнюю службу в каком-нибудь третьестепенном оркестре?.. — Догадки сменяли одна другую. — Нет, это, очевидно, спившийся драматический актер. От алкоголя у пьяниц дрожат руки, как у этого дедушки. Об этом нам говорили на лекции. А потом отёки под глазами... Интересно, какой у него голос? Заговорил бы. Если пьяница — можно безошибочно узнать с двух-трех слов».
Точно подслушав мысль Наталки, Николай сдержанно обратился к рыбаку:
— Как клев?
Старик медленно повернулся и посмотрел на подошедшую пару изучающе и подозрительно:
— Никуда не годится. Три часа торчу и все попусту! — Голос его был надтреснутый, хрипловатый.
«Пьет!» — решила Наталка и стала еще внимательнее всматриваться в лицо рыбака.
«Врешь!.. — подумал Николай. — Ты только что пришел. Уже два часа я держу под наблюдением этот участок набережной». И голосом, в котором звучала самая искренняя любезность, спросил:
— Скажите, пожалуйста, неужели есть какая-то тайная страсть в рыбной ловле? Или тут что-то другое? Никак не пойму. Ведь иной простоит полдня из-за двух ершей и ни капли не жалеет, что потерял время и что гудят ноги.
Старик задумался. Он рассеянно смотрел на поплавок. Потом тихо ответил:
— У одних — страсть, у других — лекарство.
— То есть как лекарство?
— Очень просто. Специально прописывают доктора.
После некоторого молчания Николай снова спросил:
— А вы, простите за любопытство, рыбачите из-за любви к спорту или по предписанию врача?
Старик неторопливо выдернул из воды удочку, сменил червяка, поплевал на него и снова закинул.
— Я недавно вышел из больницы. Лечили меня.
Продолжая прикидываться наивным простаком, Николай спросил:
— Что-нибудь с нервами?
— Да... с ними... — неопределенно ответил старик и вздохнул. — То же самое, чем страдают люди, которым пришлось хлебнуть на своем веку...
— А... Понятно... — Николай закивал.
«Я так и знала!» — обрадовалась Наталка. А Николай думал: «Он даже не подозревает, что обеими ногами попал в капкан. Ну что ж, полюбуюсь еще немного, старина, на твою игру...»
— Ну и как сейчас?
— Профессор сказал, если снова потянет, то можно попробовать лечиться удочкой. Некоторым, говорят, помогает.
— Чем же?
— Отвлекает.
— И большие у вас были запои?
Старик недовольно взглянул на незнакомца: вопрос был не совсем тактичный. Но ответил:
— Всяко бывало. Случалось, что по два месяца на себя не походил.
— И долго вас лечили?
— Два месяца.
— Чем?
— Гипнозом.
— Сейчас уже не тянет?
— Как вам сказать... Живу, как волк на картофельном огороде. Ползаю в ботве и все время на лес озираюсь. Вижу этот лесок, а боюсь. Знаю, что там западня. Если еще разок махну через прясла, значит, амба, каюк.
«А ты, я вижу, артист. Такая импровизация не по плечу мелкому жулику», — подумал Николай и решил расспросить старика еще кое о чем.
— Какая же у вас профессия, отец?
— У меня? О, это сложно, молодой человек. Когда-то писал стихи, потом работал страховым агентом, а основная специальность — маркер.
— Маркер? — Николай сделал вид, что не знает, что это за специальность.
— Да-да, бильярдный маркер. Ночная работа, всегда пари, вино, скандалы... Вот и докатился, что ни пенсии, ни радости на старости.
— А дети-то у вас есть?
— Если б не дети, давно бы где-нибудь подох под забором. — Старик глубоко вздохнул и перекинул удочку вверх по течению. — Спасибо, что дети в люди вышли: один — инженер, другой — архитектор, дочка — учительница.
— С кем же вы живете?
— Жил один. Комната у меня на Васильевском. А сейчас вот дочка позвала к себе, пожалела. Пообещал ей бросить пить. Вот теперь хожу по вечерам рыбачить.
— И надолго хватит этого запала?
— Пока держусь. Вот уже месяц, как из больницы, ни грамма не выпил.
— Что ж, это хорошо. И внучата, поди, есть?
— Из-за них-то вот и рыбачу. А так бы не удержался. — Старик посмотрел на собеседника таким взглядом, точно выискивал на лице его какие-то особые приметы для подтверждения своих догадок. — А вы что, молодой человек, тоже начинаете страдать этим пороком, коль так интересуетесь?
— Как сказать? — Николай грустно склонил голову. — Тянет. Чем дальше, тем сильнее. Особенно по вечерам, когда в городе зажигаются огни.
Глаза старика озарились каким-то холодным светом.
— И тоска? Да? Тоска сосет? Прямо вот где-то здесь, под ложечкой. Так?
— Совершенно точно. Как вечер — не нахожу себе места.
