Называлась она так: «Жизнь Олаудаха Экиано, или Густава Вазы африканского, родившегося в 1745 году, им самим написанная: содержащая историю его воспитания между африканскими народами; похищение; невольничество; мучения, претерпенные им на вест-индских плантациях; приключения, случившиеся с ним в разных частях света; описания как разных народов африканских, их веры, нравов и обыкновений, так и многих стран, виденных им во время своей жизни, со многими трогательными и любопытными анекдотами и с присовокуплением гравированного его портрета».
Как, должно быть, занимало когда-то российских читателей изумление Олаудаха Экиано (правильнее — Экуано), когда он, еще мальчиком, впервые увидел снег:
«Прибытие мое в Англию случилось в начале весны 1757 года, когда я имел от рождения двенадцать лет. С удивлением осматривал я строения и вымощенные улицы в Фалмуте: все, представляющееся моему взору, возбуждало меня к новому удивлению. Некогда поутру вышел я на верх корабля, и видел оный покрыт снегом, выпавшим ночью. Как я оного никогда не видывал, то я почитал его солью. Я побежал поспешно к штурману, просил его идти со мной и посмотреть, что ночью весь корабль усыпали солью. Он тотчас догадался, что сие собственно значило, и сказал мне, чтоб я оный принес к нему. Я взял тогда полные пригоршни оного и чувствовал великий холод… Велел мне отведать, что я исполнил изумляясь чрезвычайно… Вскоре увидел я весь воздух, наполненный падающим снегом».
Может, это и не самое важное из наблюдений африканца в Европе. И все-таки разве не примечательно, что в воспоминаниях, написанных через тридцать лет, после тяжких испытаний, невольничьего труда и унижений, он все-таки не забыл первого снега.
Когда семнадцатилетний Родс плыл из Лондона в Наталь, он, конечно, не подозревал, что почти на полвека раньше зулусский инкоси Чака хотел послать оттуда нескольких зулусов на учебу в Лондон, к своему «брату» Георгу. Тогда из этого ничего не вышло. Посланцы Чаки добрались только до Капской колонии: английские власти не пустили их дальше.
Ко времени, когда ндебельские индуны отправились в Лондон, в Южной Африке уже были африканцы, повидавшие Британские острова. Правда, побывали они там не так, как мечтал Чака, — не представителями независимых народов.
Первым из африканцев с юга континента получил образование в Великобритании человек из соседнего с зулусами народа коса. Звали его Тийо Сога. Ко времени дипломатической миссии ндебельских индун его уже не было в живых, он умер в 1871 году. Тийо Сога напечатал немало статей в южноафриканских газетах.
Он обращался к своим соплеменникам со словами: «Белые люди принесли нам мудрость и со многим нас познакомили. Если мы хотим, чтобы наша молодежь пользовалась этой мудростью и знаниями, мы должны выйти из состояния невежества. Ведь и для белых людей эта мудрость и знания не являются природными качествами. Для овладения ими потребовалось время. Когда-то их прародители были посмешищем для более цивилизованных завоевателей. А сегодня белые люди смеются над нами…
Но хотя они принесли много такого, что стало для нас благом в этой жизни и даже в жизни грядущей, есть и некоторые губительные вещи, и нам бы хотелось, чтобы белые люди отказались от них. Ведь даже благо теряет свою ценность и не может уже восхваляться как благо, если мы взглянем, что делают с черными людьми спиртные напитки. Спиртное — причина мерзостей, которые не были прежде известны нам, народу коса… Спиртное — как пылающая головешка, брошенная в сухую степную траву».
Так он писал в статье, конечно как-то приспосабливаясь к цензорскому оку английских властей. Откровеннее же выразил свои взгляды в заповедях детям. Там он пылко отстаивал достоинство своего народа.
«Некоторые белые люди предубеждены против черных; предубеждение имеет одну-единственную причину — цвет кожи. Ради вашего же собственного блага — никогда не стыдитесь, что ваш отец был кафром и что вы унаследовали африканскую кровь».
Дети Тийо Соги были мулатами — их мать была шотландкой. В тогдашней Южной Африке они стали, очевидно, первыми детьми от законного брака между африканцем и белой женщиной. Их положение в обществе оказалось, конечно, необычным и странным. Отец напомнил им, что в Америке мулаты нередко выдают себя за белых и свысока относятся к неграм, и пояснил, что это «достойно сожаления».
«Я хочу, — писал Сога, — чтобы вы, ради вашего же будущего, были в этом вопросе очень принципиальными. Вы должны всегда помнить о своей матери как о честной, душевной, бережливой шотландской женщине, подлинной христианке. Вы всегда должны быть благодарны этим узам, которые связывают вас с белой расой. Но если вы хотите заслужить к себе уважение, если вы не хотите слышать насмешек от людей, займите свое место в мире как цветные, а не как белые; как кафры, а не как англичане».[70]
Даже в наши дни о подобных проблемах далеко не всегда судят с таким достоинством, тактом, мудростью.
