1873 год. Для скольких людей на земле он стал трагедией всей жизни!
Началась «великая депрессия», мировой экономический кризис. В середине 1873-го произошел крах австрийской биржи, затем банкротства самых, казалось бы, респектабельных фирм и банков в Лондоне, Глазго, Эдинбурге, Нью-Йорке, Чикаго…
Кому было до бриллиантов в том рушившемся мире? Старатели сразу ощутили это на своей судьбе. Большинству кризис принес разорение, крах. Отсутствие контроля над добычей и сбытом неизбежно вело к падению цен. К тому же верхние слои грунта в копях были уже выработаны, приходилось идти вглубь, а это требовало больших затрат.
Вольное старательство с бесчисленными крошечными участками было обречено, хотя большинство старателей и не подозревали об этом. Неумолимо надвигались другие времена, приходили другие люди, другие нравы. Кризис, начавшийся в 1873-м, резко ускорил процесс концентрации производства, приблизил и усугубил трагедии мелких старателей.
Совсем еще недавно, в конце 1869-го или в 1870-м, отправлялись эти люди на юг Африки из Англии, Америки или Австралии. Они были полны радужных надежд, они верили в свою звезду и в свои силы. И мир столько обещал…
Когда мир молод, Джеки,
Шумит зеленый лес,
И все девчонки, Джеки,
Похожи на принцесс,
Коня потребуй, Джеки,
И сапоги надень,
Кровь наша бродит, Джеки,
И ждет тебя твой день.
И вот прошло три года. Всего только три! Но словно вся жизнь позади. Кто-то разбогател, конечно, но большинство, пройдя чересполосицу успехов и неудач, потеряли и то немногое, что привезли с собой. Надежды сменились безнадежностью, уверенность и воля — усталостью и опустошенностью.
За эти три года люди растратили свой запас жизненных сил. Их звездный час так и не наступил. Уезжали больными и разбитыми.
Когда мир старый, Джеки,
Молчаньем лес объят,
Стоят колеса, Джеки,
И солнцу ты не рад,
Плетись домой, найди того,
Кто стар, как ты, и хил,
Бог даст, найдешь и ту, кого
Ты смолоду любил.
Тогдашнее стихотворение — оно было как будто о них.
Те, кто возвращался домой, были еще не самыми обездоленными. Ведь для того чтобы выбраться отсюда, тоже нужны были деньги, и — увы! — немалые.
И многие оставались — побежденными, униженными, никому не нужными, нищими.
Кому-то повезло, посчастливилось сменить профессию, как канадцу Малькольму Тилу, незадачливому старателю. Оставшись в Южной Африке, он стал потом ее первым крупным историком. Но если такое не удалось, а денег для возвращения на родину взять неоткуда — нанимайся к тем, кто еще вчера был тебе ровней, хотя бы к этому двадцатилетнему юнцу — Сесилю Родсу.
Люди продавали свои участки за бесценок, Родс вместе со своим компаньоном Раддом скупал.
За эти три года он изменился. Плечи его опустились, он немного ссутулился, длинные руки висели как-то неуклюже, лицо похудело, походка стала тяжеловатой, негибкой. Во взгляде чувствовались — пока еще слегка — властность и жестокость. В годину, роковую для старателей, он обрел себя, оказался на гребне волны.
В конце 1872 года его капитал составлял пять тысяч фунтов, к августу — сентябрю 1873-го удвоился, а затем удваивался снова и снова. Если сначала Родс зарабатывал на копях, как он писал матери, сто фунтов стерлингов в неделю, то теперь игра пошла крупнее и ставки стали много выше. Погоня за максимальной добычей на каждом участке сменилась спекулятивным бумом. Скупка участков превратилась в борьбу за выживание.
В новых условиях надо было понимать, каким-то особым чувством улавливать законы капиталистического производства и мирового рынка, те законы, о существовании которых простые старатели даже не подозревали. Родс тоже поначалу не был особенно в них искушен.
Не сразу ощутил себя как рыба в воде во все усложняющихся спекуляциях, среди комбинаторов, каждый из которых стремился перехитрить, обойти других. Но он быстро учился. Изо всех сил старался понять механику биржевой игры, привлечь к себе сведущих людей, использовать их знания. Многое дали ему, во многом помогли разобраться и неоднократные поездки на родину, в Англию, знакомство с лондонским Сити.
В нем все резче обнажался предприниматель крупного масштаба — с умением проводить большие спекуляции, идти на рискованные сделки, с обостренной интуицией во всем, что может дать прибыль. Беспощадный к слабым соперникам и готовый к компромиссу с теми, кого не удалось одолеть.
Главным делом Родса и Радда с 1873-го стала «амальгамация» — скупка и объединение в своих руках множества мелких участков. Поначалу они занимались «амальгамацией» не в масштабах всей алмазоносной территории, а сконцентрировали свои интересы в районе бурской фермы Де Беерс. Да и там далеко не сразу стали полновластными хозяевами. Что им действительно удалось, так это объединение всех здешних старателей в единой акционерной компании.