— С этого, молодой человек, начиналось и у меня. — Рыбак забыл об удочке, поплавок которой отнесло далеко течением. — Но на этой точке еще можно удержаться. Меня никто не удержал. Я в эту грязь лез дальше и дальше. Сначала по вечерам, потом стало тянуть и днем. А потом... потом все пошло каруселью. Не разберешь, где утро, где вечер, где день, где ночь... Это страшно! И мой вам совет: если есть силы, пока не поздно, остановитесь.
— А как остановиться? Ведь тянет.
— Приходите со мной рыбачить. Я каждый вечер на этом месте стою допоздна. Ходил со мной еще один дружок, вместе в больнице лежали. Целых две недели держался. Потом что-то затосковал и вот уже третий день не показывается. Наверное, опять попал в циклон. Хороший человек был.
Наталка, затаив дыхание, делала вид, что думает о своем, а сама старалась не пропустить ни одного слова. «Какой он странный... Зачем ему вся эта игра? Ведь он же не пьет. К чему глумиться над больным человеком?»
«Пора!»— решил Николай.
— Спасибо, отец! Если уж очень припрет — приду с вами рыбачить. До свидания!
Они попрощались.
Рыбак глубже надвинул на лоб шляпу и подозрительно смотрел вслед удаляющейся парочке. «Что-то не то, — говорил его взгляд. — Этот разговор неспроста». Он отвернулся и перекинул удочку.
Белесые облака над Невой смешались с темными тучами и плыли к Финскому заливу. Они походили на огромные груды серой шерсти, в которую, словно по ошибке, было брошено несколько охапок черного руна. Николай и Наталка шли молча. Николай думал о старике, он спиной чувствовал его взгляд. Наталка думала о Николае, о том, что его сейчас занимает.
Молчание нарушила Наталка:
— Вы сейчас думаете об этом старике, Николай Александрович?
— Вы не ошиблись.
— Я тоже. Мне так жалко этого дедушку. Он такой несчастный... В клинике нам показывали алкоголиков, они всегда производят на меня тяжелое впечатление. И этот... Вряд ли он больше недели продержится на рыбной ловле.
— А что с ним может случиться? — Николай обернулся и посмотрел на рыбака. Взгляды их на какое-то мгновение встретились.
— То же, что и с его другом. Опять запьет, или, как он выразился, попадет в циклон...
— Не попадет! — Николай оборвал Наталку на середине фразы, потом замялся и виновато продолжал: — Да, да... Говорите. Я перебил вас. Я слушаю...
Наталка подумала, что старик Николаю уже надоел, и перевела разговор на другое.
— Мы, кажется, собирались сегодня в кино? — спросила она.
— Мы не можем сегодня пойти в кино. Извините меня. Я сейчас нахожусь на работе и к вам смог вырваться ненадолго.
Глядя себе под ноги, Наталка проговорила:
— И из этих немногих минут вы мне уделили всего лишь десятую долю...
— А девять десятых?
— Девять десятых — старику. Вы скажете, что это работа? Профессиональная тренировка, психоанализ или что-нибудь в этом роде?
Николай мягко улыбнулся:
— Вы совершенно правы. Беседа со стариком — это моя сегодняшняя работа. И не рядовая работа. Если можно так выразиться, то это венец большой оперативной разработки. Вы можете меня поздравить: встреча с этим интересным стариком, на котором замкнулась запутанная операция, есть результат двухмесячного напряженного труда. — Николай взглянул на часы: — Еще раз прошу прощения. Вам куда сейчас?
Раскрыв от удивления рот, Наталка сбивчиво ответила:
— Мне... Мне в институт...
— Это не так далеко. На ваше счастье, вот и такси... — Он поднял руку.
Шофер затормозил так, что колодки надсадно, металлически взвизгнули. Николай быстро открыл дверцу и помог Наталке сесть. Она пыталась было возражать, но он, поняв ее смущение, оборвал:
— Не волнуйтесь, счетчик набьет не больше трех рублей. — Николай протянул шоферу пятерку: — Прошу вас, довезите, пожалуйста, девушку до медицинского института.
— А как же?.. — Наталка смущенно замялась.
— Завтра в это же время жду вас в Летнем саду у скульптуры Беллоны. До свидания. — Последние слова он произнес, когда машина уже тронулась.
Трудно было Николаю сдерживать волнение и радость. Два месяца в составе оперативной группы уголовного розыска ленинградской милиции он ищет старика со вставленным металлическим горлом.
В прошлом это был крупнейший контрабандист. В 1916 году свои же «друзья» в одесских катакомбах во время карточной игры перерезали ему горло и бросили истекать кровью. Но он каким-то чудом остался жив. В двадцатые годы за ним долгое время охотилась прокуратура Владивостока, и, когда один из следователей уже решил, что Туман (это была кличка контрабандиста) у него в руках, след преступника внезапно оборвался. Через неделю на имя прокурора города пришло письмо, в котором в самых вежливых и деликатных словах Туман извинялся, что причинил «отцам города» столько беспокойства. Он успокаивал прокурора тем, что, покидая Владивостокский порт и побережье Японского моря, клятвенно обещает никогда больше по «собственному желанию» не осчастливить своим присутствием «берега Тихого океана».