А как трудно ему было, наверно, прийти к этому единственно верному решению! Как трудно было избежать тех крайностей, которых и сейчас не в состоянии миновать множество людей во многих странах: возненавидеть ту кровь, которая делает тебя изгоем, или ту, которая дает привилегии другим.
Как по-иному видишь африканцев тех лет, и европейцев, и их отношение друг к другу, читая такие записки…
Не так давно большим тиражом были изданы путевые заметки восточноафриканца Селима бин Абакари о его путешествиях в начале и в середине девяностых годов, вскоре после плавания ндебелов в Лондон. Его заметки называются «Мое путешествие в Европу — из Дар-эс-Салама в Берлин» и «Мое путешествие в Россию и Сибирь».
Чего только нет в этих заметках. Петербург, Москва, Нижний Новгород, плавание по Волге, Самара, Омск, Бийск, Барнаул, Томск, Семипалатинск, Ташкент, Самарканд, Бухара, Баку. От петербургской гостиницы «Европейская» до русско-китайской границы. Русские, татары, киргизы, калмыки… Порядки в театрах, в поездах, на пароходах. Привычки, казавшиеся африканцу экзотическими, вроде обычая пить чай с утра до вечера, особенно в пути…
Но к сожалению, этот африканец в своих заметках никогда не сравнивает Россию со своей родиной. Всегда только с Европой, которую он уже неплохо знал. Любимый камердинер немецкого купца, Абакари много путешествовал по Европе и смотрел на многое уже глазами европейца, утратил свежесть видения, которую естественно было бы ждать от африканца, впервые приехавшего в далекую северную страну.
У ндебельских индун такой постепенной адаптации не было. Они приехали в Лондон прямо из Африки, и их впечатления поэтому были, наверно, ярче, богаче, разнообразнее. Потому-то они и были бы нам особенно интересны.
Но мы ничего о них не знаем. Осмеливались ли они говорить обо всем или о чем-то даже не решались — все равно не поверят? Может быть, что-нибудь и выплывет, когда соберут устные предания. Кто знает.
Еще не дождавшись возвращения послов, Лобенгула 23 апреля 1889 года написал королеве Виктории новое послание. И если в первом письме он жаловался на поведение белых людей вообще, то на этот раз разоблачал обман, приведший к заключению договора с Раддом.
«Недавно, — писал он, — несколько человек явились в мою страну; главным среди них, по-видимому, был человек по имени Радд. Они попросили у меня разрешения искать золото и пообещали, что дадут за это некоторые вещи. Я сказал им, чтобы они принесли показать то, что хотят мне дать, а тогда я покажу им то, что могу дать. Был написан документ и представлен мне на подпись. Я спросил, что он содержит, и мне сказали, что в нем записаны мои слова и слова этих людей. Я приложил к нему свою руку. Три месяца спустя я узнал из других источников, что, согласно этому документу, я дал им право на все ископаемые моей страны. Я собрал своих индун и также белых людей и потребовал копию документа. Мне доказывали, что я уже передал Радду и его товарищам права на минералы всей своей страны. После этого я собрал своих индун, и они не захотели признать документ, так как он не содержит ни моих слов, ни слов тех людей, кто его получил. После собрания я потребовал, чтобы оригинал документа был мне возвращен. Однако его нет, хотя с тех пор прошло два месяца и они обещали вернуть его быстро. Людям из этой группы, что прибыли тогда в мою страну, было сказано, чтобы они оставались здесь, пока не вернут документ. Однако один из них, Маджир, уехал, не оповестив меня и нарушив мой приказ. Я пишу вам, чтобы вы знали правду об этом деле и не были обмануты».[71]
Возвращение послов из Англии принесло ндебелам разочарование. Правда, Лобенгула послал еще несколько жалоб королеве Виктории, но интонация этих посланий становится все более безнадежной. 10 августа 1889 года он писал: «Белые люди очень надоедают мне из-за золота. Если королева услышит, что я отдал всю свою страну, так это неправда. Я не понимаю, о чем идет речь, потому что я неграмотен».
Подлинное отношение к «Великой белой королеве» видно из обращения ндебелов с ее подарками. Лобенгула отдал золотую цепь одной из своих жен, «не желая, — как признали тогда же в газете „Таймс“, — хранить подарки от белых людей». А Мчете и Бабиян подарили свои браслеты европейцам, жившим в Булавайо.[72]
Лобенгула все яснее понимал, что за спиной «людей Родса» стоит и сама «Белая королева», и вся мощь британской колониальной машины. Это он сумел выразить очень образно в одной из бесед с миссионером Хелмом.
«Видели вы когда-нибудь, как хамелеон охотится за мухой? Хамелеон становится позади мухи и некоторое время остается неподвижным, затем начинает осторожно и медленно продвигаться вперед, бесшумно переставляя одну ногу за другой. Наконец, приблизившись достаточно, он выбрасывает язык — и муха исчезает. Англия — хамелеон, а я — муха».