Первого апреля 1880 года было провозглашено создание компании алмазных копей Де Беерс дайамонд майнинг компани, в просторечии — Де Беерс, с объявленным капиталом в двадцать тысяч фунтов. Доля Родса в этом капитале была не настолько велика, чтобы только ею объяснить то положение, которое он с самого качала занял в компании. Видно, снова помогли предпринимательские таланты. Благодаря им Родс получил нужный пост — стал секретарем Компании, а это означало, что он сосредоточил в своих руках немалую власть.
1882 год — во многом повторение 1873-го. Новый мировой экономический кризис. На алмазных копях — удар по тем немногим мелким владельцам, которым посчастливилось пережить прежние трудности. Теперь им было еще труднее. На месте холма Колсберг образовалась огромная яма, впадина глубиной в триста футов. Да и в других районах работать надо было на такой глубине, что без дорогостоящей механизации и без откачки воды обойтись стало невозможно. Эффективность работ снижалась. Когда почти через сто лет, в 1970-м, промыли старые отвалы, то нашли 215 тысяч каратов алмазов.
У мелких старателей не было ни денег, ни техники. Вот и не выдерживали они натиска компаний. Опять крах за крахом. Компании получили возможность новых «амальгамаций». К концу 1885-го на том месте, где первоначально было 3600 участков, осталось уже только 98 владельцев. Но и эта цифра не дает верного представления о том, как далеко зашел процесс концентрации. Дело в том, что из 98 владельцев во всех четырех районах добычи алмазов — Колсберг-Кимберли, Де Беерс, Булфонтейн и Дютойтспан — 67 имели участки в двух последних районах, менее значительных. В Кимберли осталось всего девятнадцать владельцев, в районе Де Беерс — десять.
Деньги к деньгам. Капитал Де Беерс к 1885 году достиг 842 тысяч фунтов. Рос капитал, росло и влияние Родса. С 1883 года он был уже не секретарем Де Беерс, а ее президентом. В свои тридцать лет он стал богатым и влиятельным в одной из самых многообещающих сфер мирового бизнеса тех лет. В 1885-м он говорил, что его ежегодный доход — пятьдесят тысяч фунтов.
Но это было только началом. Его амбиции шли намного дальше.
ПУТЬ В ПОЛИТИКУ
В конце семидесятых Родс в «Символе веры» и в завещании формулирует свои политические взгляды. Но, может быть, эти писания, пусть не наивные и не «ребяческие», были все же идеями чудака-одиночки, этакого доморощенного философа с далеких алмазных копей, оторвавшегося от активной политической жизни столицы и одержимого манией величия?
В том-то и дело, что из англичан на юге Африки в те годы редко кто так часто дышал воздухом своей родины, как Сесиль Родс. Редко кто имел возможность так внимательно присматриваться и прислушиваться к тому, что там происходило.
Несмотря на дальность и трудности пути, Родс бывал в Англии чуть ли не каждый год. Он не просто приезжал, а жил там, и подолгу. И не где-нибудь, а в Оксфорде и в Лондоне — там, где новейшие веяния времени ощущались раньше и острее всего.
Оксфорд — не сам по себе, конечно, а вместе с теми перспективами, которые он открывал, — был у Родса одной из самых навязчивых идей. И стоило ему накопить денег, как он бросился осуществлять заветную мечту.
Он отправился в Англию в середине 1873-го, а в октябре был зачислен студентом Оксфорда. Правда, не в колледж, который назывался «университетским», — там его знания греческого и латыни оказались недостаточными. Родса приняли в другой, но тоже весьма известный колледж — Ориел, где ректором был родственник одного из его друзей по Наталю и алмазным копям. После рождества Родс бросил учебу и вернулся в Южную Африку. Открывшиеся там с началом мирового кризиса богатые возможности для «амальгамации» заставили Родса временно пожертвовать дипломом.
Зато 1876-й и 1877-й провел в основном в Оксфорде, приезжая на алмазные копи только в большие каникулы. Своему компаньону Радду он помогал советами в письмах и информацией о положении на бирже. Почти так же прошел и 1878-й. Степень бакалавра искусств Родс получил в декабре 1881-го, пробыв студентом больше восьми лет.
В Оксфорде ему было не очень легко. Трудно снова привыкать к учебе после совсем иной жизни. К тому же, попав туда, он скорее всего чувствовал себя чужеродным телом. Англичанин Феликс Гросс, автор книги «Родс Африканский», пишет, что Сесиль, стоя на более низкой ступени социальной лестницы и стараясь проникнуть в «когорту джентльменов», похвалялся своими африканскими приключениями и картинным жестом швырял на стол алмазы. А если это не производило впечатления, щеголял цинизмом, пренебрежительными высказываниями о людях, человечестве, религии.
Чтобы быть ближе к «золотой молодежи», Родс и вступил в Оксфорде в масонский орден, стал «братом Родсом». Документ оксфордской университетской ложи этого ордена сохранился в его архиве. Там сказано, что Родс прошел обряд посвящения, установленный Великим верховным советом, и что казначеем ложи «получено от брата С. Дж. Родса 5 фунтов 10 шиллингов» и качестве «пожизненного взноса».